– Вы когда-нибудь разговаривали с покойниками?

Она хотела меня озадачить? У нее это получилось.

– Нет, – ответил я, ожидая продолжения. Неужели она скажет, что тетушка явилась ей после смерти во плоти и дала ценный жизненный совет?

Она поставила на стол чашку, в которой кофе осталось на самом донышке, покачала, как делают гадальщицы на кофейной гуще, что-то, возможно, разглядела, а может, просто полюбовалась на кофейную кляксу Роршаха.

– У меня была подруга, – сказала Мери, разглядывая кляксу. – Мы дружили в школе. Потом наши пути разошлись, но мы продолжали встречаться, делились секретами, она знала все… почти все… обо мне, а я… надеюсь… о ней. Она вышла замуж за Генриха Шлюснуса, архитектора, замечательный был человек, умный, светлая голова, и Терезу любил безумно, это все видели. Жили мы неподалеку друг от друга, они на Штраус, а я на соседней Вольф-авеню. Как-то, это было два года назад, Тереза пожаловалась, что Генрих слишком много работает, устает, с каждым днем отдаляется от нее.

Неужели она скажет, что у мужа подруги появилась любовница?

– Работал он обычно дома, сейчас ведь все, что возможно, делается в режиме он-лайн. Генрих раньше занимался спортом, бодибилдингом, но работа так его увлекла, что он все забросил и сутками не отходил от компьютера. Обсуждения с сотрудниками по зуму. С Терезой почти перестал общаться, и она ничего не могла с этим поделать – муж смотрел на нее отсутствующим взглядом и продолжал в уме что-то рассчитывать. За год постарел лет на десять, и я сама была тому свидетельницей – иногда мы встречались с Терезой у них дома, хотя чаще предпочитали кафе, чтобы не мешать Генриху. И я видела, как с каждым месяцем он становился… не знаю, как сказать… роботом? Нет, он не стал бесчувственным, он просто… Работа отнимала у него все силы. Я как-то сказала ему: «Генрих, всех денег не заработаешь, ты загоняешь себя!» Он только плечами пожал. Мог ведь рассердиться и раньше непременно рассердился бы – не любил, когда ему делал замечание кто-то, кроме его любимой жены.

Однажды Тереза позвонила среди ночи, что-то кричала, повторяла «Генрих, Генрих», я ничего не поняла и пошла к ним – идти было минут пять, а я еще и бежала. Около дома стояла машина амбуланса, в квартире были люди, Генрих лежал на диване в гостиной, я подумала, что он спит, но… Он умер. По словам Терезы, он, как обычно, сидел за компьютером до позднего вечера и вдруг захрипел… Когда Тереза к нему подошла, Генрих был уже мертвый. Вот так. Как любят писать плохие журналисты: сгорел на работе. Врачи – потом уже, когда… ну, вы понимаете… – сказали, что не выдержало сердце. Просто остановилось. Похоронили. Я все время была с Терезой, она… не хочу вспоминать, да это и неважно… После похорон я, конечно, поехала к ней домой, она никого не хотела видеть, родственников – особенно, не очень-то они ей помогали при жизни Генриха, мы сидели на кухне, Тереза не плакала… Потом сказала: «Он звонил мне после смерти». «Кто?» – не поняла я. «Генрих, конечно». Я подумала, что муж ей приснился – так часто бывает, когда умирает близкий человек. «Он позвонил, когда все разошлись, а его… увезли…» «Он обычно звонил, когда задерживался на работе или на объекте»… Это я пересказываю Терезу, слово в слово, я запомнила… «Я была в таком состоянии, что даже не удивилась. Ответила на звонок. Генрих сказал, что вернется через час, только подпишет бумаги по проекту, и чтобы она подождала час-полтора, они вместе поужинают… Тереза не могла выдавить ни слова. А кто бы мог? Генриха час как увезли, умер он три часа назад. «Подожди меня» – сказал он. «Конечно!» – ответила Тереза, будто он был живой. «Целую тебя», – сказал он и отключился. А она упала в обморок. То есть ей так показалось. Когда пришла в себя, то стала… она была не в себе, понимаете… стала звонить Генриху, телефон, естественно, не отвечал. Очень ее огорчало, что она не поставила в телефоне программу автоматической записи звонков. Но след свой разговор оставил – отмечен звонок с неопределяемого номера именно в то время, когда… И время разговора – одна минута тридцать четыре секунды. «Может, кто-то…» – начала я, но Тереза посмотрела на меня, как на сумасшедшую, хотя сама выглядела не лучше. «Проверь по его телефону, – предложила я. – Если с него…» «Проверила, конечно, – перебила она, – тут же и проверила, телефон Генриха остался лежать около компьютера. Ничего». В сверхъестественное никогда не верила, и тогда не поверила тоже. Чего только мы не напридумывали в тот вечер, чтобы объяснить.

