Ей захотелось быстрее умереть, чем совершить убийство.

— Дышите, милая, — ласково прошептал господин Риддл, снова аккуратно вонзая пальцы в копну каштановых волос, — и не стучите — вы сводите с ума.

Она сделала короткий вдох и снова разучилась дышать, вслушиваясь, как глухими раскатами грохочет сердце, которое ей не понять, как усмирить. Ей было до смерти страшно, отчего сердцебиение ошалело выплясывало чечётку, и, понимая, что стук притягивает к ней господина Риддла, с отчаянной безысходностью не знала, что предпринять, чтобы прекратить это.

Вампир на мгновение опустил голову к скулам, ниже которой трепетала артерия, затем резко отстранился, будто выбросив навязчивую мысль из головы. Когда зрительный контакт прервался, Гермиона подняла взгляд выше и увидела две пары мерцающих глаз, зачарованно смотрящих на неё и пригвоздивших к невидимой стене, и сердце стало пропускать абсолютно неритмичные удары, больно врезающиеся в глотку, стремясь располосовать её.

Она вспомнила, что здесь не один вампир — их было трое, и каждый, судя по жадным пристальным взорам, был одержим ею, желая притянуться и… сделать что? Если она нужна им, то, кроме смерти, чего ожидать?

Тихий всхлип нарушил воцарившуюся тишину, в которой два вампира, поймавшие её взор, как по команде, подошли ближе, притянутые её ужасом, отразившимся в глазах, и опустились рядом с господином Риддлом по разные стороны. Светловолосый вампир тут же подался вперёд, заманивая на себя испуганный взор, и с широко раскрытыми глазами она пронаблюдала, как он грациозно и легко взял её непослушную ладонь и притянул к губам, оставляя невидимый отпечаток касания прохладных тонких губ.

Внутри что-то томно сжалось, нервы натянулись как струны, и неожиданно появившаяся дрожь поднялась из колен к паху, заключаясь в импульсивном ударе где-то внутри, вызывая подступающую истому, сладко дразнящую и заставившую предательски задрожать всем телом. Тем временем ладонь господина Долохова, облачённая в перчатку, прикоснулась к лодыжке, спрятанной в чулке, осторожно вытянула непослушную, отяжелевшую ногу на себя и медленно поднялась к колену, вызывая непрекращающуюся волну дрожи, учащая болезненные импульсы внизу живота, и на Гермиону напала невыносимая слабость, заставившая податься вперёд и прикоснуться лбом к щеке господина Риддла, не смея отвести глаз от серебристого взора, исподлобья вожделенно смотрящего на неё сквозь спавшие на лицо светлые пряди.

Она не понимала, чего вампиры хотят, если не убить, и, к своему ужасу и стыду, пропадала во всех их мягких и трепетных прикосновениях к ней, закусывая губу от несдерживаемого вспыхнувшего желания погрузиться во всё происходящее. Собрав всю волю, оставленную вампирами ей на произвол, она судорожно сглотнула тягучую слюну и с придыханием выдохнула:

— Оставьте меня, п-прошу вас.

В один голос раздались три смешка, похожие на прекрасную гармонию переливчатых колокольчиков, чарующих своей мелодией, и господин Эйвери, подняв голову, мягко, успокаивающе отозвался:

— Нет, красавица, это невозможно.

Гермиона ощутила, как слёзы снова заполнили глаза, и почти не слышно пролепетала:

— Почему именно я?

Рядом с её губами возникли губы господина Риддла, который тут же бархатным тоном отозвался:

— Потому что вы невинны так же, как лилии, которые любите. Епископ — человек духовный, а таких мы не можем убивать, чтобы обрушить всю вашу людскую религию, сдавливающую нас не один век. Ваш епископ входит в так называемый орден Феникса, который всё своё существование боролся с подобными нам — они знают секрет, как уничтожить нас. Они создали религию, передавая все знания из поколения в поколение, чтобы полностью изничтожить всех нечестивых, как они выражаются, существ, обладающих магией и подчёркивающих превосходство над простыми людьми. И самое печальное в этой истории, что ни один из нас не может убить духовное лицо, даже если мы натравим толпу разъярённых крестьян к стенам церкви — наш дар порабощать чужие разумы не сработает в целях, нужных нам. Но… мы нашли способ, как убивать всех духовников, уничтожить орден и искоренить убийственную для нас религию. Духовника может убить только девушка, отдавшая свою девственность вампиру. Епископа убьёте вы.

