Однажды его и Сакуру поставили драться вместе. Тогда она впервые заметила, как тихо он на самом деле ходил для их возраста, как внимательно на всех смотрел, даже на неё, девочку-жвачку. И даже когда Мизуки-сенсей на него накричал, и даже когда Ирука-сенсей пригрозил отработкой, Шикамару и бровью не повёл. Он сказал, как и в любой другой раз, когда возникала подобная ситуация, гордо и тихо: «девочек я не бью».
Сакура подарила ему потом огромный вкусный леденец на палочке, (родители были очень рады хорошей оценке), а он ей подмигнул, и больше они в Академии толком не общались.
После выпуска вплоть до предательства Саске они и не пересекались. Не было нужды, если учесть то глупое соперничество с Ино …
А потом Шикамару стал чуунином, и пока Сакура не заслужила свой собственный зелёный жилет, они тоже мало общались. Сакура сдала экзамен в команде с Чоджи и Ино, под руководством покойного Асумы, но каждый раз, когда наследник клана Нара появлялся на горизонте, она старалась уйти, чтобы дать ребятам возможность провести время вместе. Конечно, все четверо приглашали её остаться, пускали в ход все уговоры, со стороны Ино был и шутливый добродушный шантаж, и даже иногда брали с собой на барбекю … И, если подумать, Сакура чувствовала себя среди них как дома: смеялась, улыбалась и не чувствовала той тяжести забот, которая непременно ждала её после. Но что-то мешало; та пустота, оставшаяся от разбитой команды Семь, ныла и стреляла фантомной болью, словно болевший зуб. И Сакура сбегала и ускользала до тех пор, пока не кончились те золотые дни.
Ино оплакивала отца и готовилась стать главой клана Яманака. Чоджи осторожно восстанавливал вес и свою гормональную систему – некогда крепкое здоровье дало сбой во время войны. А Шикамару собирался жениться.
Честно говоря, счастливым он отнюдь не выглядел, но Сакуре казалось, что она не имела права задавать ему личных вопросов. Особенно руководствуясь меркантильным интересом. Именно поэтому, когда Сакура нашла его за любимым занятием — рассматриванием облаков — на удивительно ровной зелёной лужайке в добрых пяти километрах от Конохи, она спросила другое, к делу не относящееся, но для неё на тот момент важное.
Нара был из немногих, кто, по её мнению, действительно мог ответить.
— Хей, Шикамару, — приземлилась Сакура. Он лениво приоткрыл глаз и вяло буркнул: «привет».
— Как ты думаешь, — продолжила она, кротко опускаясь рядом. — Что есть люди? Я давно об этом размышляю, и всё никак не найду ответ, хотя кажется, будто всегда под носом вертится.
— Ты искала меня по всей Конохе и окрестностям, чтобы это спросить, — не без цинизма констатировал Шикамару. Не получив ответа, вздохнул. Сел. Почесал голову. Скосил на неё глаза. — А тебе зачем?
— Меня, может, в Суну переведут, а снится всякое, — виновато пожала плечами Сакура. — Да и жизнь … она странная. Честно говоря, мне кажется, пока я не пойму, с кем имею дело, то постоянно буду ошибаться в людях. В городе шепчут, — она нарочито скривила голос, — «кто же будет её следующим Саске»? Им-то какое дело!
— Без сплетен в нашем деле далеко не уедешь, — хмыкнул Шикамару. — Ну и вопрос, конечно. Лучше бы ты подышала свежей зелёной травой, или вон теми соснами, или хотя бы букет нарвала. Созерцание очень помогает от таких мыслей. Думаешь, чего я на облака смотрю?
— Логично, — согласилась Сакура. Вдохнула-выдохнула для эксперимента. Пахло действительно хорошо и вкусно. — А всё-таки. Что есть люди?
Шикамару по-доброму покачал головой. Вот же прицепилась.
— У каждого своё уникальное восприятие действительности. А это значит, что у каждого свой ответ на твой вопрос: если этот некто, кого ты спросила, достаточно … чуток, что ли. Мудр, наблюдателен и чуток. У меня, например, всё просто. Я из Нара. Тень не может существовать сама по себе — всегда есть что-то, что её создаёт, отбрасывает. Я думаю, человека определяют его привычки. Мы все во что-то играем, или в кого-то. — Он похлопал себя по карманам в поисках пачки. Нашёл. Сунул сигарету в губы. — Я играю в моего покойного учителя, — объяснил Шикамару. Щёлкнул крышкой металлической зажигалки, чиркнул колёсиком. Звучало честно и просто; хотя Нара никогда не дают полного ответа.
— Мои пальцы держат сигарету так, как держал её Асума: между указательным и средним пальцем, — продолжил он. — Видишь? — Взмах рукой. — Может я и не хотел это перенимать у него. Согласись, пара чакропроводных ножей или хотя бы борода вышли бы полезнее для здоровья. Но почему-то… почему-то для меня он вечнокурящий, вечно немного потерянный — и добрый в своей потерянности — и обязательно с этой зажигалкой. Да и вообще… Асума был неблестящим сыном выдающегося воина и политика: а это тяжкая ноша. Без рефлексии вообще никак.
Сакура медленно моргнула и прикусила губу.
— Ты…
Шикамару искоса на неё глянул и неожиданно улыбнулся. Дым плясал вокруг его лица сизым платком.
— Какая догадливая. Впрочем, всё логично донельзя. Да. Я человек-имитация.
— Именно поэтому ты женишься?
Он задумчиво почесал голову.
— Ну, нет. Меня за руку возьми в этом плане и я пойду; так мой отец в своё время пошёл. Хотя Темари очень спешит, конечно. — Вдруг он сделался серьёзным, как когда-то тогда, во время боёв в Академии. — Ты мне нравилась, знаешь? — Её сердце пропустило удар. — Долго нравилась. — Ещё один. — Но … мне за тобой не угнаться без очень серьёзной мотивации — такая приходит только с той утратой, с которой не можешь смириться. Когда она пришла, было уже поздно. А я… да что я. Человек со старинной унаследованной библиотекой и мягкими креслами.
Дотлевшая сигарета вспыхнула в его пальцах и осыпалась пеплом вниз. Что называется, докурил.
— Гаара, наверное, хочет, чтобы я подумал ещё раз, — подытожил он, не глядя на Сакуру, — раз уж попросил прийти тебя ко мне. Я не удивлён, что он знает даже о моей, — он закатил глаза, — супер-секретной давнишней влюблённости. Ему не о чем беспокоиться. — По лицу Шикамару скользнула цветная бабочка; Нара смешно поморщился, как недовольный кот. — Я слишком скучный для тебя. Темари красива, в меру умна, очень упряма… у неё высокая грудь и широкие бёдра. И тяжелая рука. Она решила, что выйдет за меня: ну и хорошо. Пусть это будет её первый и последний настоящий выбор. Ребёнка ей назвать не дадут — традиции моего клана. Воевать она не сможет — законы Конохи. Развод… можно организовать, но сложно. Сложно потом не взбаламутить воду на арене международных отношений.
— Так это… — Сакура закусила губу, — совсем-совсем не по любви?
— Любовь разная бывает, — вздохнул Шикамару. Его тёмные глаза смотрели в никуда. Длинные чёрные ресницы, миндалевидный разрез глаз, высокие скулы. А может, в другом мире у них двоих и вышло бы что-нибудь. — Прости, что даже ни разу тебе не намекнул. Это я уже сейчас понимаю, что всё могло быть иначе — потому что жизнь непредсказуема. Но я выбрал себе жить так: последовательно и спокойно. И Темари выбрала то же самое. Мы, две посредственности, будем пить чай на террасе без бабочек в животах, встречать друг друга с работы и делать детей: хотя бы одного. Это неплохо. — Он тяжело вздохнул. — Ни мой дед, ни мой отец не женились по любви. Это к разговору об имитации.
Она почему-то вспомнила разговор на дереве о цепях, звеньях и последовательности.
— Гаара расстроится, когда услышит, насколько ты любишь его сестру, — печально качнула Сакура головой. Или он уже знал, потому что брат, и всего лишь хотел получить доказательство.
— Я умру за неё, если потребуется, — серьёзно ответил Шикамару. — Не из-за чего-нибудь, а потому что хорошо воспитан. Это не много, да. Но порой и такого должно быть достаточно. Ты не соврёшь Гааре, если так и передашь, — он заглянул к ней в глаза с тем мальчишеским озорством, которое так ему шло. А в уголках губ сидела тонкая печаль. В другом мире эти губы могли бы целовать её каждый день. Сакура знала, что смотрела на него большими глазами с той самой бесплодной надеждой, от которой так больно, но застегнуть душу как пальто было в тот момент труднее обычного. Шикамару сглотнул. — В конце концов, первая любовь на то и первая любовь, чтобы несостоявшиеся партнёры шли дальше… но порознь. И ты пойдёшь. А я останусь.
