— Антонин.
Голос раздался в мире грёз, как раскат грома, и это выдернуло Гермиону из умопомрачения — пальцы ожили и выпустили мантию, окружающие звуки вернулись и стали восприниматься разумом, а осознание, что она находится в объятиях господина Долохова, вызвало в ней пылающий стыд, тень гнева и ошеломления. Она резко отшатнулась, покачнулась над полом, и её тут же удержали чужие ладони, чтобы она не упала.
— Что вы… что вы себе позволяете?.. — тоненьким дрожащим голосом выразила свою мысль Гермиона, во все глаза уставившись сначала на господина Долохова, затем на появившегося господина Риддла.
И в следующую секунду она поняла, как глупо прозвучал её вопрос.
Она легко сбросила держащие её ладони господина Долохова и дрожа попятилась назад, глядя на мужчин как загнанная лань, дикими глазами наблюдая за каждым их движением.
Господин Долохов принял невозмутимый вид, повернулся к господину Риддлу и выразительно посмотрел на него, словно ожидая какого-то решения.
Тем временем Гермиона забилась в угол и принялась бегло оглядываться по сторонам, замечая закрытое окно, до которого было слишком далеко, и открытую дверь, ведущую в спальню, которая была буквально в паре шагов от неё. Приняв в один миг решение, она рванула внутрь, пытаясь закрыть за собой дверь, но господин Долохов ринулся за ней и подставил сапог в проход, не давая совершить задуманный план. С немыслимой силой он отдёрнул дверь назад так, что Гермиона выпустила ручку и, испуганно взвизгнув, бросилась к открытому окну. Она не сразу заметила, что возле рамы стоял другой мужчина, который в то же мгновение вышел из тени тёмной комнаты, перегораживая путь к бегству, из-за чего Гермиона не успела затормозить и уткнулась прямо в грудь незнакомцу, который мгновенно обхватил её за талию и навис пугающим призраком. Резко задрав голову наверх, с расширившимися от ужаса глазами она признала в нём господина Эйвери. Он хищной поступью сделал шаг вперёд, поравнявшись с ней и придавливая к себе, тряхнул кудрями и будто броском кобры прильнул к её губам, грудью оттесняя вглубь комнаты.
Гермионе показалось, что внутри вспыхнул настоящий вулкан, в один миг взорвавшись и выпустив огромный столб дыма, устремившийся ввысь. До одури стало невозможно душно, и она уже не совсем понимала, от чего её так трясёт: от невыносимого страха, затмевающего весь разум, или от жарящего тепла, ядом проникающего в сердце, заставляя его невероятно быстро биться. Уже испытанное ранее ощущение, похожее на то, как будто в организм вливают яд и отравляют им кровь, разгоняющуюся по всем артериям и капиллярам до кончиков пальцев, поглотило её, превратив в оцепеневшую и до жути чувствительную ко всему — даже к сгустившемуся плотному воздуху, который заставил задыхаться, приоткрыть губы и издать в чужие гортанный всхлип.
Она упёрлась в кровать, прохладные ладони легко оттолкнули её назад, разрывая прикосновения губ. Та мешком повалилась вниз и, ощутив способность снова управлять собой, закинула ноги на кровать и с бешеной скоростью забилась в угол постели, прижимая к себе колени и больно сжимая свои плечи. В голове стоял невозможный гул, в котором ничего, кроме неистового страха и оглушительных ударов сердца, нельзя было различить. Её колотило так сильно, что, казалось, прямо сейчас же стошнит, но ощущение было обманчивым — она ждала, когда от ужаса потеряет сознание, но всё оставалось на своих местах: возвышающийся над кроватью силуэт вампира, поодаль силуэт господина Долохова и единственный, кто в этой комнате был в движении, господин Риддл, который, на ходу снимая шляпу и обнажая тёмные густые волосы, прошёл к первому и, почти не касаясь его плеча, жестом указал отойти от кровати. Вампир сделал шаг назад, пропуская господина Риддла к дрожащей и с ума сходящей от страха Гермионе, и тот опустился на постель, подогнув под себя ногу, приблизившись к девушке.
— Оставьте м-меня! — всхлипнула она, наблюдая, как ладонь, обтянутая в перчатку, осторожно тянется к ней, и стоило ей опуститься на плечо Гермионы, та издала сначала душераздирающий визг, а после наступила тишина, нарушаемая только постукиванием зубов от дрожи.
