Убедившись, что плавание началось, Астенну повалился в гамак и стал раскачиваться, прикрыв от наслаждения глаза. Троица путешественников улеглась в свои гамаки гораздо осторожнее, боясь удариться задом об палубу или вообще вывалиться на доски. Гамаки не имели привычных поперечин для крепления верёвок, и поэтому лежать в них было неудобно. «Очевидно, поперечины ещё не изобрели, – подумал Вэ-Вэ, – как бы намекнуть этому обезьяножрецу, что гамаки надо делать не так? Ведь лежу всего пять минут, а спина уже затекла! Что же дальше-то будет? Или нельзя намекать, а то получится этот, как его, анахронизм? Надо у Якова спросить».

От реки тянуло прохладой, ритмичные удары вёсел по воде навевали сон. Напряжение постепенно отпустило майора, он расслабился и сквозь приятную дремоту слушал разговор неугомонного Райзмана со жрецом.

– Скажи, достойнейший Астенну, откуда взялась эта барка?

– Я же сказал тебе, что по велению Почтенного Ибиса барку привёл бог Хапи, чем ты слушал?

– Это я помню. Но вот гребцы…

– А что с гребцами? – лениво удивился жрец, перекатив голову в гамаке в сторону Райзмана.

– Н-ну… Понимаешь, они гребут молча! Мы плывём уже довольно долго, а я не слышал от них ни звука. Ни песен, ни шуток, ни, прости меня, ругани. Разве так ведут себя обычные гребцы? Они что, утопленники?

– В Хапи не бывает утопленников, об этом заботятся крокодилы.

– Хм… Тогда что это за люди?

– Они вообще не люди.

– Не люди?! А кто же тогда?

– Ну не совсем люди. Попросту говоря, это оживлённые мертвецы. Они могут грести и днём, и ночью, пока действует повеление. Однако для живых плыть ночью утомительно и небезопасно, поэтому по вечерам мы будем приставать к берегу. Мёртвые гребцы гораздо удобнее живых: им не требуются пища, вода и женщины, их не нужно подгонять бичом и разнимать драки. Они будут прилежно грести, пока их плоть не распадётся.

– И что тогда?

– Да ничего! Этих выбросим за борт и оживим новых. Та-Кемет – древняя земля, тысячи тысяч людей обрели последний приют в песках без положенных обрядов, вот они-то они и служат нам гребцами. Твоё лицо выражает удивление и даже страх. Разве у вас не так?

– Нет, не так. У нас умерший уходит навечно.

– Но это же глупо! – удивился жрец. – Зачем?

– Возможно, и глупо, но так уж устроен наш мир, – печально вздохнул Райзман. – Многие из живущих хотели бы вернуть ушедших, но, конечно, не так, как этих гребцов, только пока это никому не удалось.

Вот, кстати, в нашем мире учёные мужи ожесточённо спорят о понимании души жрецами Та-Кемет. Ты не мог бы разъяснить мне эту часть вашей веры?

– Но ведь это так просто, что тут может быть непонятного?

– Наши эпохи разделяет океан времени, – объяснил Райзман, – и многие знания либо утонули в нём, либо исказились до неузнаваемости.

– Ну если тебе так хочется… Слушай тогда, только не перебивай, ибо мне, ничтожному слуге Почтенного Ибиса, сбиться с мысли всё равно что плясуну упасть с каната.

Первая оболочка смертного, то есть его тело, – жрец звонко похлопал себя по животу, – именуется Сах. Тело живёт в земном мире: ест, пьёт, избавляется от остатков съеденного, наслаждается вином, свежим ветром и запахом кожи молодых рабынь. Чистая Сах может загрязниться и стать нетелесно нечистой, а загрязнённое тело, наоборот, можно очистить с помощью ритуальных омовений и особых снадобий. Духовная грязь пачкает вещественное тело и вызывает недуги. В Та-Кемет дорожат сохранностью тела умершего, в особенности головы, ибо она седалище жизни. Нет страшнее участи, чем отсечение головы или сожжение тела. Хуже только растерзание шакалами. Боги также могут иметь телесную оболочку. Кроме того, они могут входить в свои изваяния, священные предметы и изображения в храмах.

