Сириус был тощ, словно скелет, его волосы и борода свалялись, от былой щеголеватости не осталось ни следа, одежда висела лоскутами по всему телу. Но он смеялся. Смеялся полубезумно, надрывно, но он смеялся. И в этом смехе я слышал смех семнадцатилетнего мальчишки, с которым мы гнали на мотоцикле в небе над ночным Лондоном. Сириус исхудал, был грязен и полудик, но его глаза, насмешливые и умные, были все теми же. Я покачнулся и только чудом не упал.