— Тебе никогда нельзя было называть меня Шалтаем-Болтаем, — ворчу я прежде, чем успеваю себя одернуть. Сейчас не время занудствовать, да и привыкла я к этому дурацкому прозвищу.

— Напротив, можно и нужно, — все так же беспечно отвечает Стефан. — Мне же нужен буфер, чтобы не приближаться к девчонке брата, в которую я влюблен.

Слова ударяют меня под дых, и я прячу глаза в своих сцепленных руках. На одной из них теперь шина. В кости небольшая трещина: к работе официанткой я в ближайшее время не вернусь. Пора искать новое место. Вынужденным больничным я точно исчерпаю лимит терпения Ларри.

— Ты же все знаешь, — продолжает он как ни в чем не бывало. — Это ни к чему не обязывает ни тебя, ни его. Но если вдруг ты все же соберешься от него уйти, как в прошлый раз…

Меня начинает пугать этот разговор. Фильтровать не получается.

— Шалтай, — фыркает Стефан и отворачивается. — Это шутка. Не у одного Норта есть самоуважение. Я тоже никогда не соглашусь, чтобы во мне видели того, на кого я всего лишь похож. Тем более что я объективно лучше как человек.

— Вот это чистая правда, — соглашаюсь я с облегчением. И я отнюдь не пытаюсь подсластить пилюлю.

Стефан довольно улыбается, но вдруг становится серьезен.

— Спасибо. Не думаю, что мы с Нортом могли бы хотя бы начать общаться после всего, что было с нами в детстве.

Его глаза становятся черными. Я не отважусь спросить, о чем именно он вспоминает. Видимо, очень и очень многое. Если даже Стефан признает, что нормальные взаимоотношения между ними без пинка невозможны… А ведь он так легко все прощает. Он вообще очень приятный и ненапряжный человек. Что нужно было сделать, чтобы заставить его разочароваться в брате?

Проживу, пожалуй, и без этого знания.

— Стеф, — зову я. — Какие есть доказательства тому, что твои действия против Баса — не самооборона?

— А? Так четырьмя футами над тобой висел с камерой твой вихрастый сосед. Не заметила? Он там все заснял. В том числе как Бас резал горло Норту. В смысле мне. Никто ж не должен был узнать, что наш будущий судья вообще участвовал в этой маленькой авантюре. Я довольно быстро догадался, для чего тебя вызвали именно в театр, поэтому мы хорошо подготовились, Шалтай. Можешь меня похвалить.

Я начинаю смеяться, но делаю, что он просит. Все молодцы, но Стеф, конечно, особенно. Так или иначе, но мне пришлось полностью положиться на ребят, вслепую! И они меня не подвели — ни один.

— И, знаешь, ты меня надоумила. Я решил сделать татуировку, — снова пьяно меняет тему Стефан.

— Я боюсь спросить, чем именно я тебя надоумила, если учесть твой грязный вызов всем девчонкам мира.

— Да ну тебя, — отмахивается он. — Я никогда всерьез не собирался сдерживать то школьное обещание. На моей татуировке будет Бас.

— Боже мой, я надеюсь, не его обугленное тело?

— Нет. — На этот раз он отвечает без улыбки. — Только чем он стал для меня лично.

На самом деле, я понятия не имею, чем стал Бас для Стефана. Никто не знает. Полагаю, он его личный яд. Человек, который его сломал, разрушил. И человек, которого он победил своими силами. Он эту кашу заварил, но умудрился пройти по тонкой леске над пропастью и переиграть абсолютного профи. Такую победу, пожалуй, стоит увековечить в виде рисунка на теле.

— Будет очень больно, может подержишь меня за ручку? — спрашивает он, снова довольно щурясь.

— Ну раз очень, то обязательно, — притворно серьезно обещаю я.

Не зная, что сказать, я перевожу тему в более безопасное русло.

— Как думаешь, что значат пики на руке у Норта?

Стефан бросает на меня острый, полностью осмысленный взгляд, без намека на замутненность сознания обезболивающими. Сейчас он похож на брата больше, чем когда-либо, если так можно сказать про близнецов. Я заранее понимаю, что ответ мне не понравится.