Ладонь господина Риддла отпустила её волосы и медленно скользнула к плечу, пальцами нежно лаская трепещущую кожу на ключицах, а прохладные губы осторожно прикоснулись к её губам, вызывая новый приступ истомы, из-за которой та приоткрыла свои и тяжело выдохнула, ощущая очередную порцию яда, разгоняющуюся в крови и заставляющую всё остро чувствовать. Она тут же ощутила, как кончики пальцев на левой ладони, что была в руках у господина Эйвери, поочерёдно увлажнялись и тонули в тепле, готовясь растаять в чужих губах, осторожно смыкающихся на них. И её сильно затрясло от прикосновения господина Долохова, ладонь которого уже обнажилась из перчатки, с колена по чулкам медленно начала подниматься выше, к паху, задирая юбку и проникая к нежной коже, не знавшей ничьих касаний, кроме её собственных. Лицо запылало так сильно, что Гермионе показалось, она сгорит от нахлынувшего стыда, и пискнула в губы господина Риддла в знак протеста, но тот снова накрыл их своими, мягко обхватывая рукой её за талию, выгибая и бережно прижимая к себе.

Из груди вырвался тихий судорожный скулёж. Гермиона буквально ощутила исходящий от неё жар, которым предательски заполыхало тело, и в отчаянном ужасе простонала, ощутив, как пальцы прикоснулись к промежности и погрузились во влагу. Стало настолько невыносимо сдерживать волну нахлынувшего неизвестного чувства, пугающего своей сладостью, что она сильнее прижалась к господину Риддлу, словно ей хотелось раствориться в нём, лишь бы прекратилась эта не то пытка, не то что это ещё может быть?..

К своему стыду, сжигающему её хуже пламени костра, она снова простонала — протяжно, с придыханием, — ощутив, как пальцы погрузились ещё глубже, ласково устремляясь снизу вверх, к животу, вызывая невыразимые ощущения, от которых голова пошла кругом, и все тёмные оттенки комнаты перемешались в один. Господин Риддл прижал её к себе сильнее, по-хозяйски завладел губами, приоткрывая их, и проник языком, обдавая горячим дыханием и заставляя непослушные губы Гермионы хоть как-то отозваться ему.

Та неумело скользнула языком, поддавшись очарованию, но спустя несколько мгновений ощутила свободу разума и замерла, услышав свои громкие удары крови о каждый натянутый нерв, судорожно дёрнулась и в ужасе отстранилась, заёрзав ногой, что была во власти господина Долохова. Тот прижал её колено, укрощая попытки отползти, тогда Гермиона с силой попыталась вырвать свою руку из сжимающих её ладоней господина Эйвери, но тот не позволил, крепко сжав запястье и погрузив кончик пальца в свои уста, обдавая теплом, вызвавшим новую порцию мурашек, устремившихся к паху и болезненно загрохотавшими импульсами.

Тёмные глаза опасно сверкнули, а ладонь господина Риддла снова поднялась к её щеке, пальцами аккуратно разглаживая кожу.

— Тиш-ш-ше…

Истеричный всхлип потонул внутри, так и не добравшись до горла, но зубы снова принялись отбивать бешеный ритм, нервно постукивая от плавящих касаний пальцев господина Долохова, которые медленно опустились с живота вниз и снова потонули в её влаге, вызвав гортанный стон, который невозможно было сдержать. Ладонь, пальцы которой побывали в устах господина Эйвери, напряглась и нервно сжалась, цепко обхватывая руку вампира, из-за чего тот тут же поднял голову, с невероятной скоростью притянулся к её пушистым волосам и глубоко втянул в себя аромат, прикрывая веки. Гермиона вздрогнула, сама закрыла глаза, мечтая провалиться сквозь землю, а новый приступ ужаса поглотил её, вызвав непоколебимую дрожь, но вампир положил ладонь на волосы, словно успокаивая, осторожно передвинулся за спину, подогнув под себя ноги, уткнулся подбородком ей в плечо и, склонив голову набок, подняв серебристый взор из-под полуопущенных ресниц, томно прошептал ей в щёку: