Через год после выступления крестоносцев умер Симон де Монфор. Точнее, был убит камнем при осаде Тулузы. Но до этого… Бланка напрягла память. Тулузская заутреня, сентябрь, 1217 год. Из Каталонии вернулся неожиданно в город граф Раймонд VI, «и воспрянул народ духом, и возблагодарил Господа за спасение жизни их графа и защитника и за то, что он вновь с ними». «Бросились женщины на французов, кто с кольем, кто с ножом, копьем или камнем, и великая резня случилась в то утро 13 сентября. И в спешке, кто остался в живых, покинули захватчики город». Так увековечил это событие летописец[12].
1219-й. Прошел год после смерти Монфора. Второй поход супруга Людовика. На его пути город Марманд. Бланка слышала об избиении французами мирных жителей. Но Папа приказал – убивать всех! Уничтожить гнездо ереси! И вот – пять тысяч, собственно, ни в чем не повинных людей, бессмысленных жертв. Ровно десять лет прошло после бойни в Безье. И Марманд и Безье – сродни тулузской заутрене с той разницей, что действующие лица меняются местами. Бланка подумала о духовенстве, которое поощряет такие вот массовые, бесцельные убийства. Во славу веры! Во имя Господа! Так угодно Ему! До чего же кровожаден этот Бог. Зачем Он создал человека? Затем, чтобы спустя годы, столетия, тысячелетия упиваться зрелищами массовых убийств Ему во благо, на утешение! Епископы, кстати, с удовольствием принимали участие в альбигойских войнах, надеясь обогатиться или же повинуясь пастырской необходимости. Многие из них, правда, уже не возвращались. В основном – из походов в Святую землю.
Ей надоело уже стоять у окна, к тому же видимость сквозь цветные стекла заметно ухудшилась: растаяли в сумраке башни, колокольня, арка, ворота – всё. Она повернулась, направилась к креслу в глубине покоев. Села в него, тяжело вздохнув. В ногах примостился верный страж.
– Трудно тебе будет, королева, – сказал он, преданными глазами глядя на нее.
Вот так запросто, фамильярно, он разговаривал с ней. Они друзья – значит, никаких условностей. Она сама позволила. Мужчина поступает так, как позволяет ему женщина.
– Да, Бильжо, – ответила она, кивнув. – Видел их лица, когда я объявляла им состав Королевского совета?
– Видел. Они выражали недовольство.
– Такими они будут всегда. Но я не могу поселить у себя во дворце всю знать королевства. Мне они просто прохода не дадут, а потом постараются очернить меня в глазах сына. Каждый день они будут нашептывать ему всякие гадости в адрес его матери. В конце концов они составят обширный заговор. Меня они просто отравят, а юный Людовик станет в их руках обыкновенной игрушкой.
– Заговор созреет быстро. Стаю поведет за собой крупная рыба. Одна из рыб – тот, кто не прибыл на коронацию; тот, кого ты хотела бы видеть подле себя.
– Тибо?..
– Его не пустили в Реймс. Горожане назвали его убийцей твоего супруга и выгнали из города.
– Что ты говоришь?! – Бланка в волнении ухватила Бильжо за плечо. – Так он, значит, собирался? Он хотел?..
– Они сделали его твоим врагом.
– Врагом? Тибо? Кто тебе сказал?
– Горожане. Они кричали, что ты велела им не пускать его, потому что он убийца короля. Услышав это, граф покинул Реймс.
– Но ведь это клевета! Я ничем не оскорбила его! Я даже не была с ним грубой. Как мог он подумать, будто я его ненавижу?
– Всему виной кардинал. Ты недвусмысленно дала ему понять, что не желаешь больше видеть Тибо.
– Я всего лишь попросила его сказать графу, чтобы тот умерил свою назойливость. Ты же слышал.
– Кто знает, что наговорил легат своему сопернику.
– Сопернику?
– По дворцу ползут слухи, что ты не отказываешься от любовных ухаживаний кардинала Сент-Анжа.
– Но это не так, ты же знаешь! Кроме обыкновенных любезностей и бесед духовного плана у нас с ним ничего не было и быть не может!
– Люди видят и слышат то, что хотят видеть и слышать. Родившись в голове одного, подозрение быстро переходит в уверенность в умах остальных.