— Это своего рода послание окружающим его людям. «Не приближайся». — Нам обоим становится сильно не по себе от сказанного и роли этих пик в моей судьбе. Кажется, Стефан пытается смягчить ситуацию легкомысленным: — Но вообще, если ты посмотришь толкование этой масти во всяких гадальных справочниках, то обнаружишь, что она описывает человека, очень похожего на моего брата. Ему подходит.

Мы довольно продолжительное время лежим в тишине под мерное пиканье приборов.

— Если ты все для себя решила, передумала и теперь хочешь с ним остаться, я не скажу ему ни слова о твоем желании его бросить. Тебе не нужно бояться. Но ты ведь так ничего и не решила.

— Пока я летела с крыши, он трахал Мэри, Стеф!

— Он не трахал Мэри, — закатывает тот глаза и морщится, будто превозмогая боль. Спорю, она не имеет никакого отношения к колотым ранам. Просто говорить об интимной жизни собственного брата — не то, к чему привык Стефан. — Он был пьян как скотина и ни хрена не соображал, а она ему отсосала.

Прекрасная версия!

— Ты держал свечку? — не сдерживаю я иронии.

— У Джесс уши как локаторы и язык без костей, — поясняет он ядовито.

Даже странно, что эта девчонка его так бесит. Хотя… как там Норт цитировал? Я — единственная девчонка, которой по-настоящему было до Стефана дело. А разные Джессики Пирс его не видели и даже не пытались, влюбляясь в тщательно продуманные маски, за которыми он привык прятаться. Какая уж тут любовь? Не странно, что Стеф не очень уважает свой фан-клуб.

— Думаешь, меня вышвырнут на улицу, если я закурю?

— Да, — отвечаю, параллельно силясь переосмыслить услышанное. — Это сделаю я.

Каждый раз говоря о Мэри, Норт пытался мне что-то сказать. Сказать, что все-таки не был с ней по-настоящему той ночью. Он хотел, чтобы мне было настолько не все равно, чтобы я задала этот вопрос прямо в лоб. Может, с криками, может, с попытками его исколотить, но он совершенно точно ждал, когда я спрошу о них сама. Но я гордая. Слишком гордая. Слишком упрямая. Мэри им воспользовалась, как неоднократно пользовалась девочками из Каппы. И у Норта было два пути: спать с ней дальше или послать ее и ждать, когда она расскажет мне. А я, как он думал, его предала.

И будь все так, как Норт решил для себя изначально, мы были бы в расчете и разбежались в разные стороны… Только дело в том, что цели это предательство не достигло и повисло над его головой грозовой тучей из вины и раскаяния. Меня той ночью не стало, даже если это означает всего лишь потерянную память. Все сделанное обесценилось, мое предательство тоже померкло на фоне случившегося кошмара. И сделанное им не изменилось, вернее даже усугубилось.

И Норт остался со своей ненавистью и чувством вины один на один. Он действительно не простил себе эту (почти?) измену и действительно решил для себя, что не заслуживает большего, чем сучка Мэри. Но это не так. Конечно, он заслуживает. Только я-то заслуживаю тоже! Доверия, помощи в трудную минуту и чтобы к моему мнению прислушивались. Ведь если бы он изначально допустил с моей подачи мысль хоть чуть-чуть поучаствовать в судьбе брата, ничего бы не было. Вообще ничего.

Так что меняет новость о Мэри? Многое. Достаточно ли этого для второго шанса? Я не знаю.

— Я спать, — заявляет Стефан и нажимает кнопку на пульте, раскладывая койку в горизонтальное положение. — Уже больше двенадцати. Сегодня сочельник. Думаешь, у тебя получится тут задержаться, чтобы вместе встретить Рождество?

Вместо ответа я слабо улыбаюсь, и Стефану этого достаточно. Он кивает чему-то и отворачивается. Я, разумеется, не сплю.

Если бы у меня был мобильный, я бы на эмоциях уже написала Норту, но тот остался в пыльном театре. Я до самого утра сижу и разглядываю собственные сцепленные пальцы, потерянная в своих мыслях. Достигнув одной из двух своих целей, я больше не знаю, в каком направлении двигаться. Потому что вся остальная моя жизнь напоминает запутанный клубок с потерянным хвостиком.

Рождество мы со Стефом встречаем вместе. Празднуем… кислородными масками. Кислород в больших дозах не пьянит, а наделяет суперспособностью словить кайф даже на пустом месте. Иногда Стефа хочется стукнуть за подобное легкомыслие.