Страшная истома исколола дрожащее тело, как снова перед глазами всё окрасилось в мутный кровавый цвет, а нестерпимая боль одолела другое запястье, в которое вонзились клыки господина Долохова, вызвав точно такое же странное щекотливое ощущение, пробежавшееся от плеча к пальцам.

Внутри стала разливаться горячая субстанция, стремительно направляющаяся по артериям к груди, прожигая натянутые до предела нервы, вызывая гортанные всхлипы, тонувшие в глотке господина Риддла. Он резко отстранился от истерзанных губ, притянулся к трепещущей кровью шее и осторожно вонзил клыки в кожу, продолжая медленно двигаться внутри Гермионы и ладонью сдавливать её грудь.

От укуса, болью отдавшегося в разум, она выгнулась, вскрикнув, а затем томно выдохнула и тряпичной куклой упала обратно на кровать, закатив глаза, ощущая, как жгучее тепло ядом проникает всюду, вызывая лихорадочную дрожь, щекочущую и сладко дразнящую своей слабостью и бессилием.

Болезненность внизу живота через некоторое время стала отступать, сменяясь на что-то тягучее и до одури приятное от скольжения члена внутри, и вскоре Гермиона ощутила, как одно запястье стала согревать проступившая из раны кровь, устремившаяся по предплечью к белоснежному покрывалу, пропитывая и окрашивая его в алый цвет. Господин Долохов губами собрал часть крови и поднялся выше, к сгибу локтя, осторожно вонзил клыки, вызвав очередное вздрагивание покорённого тела, умопомрачённо опуская веки, в то время как господин Эйвери жадно продолжал высасывать кровь из другого запястья, сильнее сжимая ослабнувшую ладонь Гермионы, запутывая её пальцы в шёлковых волосах.

Кровавые нити свили паутину в глазах Гермионы, разум которой оставил её, предав только странным ощущениям, перемешанным с обжигающим томлением и сладострастной истомой, иногда пронизывающейся агонией от укусов на руках и шее. Она испускала судорожные вздохи от новых прикосновений, устремлялась в мягкую алую бездну умопомрачения и остро слышала, как стук сердца грохочет в ушах, отбивая успокаивающий ритм, перемешавшись с судорожными вдохами вампиров, наслаждавшихся её кровью.

Господин Риддл неохотно отступил от шеи, из которой вытекла тоненькая струя крови, устремившись к покрывалу, и опустился к груди, заласкав языком кожу, а позже вонзив в неё клыки, отравляя болью и обжигающей слабостью. Гермиона тихо простонала, подавшись вперёд к вампиру, и тот глубже вошёл в неё, ощутив, как нервно бьющиеся колени в один миг сдавили его бока и снова обессиленно опустились вниз.

Пропадая в неге покорившего её сладострастия, вызванного очаровывающим ядом, она стала им нравиться.

Господин Эйвери неохотно отстранился от истерзанного запястья, ладонью ласково поднялся к плечу, притянулся к мокрым губам и медленно проник языком внутрь, призывая одурманенную Гермиону отозваться ему. Она дарила ему тяжёлое томное дыхание, перемешанное с гортанными стонами, позволяла хозяйничать во рту и даже сама заскользила языком в ответ. Её пальцы снова смяли шелковистую солому, вздрагивая от движений господина Риддла, и притягивали распалившегося господина Эйвери к себе ближе, на что он задрожал зубами и прикусил нижнюю губу, пытаясь сдержать себя, чтобы не прокусить. Получив сладострастный ответ жертвы, он томно вздохнул, выпустив истерзанную плоть, и сладко улыбнулся Гермионе в губы, принявшись ласково тереться о её щёки, нос, губы, глаза и нежно вонзать пальцы в спутанные волосы, глубоко вдыхая их цветочный аромат. Сквозь кровавую паутину она нашла его серебристый горящий взор, испепеляющий её своим возбуждением, и судорожно выдохнула ему в лицо, обжигая горячим дыханием, как только господин Риддл отпрянул от её груди, осторожно вынул член из промежности и губами скользнул по рёбрам ниже, вонзая клыки в бок, протыкая ими горячую кожу.

