Это было тем более обидно, что папа преподавал высшую математику в техникуме электросвязи, и когда Марик родился, он первым делом внимательно изучил форму черепа младенца.
– Обратите внимание, – сказал он окружающим, которых в комнате было трое: счастливая мать ребёнка, бабушка и дедушка. – У мальчика высокий лоб и сам череп довольно крупный, что говорит о том… – Тут папа сделал многозначительную паузу. С одной стороны, он уже представлял новорожденного будущим Лобачевским, с другой – папа знал о ложных предпосылках френологии, а кроме того, боялся сглазить и потому закончил свой спич в более умеренном ключе:
– Вес и объём мозга в таком черепе будут больше обычного.
– Пусть он лучше имеет больше "нахес", – сказала бабушка.
– Знаете, мама, – голос у папы задребезжал на пол-тона выше. – Это немножко местечковый подход. У великого Гаусса был огромный мозг, он весил почти два с половиной килограмма.
– А что, нам его на базаре продавать? – огрызнулась бабушка; определение "местечковый" её задело за живое.
Папа понял, что попытка уязвить тёщу, на которую теперь возлагались большие надежды по ночным дежурствам и стирке пелёнок, не самый мудрый аргумент в споре, и он пошел на попятный.
– Мама, я ничего такого не предлагаю, я понимаю, что Марочке эти килограммы ни к чему. Но я буду доволен, если его мозг окажется выше среднего арифметического.
– И какое же среднее арифметическое? – поинтересовался дедушка, а он, будучи человеком простодушным, мог поставить в тупик кого угодно, даже папу.
– Наука пока ещё не определила… – папа понял, что тему надо закрывать. – Знаете, мозг – это такая материя…
Пока Марик подрастал, папа в глубине души всё же примерял его к Лобачевскому, и поэтому вялый интерес Марика к алгебре и геометрии он воспринимал очень болезненно.
Кроме четвёрки с минусом по математике, у Марика были две тройки – по химии и физкультуре. Химика в школе боялись все, даже директриса и завуч. Получить у него четвёрку считалось большой удачей. За свои пять лет преподавательской работы он поставил всего три пятёрки, да и то их вымолило школьное начальство, поскольку дети теряли право на золотую медаль. Тройка у химика приравнивалась к твёрдой четвёрке. А вот с физкультурой общую картину портил только один снаряд – "козёл". Как бы Марик не разгонялся, он на него всегда садился верхом. Перепрыгнуть через "козла" мешала скованность и подспудный страх зацепить яички и нанести себе травму, чего Марик боялся как огня.
Словом, он ходил в середнячках, но это не мешало ему носить на лице снисходительное презрение к отличникам и задавалам. Свои позиции он защищал, имея на руках хорошие козыри в лице Эйнштейна, Черчилля, и в особенности Чехова, который дважды оставался на второй год в гимназии.
Неумение находить общий язык, завязывать дружеские отношения сделали его личностью одиозной, однокашники его сторонились, оттого что он сторонился их. Получался как бы замкнутый круг. В глубине души он переживал, что оказался своего рода белой вороной, но постепенно привык к образу отверженного и даже стал гордиться своей исключительной замкнутостью.
В классе у него был один-единственный друг – Женька Рыжов, худощавый, высокого роста блондин с голубыми, чуть навыкате глазами, с мясистым носом и всегда небрежно разбросанными прядями светлых волос.
Женька, большой лентяй в деле учебы, отличался природной любознательностью и хватал нужные и ненужные знания как-то легко, на лету, при этом не кичился, а напротив, делал вид, что весь этот разрозненный багаж уравнений, химических соединений и формул его ничуть не интересует. Он знал физику, математику и даже химию как бы по наитию, и, если учитель вызывал его к доске, он мог, долго шмыгая носом, сосредоточенно смотреть куда-то в сторону плинтуса, но в ту минуту, когда преподаватель начинал терять терпение, он называл правильную формулу или разбирал по косточкам алгебраическое уравнение так, будто только этим всю жизнь и занимался.
