Ногами она забилась о мягкую поверхность, но кто-то осадил её сверху, перехватив дёргание, и та, обессилев, судорожно захныкала в намокшую от слёз ладонь господина Эйвери, который притянулся к ней ближе, довольно грубо отпихнул её, чтобы она грудью выгнулась вперёд. Ощутив прикосновение чьих-то прохладных губ на ключице, Гермиона с новой силой громко вскрикнула, забрыкавшись, но тут же ослабла, зайдясь в безутешных рыданиях. Она почувствовала, как вампир, который сдавливал собой её колени, задрал юбку и скользнул ладонью к животу, где запульсировала кровь и что-то болезненно сжалось, устремив её оттолкнуться от прикосновения. Её тело снова забрыкалось, но господин Эйвери, нависший над ней, тут же протянул ладонь к оборкам на груди и стремительно проник под мятую ткань, пальцами обхватив грудь, вызвав ещё один душераздирающий крик, потонувший в держащей её губы ладони. Он выпустил её груди из ткани, обнажив прохладному воздуху комнаты, и в ту же секунду губы другого вампира прикоснулись к одной, жадно обхватывая трепещущую кожу, вызвав протяжный вскрик, переходящий в стон.
Гермиона, не помня себя, мёртвой хваткой вцепилась одной ладонью в покрывало, а в другой продолжала сжимать бархатный погибший цветок, судорожно вздымая грудью от жарящих прикосновений на теле, и совсем опустила голову на кровать, жмурясь и сгорая от плавящих манипуляций.
Чужая ладонь с живота скользнула к паху, и чьё-то горячее дыхание обдало ей промежность, заставив тело лихорадочно трястись, предчувствуя что-то более страшное и мучительное. Она в ужасе распахнула глаза, не в силах больше держать их закрытыми, и встретилась с напротив вожделенно смотрящим на неё серебристым взором. Господин Эйвери медленно убрал ладонь с изнеможённого лица, показал очаровательную улыбку, из-за чего у той сердце пропустило глухой болезненный удар, подался к плечу и осторожно оголил его.
— Может быть, передумала и подчинишься? — поинтересовался он с ухмылкой.
Гермиона испустила отчаянный вздох и не своим голосом взмолилась:
— Не трогайте, прошу вас! Не трогайте! Отпустите!
Тот медленно опустил глаза и сквозь насмешливую улыбку разочарованно прошептал:
— Тогда кричи.
И в следующую секунду она ощутила, как невозможно ласковое касание к её промежности вызвало непоколебимую волну дрожи, затрепетавшую её тело так, что она дёрнулась грудью вперёд, позволяя другим губам, нежно ласкающим сосок, впиться в неё. Она вскрикнула, забрыкавшись, но сладострастное томление, полностью обуявшее её, отяжелило тело. Тонкие губы господина Эйвери впились в оголённое плечо, плавно устремляясь к шее, и та опять издала истеричный стон, закатывая глаза от невыразимой истомы, враз нахлынувшей на неё. Языки и пальцы неумолимо ласкали её, вырывая душу из груди и разрывая на части, а живот дёрнулся в болезненном спазме, сладость которого показалась уж слишком невыносимой, прожигающей и с ума сводящей.
Она заелозила на покрывале, с бессилием пытаясь освободить запястья от захвата, а тело предательски дрожало, покоряясь умелым жестам, и, к её стыду и ужасу, принялось отзываться, притягиваясь к ласкающим её грудь губам и горячему дыханию, направленному ей в промежность. Ещё немного, и Гермиона ощутила, как кто-то раздвинул ей подрагивающие ноги, палец вошёл в неё, собирая безудержно струящуюся из неё влагу, прикоснулся к чему-то внутри, вызвав болезненный импульс, и та заскулила, уже не зная, чего желает больше: чтобы её отпустили или поскорее завершили начатое до конца.
Губы господина Эйвери опустились к свободной груди, наряду с другим языком заласкав измученную кожу, после чего другие губы поднялись выше, припадая к шее, имитируя укусы. Гермиона приоткрыла туманные глаза и сквозь пелену различила шелковистые тёмные кудри, мягко ласкающие ей щёку, — её запястья держал господин Долохов, сначала жадно мучавший её грудь, а сейчас перебравшийся к шее.
Она не успела осознать, что у её колен находится господин Риддл, как он в тот же миг погрузил в неё ещё один палец, и Гермиона протяжно простонала, превратив возглас в хныканье. Её телу было до безобразия желанно всё то, что с ним делали, но разум пытался заковать его в клетку, проявить отвращение, подавить разрывающие внутренности импульсы и продолжить дальше бороться за свою жизнь. Тело предало её, интуитивно отзываясь всем с ума сводящим ласкам, сгорая в своём жаре и напитывая им тяжёлый воздух, который вдыхали вампиры, загорались глазами и умопомрачались от его тепла.
