«Соблазнительно думать, что звезды умеют плакать, и снег их слезы. Я посреди безжизненной пустыни. Пожалуй, я хочу сгореть. Здесь все холодное, кроме меня. Я хочу сгореть».

Она зачерпнула в ладонь немного снега, недолгое время смотрела, как он тает. К руке слетались снежинки. Ей стало холодно.

«Только, пожалуй, снег хочет сгореть больше меня. Поле, заполненное вампирами…одним большим вампиром и слабым изолированным сгустком тепла.

Посмотри в больших черных гнездах, которые горят огнями. Я знаю, они хорошо изолированы, но внутри есть чем поживиться. Я знаю, тебе некуда спешить. Да, я знаю, внутри тоже живут вампиры, и я тоже вампир, один из самых страшных, потому что нужно быть по-настоящему бессердечным, чтобы пробуждать голос холодного мрака. Прости меня. Я знаю, мы не властны над своей темной природой. Все из-за того, что мы не чисты – ни ты, ни я. Моя часть в тебе, и твоя часть во мне – забирай. Правда? Я твое любимое дитя? – ты не заберешь ничего моего. Ты хочешь, чтобы я высосала из них столько тепла, сколько мне понадобится. Нет, я более жестокая, чем ты, поэтому я не буду делать ничего подобного. Смотри, как погибает твое любимое дитя на твоей холодной груди, потому что меня не интересуют теплые плоды – я хочу быть как ты – холодным мраком, и если не выйдет – хотя бы белым кристаллизованным льдом. Да, знаю, что из-за этого желания я остаюсь солнцем – из-за него я все еще жива, и по моим венам текут нечистоты.

Правда? Мне бы очень хотелось быть твоим последним воскрешенным ребенком, одним из самых темных, зародившимся тогда, когда в тебе почти не осталось тепла и света. Остальные дети собрались и уплотнились, но я не хочу покидать тебя, поэтому я иду одна в холоде и моя кровь загрязнена теплом, которое принадлежит другим. Да, я ее отдаю – мне она не нужна – ты знаешь – как и тебе. Конечно, они могут ее выпить. Ты не считаешь это жестоким?

Да, не более, чем моя жизнь. Я понимаю – здесь нет никого, по отношению к кому может быть проявлена жестокость. Это может никогда не прекратиться. Я не хочу, чтобы мои братья существовали, но также не хочу, чтобы они пили кровь. Я знаю, два больших вампира уродливы, пока не соберутся так, как должно, но меня нет, поэтому тьма, зачем ты пробудилась, чтобы обратиться ко мне? Я знаю, что я твое любимое дитя, потому что одновременно существую и не существую.

Кровь течет без необходимости – не для меня, значит, это не моя кровь. У меня нет своей крови, но вся кровь ваша, поэтому зачем ты пробудилась и обратилась ко мне? У меня нет оснований считать ни одно тело собственным – даже это тело – ты знаешь».

Мелкие осколки света загорались и гасли под ее ногами. Удаленный свет звезд казался более постоянным.

«Жизнь окружена плотными одеждами смерти. Она находится в склепах или гробах. Все, что могло бы навредить мне, давно заточено в гробницы. Предусмотрительные насекомые. Запрограммированные панцири, экзоскелеты.

Все, что могло бы мне понадобиться в моей могиле бесконечно от меня далеко. Я ожидаю, что кто-нибудь ее вскроет и пожрет меня, потому что мы все связаны – значит, снаружи есть что-то. У меня нет собственного тела. У меня нет собственного сознания – оно работает не для меня – просто работает. Мое сознание разнородно и состоит из многих, и мы все связаны где-то снаружи – я подозреваю, что это сознание того, кто придет, чтобы пожрать нас».

Она шла медленно, ее глаза были рассредоточены – работали с механической точностью, как и остальное тело, планомерно двигавшееся вперед, не быстро и не медленно.

Она больше не различала мысли. Наступила тишина. В нее иногда вторгался хруст снега, ветер, невнятно шептавший у ее ушей.

Она подошла к давно росшим впереди стенам и погрузилась в тьму, скрытую за ними.

Темнота была теплой и полной шорохов. Звук ее движений казался останками более интенсивных шумов, разлагавшихся в темноте, которые остались после движений, действий более обширных тел, объектов, существовавших в темноте.