В его ответах сквозило полное презрение к методике преподавания и даже к личности преподавателя. Немудрено, что благосклонностью учителей он не пользовался, и, сидя на последней парте, часто разглядывал потолок, будто изучал неисповедимые пути мух, дефилирующих по потолочному бульвару. Когда ему надоедали мухи, он рисовал что-то полуабстрактное в тетрадке. Рисунки его отличались затейливой фантазией, ими он абстрагировался от школьной рутины. Так же как и Марик, он мог подолгу погружаться в размышления и приходил в себя только, когда учитель срывался на крик, требуя его к доске.
Подружившись ещё в пятом классе, они долгое время сидели за одной партой, между собой общались молча, перебрасываясь записками или рисунками, каждый был погружён в свои озёра созерцания. Им не приходило в голову, что инакомыслие тем и опасно, что отделить его от молчания почти невозможно. В один прекрасный день их просто рассадили без всяких на то объяснений, но потом, когда на классном собрании мама, по наущению Марика, задала робкое "почему", классная ответила безапелляционно: "У Лиса нет никакого влияния на Рыжова, а Рыжов на Лиса оказывает самое дурное влияние".
В классе был ещё один ученик, который крутился вокруг Женьки, пытаясь добиться его дружбы. Звали его Митя Рогатько по прозвищу Че-че. Он возглавлял тройку самых известных в школе лентяев и второгодников. Митя перерос своих однокашников на три года, хотя по внешнему виду это не бросалось в глаза. Низкорослый и косолапый, с веснушчатым носом и торчащими, как локаторы, ушами, он делал мелкие гадости исподтишка, а попавшись, отнекивался с такой истеричной горячностью, что на него, в конце концов, махнули рукой.
Прозвище Че-че Рогатько приобрёл в четвёртом классе. Однажды он появился в школе с большим чернильным пятном на бритой голове. Это фиолетовое пятно рассмешило весь класс, его вызвали к завучу и потребовали объяснений. Коротышка завуч, будучи одного роста с Рогатько, носил очки в квадратной оправе, имел острый нос и выдающийся вперёд подбородок, чем напоминал писателя Олешу.
Фамилия завуча была Гусев, и прозвище к нему прилипло соответствующее – Гусь. Увидев Рогатько с длинной соплёй, торчащей из носа, и чернильным пятном размером с яблоко на макушке, Гусь спросил, заикаясь: "Это что та-та-такое"? Митя вытер тыльной стороной ладони соплю, и так же, заикаясь, ответил завучу: "че-че-чернила".
Гусь психанул и потребовал вызвать в школу родителей. Выяснилось, что Мите на голову вылил чернила отец, чьё терпение лопнуло в попытках приручить неуча-сына. Отец был ветераном войны, страдал припадками падучей, и поэтому историю с чернильным пятном постарались не раздувать.
Однажды, уже в шестом классе, Че-че принес в школу фотографию военных лет, на которой был изображён его отец рядом с каким-то полковником. Че-че всех уверял, что на снимке рядом с сержантом Рогатько стоит полковник Брежнев и, если что не так, папка напишет однополчанину, и уж тогда директрису и завуча с позором отправят на БАМ, а то и подальше. Слухи о фотографии дошли до школьного начальства, и с тех пор уже второй год Че-че, несмотря на сплошные колы, переходил в следующий класс без проблем.
Оказавшись в восьмом "б", Митя Рогатько обнаглел окончательно, и когда ему классная руководительница посоветовала набраться ума и повзрослеть, он, скорчив рожу, огрызнулся: "А куда ещё взрослеть, и так уже не мальчик". На следующий день Женька Рыжов перед началом урока подошёл к доске, что добровольно он делал крайне редко, и нарисовал карикатуру. На ней был изображён Рогатько в большом тулупе до пят, он держал в руках рогатку на взводе, из которой целился в некую даму, чья тяжеловесная фигура очень напоминала их классную.
Под рисунком Женька написал: "Уже-не-мальчик". Карикатура так поразила Рогатько сходством, что он зауважал Женьку и стал набиваться к нему в друзья.