— Успокойтесь, мисс, — приторным голосом заговорил господин Риддл, сверкнув тёмными как ночь глазами. — Вам нет смысла бояться нас.
Та молчала, ощущая, как глубокие вибрации голоса проникают не то что в разум, а буквально в душу, в сердце, пронзая своей силой так стремительно, что Гермиона перестала стучать зубами и, затаив дыхание, повернулась лицом к говорившему. Встретившись с его глазами, она не смогла больше отвести взор и даже не заметила, как вторая его ладонь притянулась к лицу и медленно опустила маску, скрывающую настоящее очарование господина Риддла. Как в первый раз она испустила судорожный вздох при виде невозможно красивых очертаний и перестала сдавливать себя в объятиях, очень медленно, будто под гипнозом, опуская вспотевшие ладони вниз.
Рука господина Риддла, лежащая на её плече, осторожно поднялась выше, коснулась бледной щеки, отодвигая запутанные пряди волос с лица, и прикосновение кожаной перчатки показалось слишком жгучим, до безобразия тёплым, нежным и приятным.
— Не волнуйся, — тем же тоном продолжил он. — Иди ко мне.
Гермиона оживала так, словно сбрасывала с себя каменный панцирь, в котором находилась долгие годы в заточении, — медленно, тяжело, но послушно. Она потянулась за теплом ладони, уводящей её ближе к господину Риддлу, пока не оказалась возле него, совсем близко наблюдая за мерцающими глазами и сминая одеяло под собой. Пальцы аккуратно убрали оставшиеся пряди, после чего господин Риддл притянулся почти вплотную к её лицу и спокойно произнёс:
— Вы ни за что не скажете об этом никому.
Тон голоса убеждал, и та судорожно вздохнула и опустила взгляд на проявившуюся на тонких губах слабую улыбку, к которой захотелось тут же прикоснуться. Как под гипнозом, Гермиона медленно подалась вперёд и притронулась своими губами к чужим, после чего с них сорвался смешок, а ладонь господина Риддла проникла в копну каштановых волос, пальцами оставляя невидимые следы — настолько жарящие, словно её исполосовывали раскалённым мечом. Прохладные губы отзывчиво ответили на касание, так легко и воздушно поцеловав её пересохшие, а после на мгновение мягко сжали верхнюю и выпустили. Господин Риддл немного отпрянул, дразняще притягивая за собой и улавливая на себе туманный взор Гермионы, и снова показал насмешливую улыбку.
— Не стучите сердцем, — прошептал он ей в губы. — Вы сводите с ума нас всех.
Гермиона больно сглотнула, вспомнив, как дышать, прислушиваясь к своим ударам. Разум потихоньку одолевали просветы, в которых она отдалённо понимала, что находится в неимоверно мощной опасности, но тело было настолько тяжёлым и неподатливым, что она оставалась неподвижной и во все глаза смотрела в тёмную зачаровывающую бездну вампира.
— Вы не охотник, — выдавила она, предчувствуя, как горячими слёзами наполняются глаза.
— Но я вам нравлюсь, — голосом, наполненным сладкой опасностью, отозвался он.
— Вы убьёте меня, — сдерживая крик, застрявший в пересохшей глотке, прохрипела Гермиона, прилагая всю волю, чтобы оттолкнуться от кровати и отшатнуться назад, но она будто превратилась в статую, которую, наоборот, толкали вперёд, к вампиру.
— Мы бы это сделали в первую ночь, но вам повезло, милая, — протянул господин Риддл и чуть подался ближе, прикасаясь к губам, которые тут же увлажнились от спавших с глаз слёз. — Вы нам нужны.
— З-зачем? — выдохнула она, едва шевеля губами, не понимая, как ей вдохнуть воздух, отсутствие которого начало больно жечь лёгкие.
— Чтобы вашими руками закончить одно очень важное дело. Вы должны убить Его Преосвященство епископа Снейпа.
— Я… ч-что?
Сердце устремилось в глотку, и Гермиона больше не смогла выдавить из себя слов. Ей стало настолько дурно, что она готова была провалиться в обморок, но пристальный зачарованный взор господина Риддла твёрдо удерживал её в сознании, не позволяя воспользоваться такой роскошью.