Бланка задумалась. Она и в самом деле в последнее время стала замечать на себе взгляды Сент-Анжа, не понять которые не смогла бы ни одна женщина. Ее оправдывало только то, что она не давала им перерасти в нечто большее.
– Что же мне делать, Бильжо? – Она поистине нуждалась в помощи друга, от которого не имела секретов. – Посоветуй.
– Держи его на расстоянии, но не вздумай ссориться с ним. Наступив на грабли, получишь удар рукоятью по голове.
– Еще бы – он послан Папой.
– Он занимает при тебе место Господа. С такой особой надо дружить. Нет врага сильнее Папы. Мне ли тебя учить? Тебе предстоит борьба. Опирайся на кардинала и других.
Он говорил отрывисто, рублеными фразами. Бланка к ним привыкла. Глубоко вздохнув, она откинулась на спинку кресла. Руки на подлокотниках, ноги на коврике, неподвижный взгляд устремлен на стену; неизвестный живописец как мог изобразил здесь Богородицу с младенцем Иисусом на руках. Королева-мать пытливо всматривалась в лик Святой Девы, словно спрашивая у нее: что делать? с чего начать? Как сохранить королевство свекра Филиппа и не дать вспыхнуть бунту баронов, которые захотят править сами, навязывая – и это в лучшем случае – ей и Людовику свою волю? Муж умер, сын мал, и она осталась одна, к тому же иностранка. Прав Бильжо: ее опора – лучшие люди королевства. В первую очередь – совет, в котором друзья покойного короля Филиппа. Теперь они ее друзья.
Она подумала о своих детях, тех, что родились после Людовика. Робер. Ему уже десять. За ним Филипп. Бедняжка, он прожил всего два года. Сколько же смертей своих малюток пришлось ей пережить… Следующий – Жан, семь лет ему. Болеет – всегда бледный, часто кашляет. Шестилетний Альфонс покрепче: веселый, энергичный, розовые щечки. Потом вновь Филипп, третий по счету, Изабелла и Карл. Этот, последний, – в будущем, около половины срока осталось[13]. А имя ему дал еще покойный отец. Если дочь – Маргарита.
Бланка вспомнила, как еще в прошлом году покойный супруг одаривал детей земельными владениями. Это было его наследство. Людовик как старший владел всем доменом, включая сюда и Нормандию; Роберу отходило графство Артуа; Анжу и Мен – Жану Тристану; Альфонс получал Пуату и Овернь.
Прав ли был король? Не сделал ли ошибку, дав каждому такие солидные куски, делавшие братьев крупными феодалами? Не приведет ли это в будущем к расколу государства на отдельные провинции, этакие сеньориальные феоды – то, что всячески старался уничтожить Филипп Август? Не причинят ли они серьезные затруднения главе монархии своим высоким положением, своей близостью к королевскому дому?
Бланка подумала о сыновьях Генриха II. Яркий пример перед глазами. До самой смерти отца каждый из его сыновей не давал ему покоя, борясь за увеличение наделов, за власть. Между собой и то грызлись, оспаривая друг у друга главенство. Впрочем, эти волчата из проклятого рода Анжу все как один страдали психическими расстройствами. «Чертово семя» – так их называли[14]. Злобные, взбалмошные, легкомысленные. Было в кого: их мамочка Алиенора отвечала всем этим требованиям, а отец страдал нервными срывами. Но Капетинги не дьявольского происхождения, они не легкомысленны и не психопаты. Она вырастит «сынов Франции» в суровости и серьезности, в любви к старшему брату, главе семейства, в почитании их деда, великого и славного короля Филиппа.
Пожалуй, если кинуть взгляд в прошлое, не стоило дробить таким образом королевство. С другой стороны, это принцы крови, им нельзя уподобляться мелким вассалам, владеющим крохотными наделами. Ведь крупное владение – это признак высокого происхождения, а обширные области, бывшие под властью старых знатных фамилий, теперь будут управляться династиями, взятыми из монархической среды.
Такие рассуждения успокоили Бланку, но довольно быстро она вновь нахмурилась. Мысли о предстоящей войне со знатью тревожили ее. Покойный свекор с сыном крепко прижали вельмож. Теперь те поднимут головы и станут мстить. Опекунство испанки – удобный момент.