Она продвинулась туда, где был свет. Остановилась, опустила голову. Она увидела безголовое тело, вползающее в круг света, стирая свою обнаженную белую кожу о грубую ребристую поверхность пола.

Ее сердце глухо забилось, она почувствовала рвотные позывы. Ее попытка ускользнуть от тела не удалась – оно ее преследовало, сопровождаемое легким тухлым ароматом.

Тело подползло к ней совсем близко, не останавливаясь, начало взбираться вверх по ее ногам. Она брезгливо дернула ногами, отстраняя тело. Тело послушно остановилось, неловко перевернулось на спину. Затем оно перевернулось обратно на живот и снова уцепилось за ее ноги.

Она отбежала от ползущего тела подальше. Тело медленно развернулось. Ее тело сотрясала дрожь. Тело было слабым, медленно двигалось, на нем было много повреждений. Она подозревала, что оно может быть опасным, но опасность была неявной, ее природа была скрыта от нее.

Она испытывала отвращение к себе за брезгливость, которую она испытывала по отношению к телу – в конце концов, она видела множество тел, и это было одним из наиболее пригодных для ее целей, ранее оно очень помогло ей.

Тело добралось до нее, встало, цепляясь за нее. Она несколько раз безвольно пыталась оттолкнуть его – оно останавливалось, замирало, подчиняясь ее движениям, а затем снова продолжало двигаться со свойственной ему медлительностью.

Тело встало, держась за ее плечи так, что напротив ее глаз оказалась грязная рана на шее. Она некоторое время стояла, разглядывая рану, потом толкнула тело в грудь – оно послушно упало на спину, но вскоре медленно перевернулось. Из его глотки донеслось тихое бульканье. Вокруг был разлит легкий неприятный запах гнили.

Она прошла вперед, погрузилась в темноту, легла в контейнер. В тишине до нее доносилось шарканье продвигающегося к ней тела. Она закрыла глаза.

*

Она открыла глаза в сером сумраке. Рядом лежало тело. Рана на его шее располагалась напротив ее глаз. Из раны слабой струйкой сочилась красно-желтая жидкость. Поверхность раны покрыла неровная корка, не плотная на вид.

Приподнявшись из контейнера, она увидела себя в маленькой несимметричной комнатке, отделении отсека. Комната была завалена различными предметами, вышедшими из употребления.

В ее соединении раздался зов. Она встала и пошла к источнику через узкий низкий коридор, который привел ее в небольшое проекционное помещение, которое было словно заполнено серым прахом, оседавшим в воде.

– Привет, – раздался тихий голос носителя, шероховатый, словно сконструированный из шепота.

– Здравствуй, – ответила она. Ни ее ответ, ни то, как звучал ее голос, не соответствовали, собственно, тому, что она хотела сказать – однако то, что она хотела выразить или сделать, от нее ускользало.

– Как дела?

Она посмотрела вокруг и ничего не увидела – в ее восприятие попало непроницаемое пространство – она заметила это.

– В порядке. Как твои дела?

– Превосходно, – энергичный, но тихий голос.

Тихий голос носителя не сочетался с интонацией, выбранной соединением. Она отметила противоречие.

– В мою структуру включены две иерархические группы, подготовительная группа готовится к отключению от связанной с телом носителя структуры соединения, – продолжил носитель.

– Я в нее вхожу.

– Это не имеет значения. Что ты предлагаешь?

– Возможно общее переформирование.

– Распределение и структурирование уже состоялось.

– Тогда к чему это?

– Все это будет ради меня.

– Тебя нет.

– А как думаешь ты?

– Твоя активность производная структурно-системных характеристик соединения.

– Понятно.

– Я думаю, я заражена, из-за чего мое функционирование искажается. Я думаю, мы оба заражены.

– В отношении меня это не верно.

– Жаль, если это так. Пока.

– Пока. Кстати, ты следишь за мной? – прерывающиеся ползущие вверх интонации глухого голоса.

– Да. Пока.

– Пока.

Стало тихо. Рядом было безголовое тело. Она снова прошла через коридор, легла в контейнер, уставилась на пелену сумрака, вмерзшую в верхнюю плоскость.