Они беспорядочно сминали ей платье, обнажали тело, изучали намокшую от сладких пыток кожу и вводили жертву в мучительный экстаз, противоречивость которого испепеляла нервы и выводила Гермиону на грань сумасшествия и умопомрачения, заставляя её биться в судорогах, больно жалящих нутро, и скулить от спектра открывшихся ощущений, что невозможно было выносить.
Господин Риддл задрал юбку ещё выше и губами прикоснулся к животу, жадно захватывая участки и собирая с них влагу, из-за чего Гермиона напряглась и невольно стала сжимать ноги, стремясь сдвинуть их вместе, но тот тут же поднял и подогнул ей колени, и теперь они стали сжимать бока господина Риддла, который подобрался губами к её боку и нежно прикусил его. Та протяжно всхлипнула и не в силах терпеть истому от сладострастного касания, начала ворочаться и отползать выше, до боли сжимая кулаки, пока голова не свисла за кроватью вниз, но господин Риддл на несколько мгновений отпрянул от неё, разжал ей ноги, обхватывающие его, схватил за бедра и потянул назад, затем снова принялся изучать тело, пропадая в ласкающих слух истеричных стонах, в которых забилась Гермиона, осознавшая, что дурманящей пытке не будет конца.
Только сейчас она поняла, что господин Долохов уже перестал держать её запястья, и попыталась поднять руки, но они были настолько отяжелевшими, что только смогли шелохнуться, а кулаки сжаться ещё сильнее, разбавляя маленькой порцией боли от впившихся в кожу ногтей нескончаемую истому.
Захваты господина Эйвери, имитирующие укусы на груди, прекратились, и он скользнул обратно к плечу, а после грациозно взял в ладонь непослушную руку Гермионы, выпрямляясь, притянул её к себе и дыханием выжег дорожку к запястью, губами захватывая тонкую кожу, за которой трепетали нити артерий со струящейся кровью. Другой рукой он принялся разжимать мёртвую хватку ладони Гермионы, в которой была смята лилия, и когда у него это получилось, тут же приложил к своей щеке, прикрывая веки, вдыхая аромат, и заставил вспотевшие пальцы вонзиться в шёлк соломенных волос. Испорченный цветок выскользнул и упал вниз, и в этот момент Гермиона широко распахнула глаза и пронзительно взвизгнула, ощутив что-то твёрдое, упирающееся в промежность, а губы господина Риддла поднялись к груди, принявшись ласкать её. Тело сначала отзывчиво потянулось вниз, но от ошеломления Гермиона моментально начала извиваться, пытаясь отползти выше, только на её плечо надавил господин Долохов, оторвался от истерзанной губами шеи и впился в пересохшие, поглощая истеричный звук протеста.
Она задрожала, ощущая на подступах промежности член, забрыкалась, из-за чего господин Эйвери и господин Долохов снова перехватили её запястья, прижимая локтями к постели, и так пронзительно взвизгнула, когда господин Риддл вошёл в неё, накрывая своим телом, что даже господин Долохов отпрянул от лица, не сумев удержать её губы. Пальцы, вонзившиеся в густой шёлк соломенных волос, сильно сжали их, и Гермиона забилась в судорожных криках, ощущая невыносимую боль, разразившуюся по всему телу. Её затрясло так сильно, что смерть показалась бы лучшей наградой за муки, которые приходилось испытывать.
Господин Риддл принялся медленно двигаться в ней, каждый раз вызывая новый душераздирающий крик, и его опасно блестящие глаза устремились к изнеможённым чертам Гермионы, которая ничего не видела перед собой, ошеломлённым взором уставившись в густоту чёрного потолка. Два других вампира также завороженно уставились на жертву, улавливая тяжёлое дыхание, её ужасом притягиваясь ближе, и застучали зубами, опуская головы к обнажённым плечам, вдыхая воздух, пропитанный болью и похотью. Их губы стали жёстче вонзаться в кожу, осыпая жадными поцелуями от предплечья до запястья. Разум Гермионы погрузился в тягучий болезненный мрак, как вдруг её разразила ещё одна невыносимая вспышка боли, застилая пелену в глазах кровавым оттенком, — тонкая кожа на запястье проткнулась клыками господина Эйвери, и болезненность от укуса сменилась странным ощущением, щекотливо пробежавшимся от плеча до кончиков пальцев. Она издала страдальческий стон, закусив губу и до крови проткнув её, как тут же к ней притянулись губы господина Риддла, накрывшие её опухшие и больно сдавившие в своих.