Господин Долохов выпустил её локоть и припал к шее с не прокусанной стороны, вонзил зубы и вызвал новый болезненный вскрик, потонувший в прерывистом стоне, пойманном губами господина Эйвери, который снова углубил её в горячий поцелуй, одной ладонью продолжая нежно путаться в каштановых волосах, а другой опускаясь к груди, чтобы обласкать её. Та от прикосновения опять задрожала, отзывчиво подалась вперёд и протяжно простонала, превратив возглас в болезненный всхлип от того, что господин Риддл опустился ниже живота, скользнул языком о промежность и укусил в бедро, сунув пальцы ей внутрь, собирая влагу в узких стенках организма. Он так жадно прижался к её коже, что Гермиона сильно выгнулась, туманным взором уставившись в глаза господину Эйвери, и ошеломлённо выдохнула ему в губы, задрожав от изнывающей истомы, больно сводящей внутренности. Господин Долохов глубже вонзил клыки в шею, и стук крови напрочь затмил сознание Гермионы, превратив её в податливую всем манипуляциям вампиров. Сквозь кровавую пелену она больше не видела ни одного взора, направленного на неё, но странно ощущала, как липкая согревающая кровь устремляется по телу к покрывалу, уже измазанному алыми разводами. Опухшие губы судорожно обхватывали губы господина Эйвери, одна ладонь с силой сжала соломенные волосы, а другая пальцами вонзилась в покрывало, ощутив бархат попавшегося цветка. Она судорожно сжала лилию, снова выгибаясь, и ладони господина Долохова медленно подтолкнули её на себя, разрывая касания губ с господином Эйвери. Он медленно отстранился от искусанной шеи, тяжело дыша и дрожа зубами, спустился ниже и завладел соском, осторожно протыкая нежную кожу, вызвав болезненный вскрик. Господину Эйвери обнажилась шея, в которую он тут же жадно впился, больно сжимая ладонью плечо, и кровь брызнула Гермионе на лицо, перехватив дыхание.

— Он потерял контроль. Он убьёт её, — отдалённо раздался тихий голос господина Долохова, но та не могла и слова понять из того, что он сказал, ощущая, как кровавая паутина стала превращаться во мрак, толкая её в пропасть, над которой её удерживала прожжённая ядом артерия в зубах господина Эйвери.

— Хватит, — стуча зубами, отозвался господин Риддл, отпрянув от истерзанного и измазанного в крови опороченного тела, — она нам ещё нужна.

Бездна становилась мягче покрывала, на ощупь была похожа на шёлк соломенных кудрей, глаза закатились, и последнее, что услышала Гермиона, это бархатный голос господина Риддла:

— Джонатан, оставь её. Если хочешь, после успешно выполненного дела я отдам её волю тебе.

Он подобрал мятый окровавленный цветок лилии с постели и сжал его в руках.

***

Гермиона судорожно выдохнула, ощутив, как что-то острое пронзило её грудь, и широко распахнула глаза, увидев рукоятку кинжала, торчащего из неё.

Она резко поднялась, краем глаза замечая всю обстановку настолько детально, что ей показалось, она когда-то ранее успела рассмотреть её, запомнив наизусть. Её взор бросился сначала к стоящим на столе красным лилиям, пышным букетом благоухающим так сильно, что щекотало ноздри, а затем посмотрела слева от тебя на господина Долохова, как ни в чём не бывало вытащившего кинжал из неё и показавшего озорную улыбку, которую тут же прикрыл чёрной тканью.

Гермиона с невозможной скоростью испуганно отпрянула от вампира и изумилась, обнаружив себя уже в углу просторной комнаты, которую слабо освещал наступивший рассвет. Она хотела взвизгнуть, но моментально вошедший в комнату господин Риддл остановил её жестом, из-за чего та не смогла даже всхлипнуть.

— Молчите.

Во все глаза она уставилась сначала на них, бегло заметив на них привычную одежду и скрывающие лица маски, затем на себя, заметив, что на ней уже было другое опрятное тёмное платье с кружевными оборками, а над краем их виднелась ссадина на коже, совсем не похожая на то, что недавно её сделали кинжалом, вонзив его до рукоятки.

Ей хотелось закричать, высказаться, но что-то тяжёлое и сдавливающее в её разуме не позволяло этого сделать.

— Идёмте, мисс, мне нужно кое-что вам рассказать, — мягко позвал её господин Риддл и указал на пышный букет кровавых лилий. — Цветы вам, возьмите.

Как под гипнозом она быстро прошла к столу, взяла в охапку букет и, словно притянутая невидимыми нитями к господину Риддлу, последовала за ним.