Мери замолчала и стала искать что-то в сумочке. Я решил было, что она хочет показать мне что-то – бумагу или… Нет, она просто старалась скрыть смущение – история выглядела неправдоподобной, и Мери не хотела встретить мой недоверчивый взгляд.

– Можно, я возьму тот телефон, покажу нашим криминалистам? – спросил я, заранее зная, что ничего они не найдут, и новый случай останется таким же странным и непонятным.

– Нет, – сказала она с сожалением. – Нет уже того телефона. Тереза его выбросила. На девятый день. Не могла… Вдруг Генрих позвонит… Боялась сойти с ума, и я ее понимаю.

Я не стал рассказывать о своем случае. Мы уже довольно долго сидели, я заказал себе пива, ей еще кофе, мы молчали, и я чувствовал себя… в общем, мне было хорошо, расставаться не хотелось, я понимал, что это неправильно, я коп, а эта женщина – свидетель чего-то, чему я теперь обязан найти объяснение. Не потому что я коп, я все еще не понимал, с чем имею дело, но она от меня ждала объяснения, а я был уверен, что она не все мне рассказала, так мне казалось. Я видел, как она не уверена, как напряжена, типичное поведение свидетеля, которому есть что сказать, но он не решается продолжить.

– Вы, – напомнил я, – говорили о вашей тетушке.

Она кивнула и, помолчав еще минуту, сказала:

– Тетя Мелисса звонила мне через полтора часа после… – Она сглотнула. – После того, как в больнице зафиксировали ее смерть.

Я молча ждал продолжения.

– Номер не определился, а я не люблю отвечать на звонки неизвестно от кого.

Молчание.

– Но все-таки ответили?

– На третий звонок, – извиняющимся тоном, будто сделала что-то неприличное, сказала Мери. – Голос Мелиссы я прекрасно знаю и ни с кем спутать не могла. «Милая, – сказала она, слышимость, кстати, была прекрасная, никаких помех или посторонних звуков. – Милая, ты не помнишь, погасила ли я огонь на плите?». У меня хватило духа только спросить: «Что?» «Если не погасила, то сделай это», – и, не дожидаясь моего ответа, добавила: «Ах, какая разница? Главное, чтобы ты была здорова!» И все. Связь прервалась.

– Записи разговора, конечно, не существует? – сказал я, вложив в вопрос больше сарказма, чем следовало. Мери бросила на меня настороженный взгляд, будто метнула теннисный мяч и попала в лоб.

– Я не верю в сверхъественное, – сказала она. – Я не о таинственном, необъяснимом, странном… Все объясняется естественными законами природы. Может, игрой случая. Но ведь и у случайных, казалось бы, событий, есть скрытые причины, о которых мы не знаем. Вы уже поняли, детектив, о чем я? Да? Но не понимаете, при чем тут вы, верно?

– Да, – сказал я, просто потому, что ей нужен был хоть какой-то сигнал к продолжению.

– Я вижу, мой рассказ начал вам надоедать.

Я покачал головой.

– Вы мне верите, правда? Очень важно, чтобы вы мне верили.

Не знаю – до сих пор не знаю – почему я наклонился к ней через стол, сжал ладонями ее холодные пальцы и сказал:

– Да.

– Со мной все в порядке, уверяю вас. Я советовалась с психологом. Аллисон его фамилия. Он, правда, на пенсии, но консультирует. Он сказал, что у меня здоровая психика. Вот… Вы же понимаете, что Мелиссу и Генриха, а, возможно, еще кого-то убили, и убийца на свободе!

Я все еще держал ее за руку. Я чувствовал, как она сжимает пальцы, я видел, что она на нервах, видел, что эмоции зашкаливают. Я понятия в тот момент не имел, что должен был сделать.

Как объяснить перепуганной женщине, что все, ею рассказанное (я тоже мог ей рассказать – о Пловере, например), не имеет отношения к криминалистике. Да, несколько человек погибли, доведя себя до состояния, когда не выдержало сердце. Да, произошли по крайней мере два необъяснимых события. Хорошего бы физика к нам в команду – и дать время и аппаратуру, чтобы он (или они, да хоть целая лаборатория) нашел научное объяснение тому, что только выглядит сверхъестественным. В конце концов, наука всему находит объяснение, иначе не бывает.