Вторая оболочка смертного – это его жизненная энергия, называемая Ка . Обычно Сах и Ка неразлучны, но при тяжёлой болезни или сильном потрясении Ка может на время покинуть тело, тогда человек падает в обморок. Незадолго до смерти Ка становится неуютно в вещественном теле, и, в конце концов, Ка покидает Сах. После смерти человека Ка обитает в его гробнице и принимает там подношения – Ка яств, напитков, ладана и прочего.

В гробницах ставят каменные или деревянные портретные изваяния умершего, которые в случае уничтожения или повреждения его мумии должны стать пристанищем для Ка. Сходство очень важно, потому что Ка должна узнать своё новое тело и вселиться в него. Своё Ка имеют и боги.

Третья оболочка человека Ба . Ба образуется из чувств, желаний, эмоций. Когда Ба отделяется от тела, человек засыпает. Жрецы высших посвящений могут отправлять своё Ба в странствия в различные места и даже в мир богов. Переселение душ возможно только с помощью Ба. В Книге Мёртвых говорится о вселении Ба умершего в божественного золотого ястреба, в журавля, ласточку, овна, крокодила или змею. Ба богов вселяются в звёзды.

Четвёртая оболочка называется Эб . Это вместилище сознания. Эб чрезвычайно подвижна, прозрачна и нежна. Эб – это бессмертная душа. После смерти человека его Эб возвращается к своему всеобщему первоисточнику, Эб Осириса, от которого была отделена на время жизни человека. Эб знает всё о скрытых помыслах человека и тайных мотивах его поступков. Поэтому на суде Осириса Эб может оказаться опасным свидетелем, ведь Эб помнит все добрые и злые мысли человека. Чтобы избежать этого, в пелены мумии вкладывают искусственное сердце в виде изваяния скарабея с начертанными на нём заклинаниями. Скарабей должен обеспечить умершему благоприятные показания о его земных деяниях на суде. О пятой, шестой и седьмой оболочках не скажу ничего, ибо это тайна для смертных.

Вэ-Вэ заметил, что Райзман под шумок разложил на солнцепёке солнечные батареи, подключил их к планшету, включил запись и со счастливой улыбкой слушал разглагольствования жреца.

Первые три дня пути Вэ-Вэ не запомнил: они были одинаковыми, ленивыми и сонными, а вот на четвёртый день на барку напали.

Астенну без видимой причины насторожился, ловко выпрыгнул из гамака и стал рассматривать сияющую под солнцем поверхность реки впереди по курсу.

– Что там? – лениво спросил майор.

– Разбойники, – спокойно пояснил жрец. – И они нацелились на нашу барку, других на реке нет.

Со спецназовца мигом слетела сонливость. Он выбрался из гамака, правда, не так ловко, как жрец, надел на окуляры бинокля дымчатые фильтры и тоже стал смотреть вперёд.

Из густых прибрежных зарослей папируса выбрались четыре тростниковые лодки, связанные канатами попарно. Их гребцы старались изо всех сил, и вскоре лодки разошлись так, чтобы при сближении судов нос барки упёрся в канаты, а лодки прижались к её бортам.

– В Та-Кемет есть разбойники? – спросил Вэ-Вэ.

– А где их нет? – пожал плечами жрец. – Это беглецы с рудников и каменоломен, а также парасхиты – низшие жрецы из Города мёртвых, где они пожизненно обречены выполнять самую грязную работу: извлекать внутренности из тел умерших, вымачивать вычищенные трупы в натроне[17] и всё такое. Рабов в Та-Кемет не особенно охраняют, да и зачем? Куда им бежать? Пустыня – лучший страж, а в населённых местах их перебьёт стража. Проще наловить новых, благо, диких племён вокруг хоть отбавляй.

– Ну а вот эти ради разнообразия сейчас перебьют нас. Их, пожалуй, около дюжины, а нас всего трое: ты, я да надсмотрщик.

– Надсмотрщик сражаться не будет, гребцы тем более, так что нас всего двое. Но мои старые кости радуются хорошей драке! Ты нахмурился? Ты не рад? Почему? Ты же воин!

– Потому что с нами женщина и старик!

– Ничего с ними не будет! – отмахнулся Астенну. – Пусть только под руку не лезут.

Вэ-Вэ повернулся к своим спутникам.

– На нас напали, будем отбиваться. Ложитесь на палубу и не поднимайте головы. А главное, не вздумайте стрелять! В разбойников вы всё равно не попадёте, а меня или Астенну снимете первым же выстрелом, видел я ваши результаты в тире!