Товарищи, наверное, внутри поскучнели — но лица остались теми же. Не проступило разочарование, и волосы не стали рвать на голове, и…

— Пётр Миронович, но многие немцы работают на предприятиях, причём на ключевых должностях. Это станет проблемой.

— Сколько?

— Чего сколько? Сколько немцев на руково…

— Сколько примете своих соотечественников, кроме обмена на немцев?

— Сорок тысяч. В крайнем случае — пятьдесят.

Ну, вот так по чуть-чуть и набралось. А то — тридцать!

— Договорились. Пятьдесят забираете и равномерно распределяете по кишлакам и городам, и пятьдесят меняем на немцев, — хотел подытожить Пётр, но Суюмбаев, он же «премьер», вылез:

— Думаете, пятьдесят тысяч немцев согласятся бросить налаженный быт, дома, квартиры, и поехать в неизвестность?

— Думаю. Им соотечественники, в отличие от вас, построят дома, и квартиры выделят в строящихся сейчас в республике сумасшедшими темпами многоквартирных домах с улучшенной планировкой. И даже уверен, соберут, если надо, детям тёплую одежду, игрушки, учебники и тетрадки к школе. Немцы Краснотурьинска пришлют ранцы школьные.

— Киргизы тоже это сделают! Вот во время Великой Отечественной войны… — начал с пафосом Ахматбек Суттубаевич.

— Тогда я полностью спокоен за переселенцев. Товарищи руководители, вы неправильно понимаете процесс, который происходит. Это не обуза на ваши плечи — это сто тысяч работящих и не очень избалованных благами цивилизации ваших соотечественников. Это помощь республике. Конечно же, на всех этих людей будет дополнительно выделено финансирование. На дома, на школы, садики и больницы, на строительство перерабатывающих заводов, на создание рабочих мест на уже действующих предприятиях. Думал, вы обрадуетесь.

— Мы обрадовались, — с каменным лицом произнёс «премьер».

Событие тридцать шестое

Я бы попытался сделать мир чуточку лучше… но мешает уголовный кодекс.

Косыгин, оставшийся, можно сказать, в одном лице рулить страной после госпитализации Шелепина, решил вопрос с беженцами просто.

— Принять всех — и расселить в Казахстане. Сколько у вас населения, Пётр Миронович?

— Чуть не хватает до тринадцати миллионов.

— А процент казахов? Небольшой ведь, уверен?

— Около трети.

— Среди беженцев ведь есть казахи? — потеребил нос.

— Есть. Сколько — пока не знаем.

— Посчитайте — потом доложите. Министерству обороны обеспечить совместно с республикой создание временных лагерей. Месяца два у нас есть — август и сентябрь там ещё тёплые. Можно в палатках ночевать. Полевые кухни, медсанбаты и патрулирование — за вами, Андрей Антонович. Пётр Миронович, вам — людей переписать, и определиться с расселением. Увеличивать старые колхозы и совхозы, или создавать новые — сами решите. Городское население тоже равномерно по городам распределите. И всё это делать нужно срочно. Всех, кого можно, на перепись беженцев отправьте. Нужно попытаться увеличить строительство жилья. Миллион человек — это очень много, — Косыгин задумался. — Там ведь сколько-то русских есть?

— Есть, но немного. Несколько тысяч.

— Русских можно и в Нечерноземье переселить — там после отправки людей на целину с демографией плохо.

— Конечно.

Говорили ещё час почти целый о том, сколько денег на продукты выдать беженцам, где эти продукты брать. Что с туалетами — а то до дизентерии не далеко. Что с банями, и вообще с помывкой. Там озёра, конечно, есть — но вода в них не слишком к купанию располагает. Холодная, а местами — и солёная.

Прилетел Пётр домой и закрутился: целый день организовывал приём и подсчёт беженцев. Потом ещё на три дня из жизни выпал. Оказалось, что «миллион» — это всё же гипербола. Всего пересекло границу около семисот тысяч. Военные, и гражданская оборона, в частности, — молодцы, разбили всех на сто лагерей примерно по пять-десять тысяч человек. Русских при этом сразу отделяли и отправляли в два отдельных лагеря около Балхаша.

Косыгин на помощь прислал кучу народу, и вот конкретно русскими заниматься — Гагарина. Юра в эти два лагеря слетал. Вернувшись, зашёл доложить.

— Там ужасно, Пётр Мироныч! Нужно как можно быстрее отправлять людей в РСФСР. Хоть по каким санаториям и пионерским лагерям распределят.

— А что за люди? Крестьяне, рабочие?

— Казаки, но всякие есть. Очень приличный процент смешанных браков, так что из этих семнадцати тысяч русских, может, половина. У многих русских женщин мужья — китайцы. Чуть не каждый второй ребёнок — метис.

— Юрий Алексеич, давай, возьми их переезд в Россию на себя. Хоть на эти семнадцать тысяч проблем меньше будет.

— Так, в принципе, Алексей Николаевич и говорил.

Остальные беженцы по национальному признаку разделились так. Около ста тысяч были киргизы. Ещё почти столько же было монголов, ойратов, калмыков. Всех окрестили монголами и решили перевезти в эту самую Монголию — там меньше полутора миллионов население. Как раз сто тысяч улучшат демографию — тем более что все оказались последователями Будды.

Пять тысяч приблизительно было узбеков, и Семён Кузьмич Цвигун их обещал на границе встретить, определить на ПМЖ.

Две тысячи оказались татарами — их тоже решили отправить в Казань, а не оставлять в Казахстане.

Осталось четыреста восемьдесят тысяч человек — около трёхсот пятидесяти тысяч казахов и сто тридцать тысяч уйгуров.

Вишенкой на торте были полторы тысячи хуэев. Те же ханьцы, но мусульмане — что в Китае редкость. И ислам ещё какой-то с вывертом — не шииты, но и не сунниты в прямом смысле — а сунниты ханафитского толка. Наверное, чем-то отличаются.

С этими пока не решили, что делать. Было огромное желание отправить их назад, но Цинев, узнав, попросил оставить — будет кадры себе набирать. Пётру эта идея не понравилась. Как бы с точностью до наоборот не получилось, и среди этих полутора тысяч хуэйев не оказалось человек пятьдесят сотрудниками внешнеполитической и военной разведки Китая «Цин Баобу».

Тишков позвонил насчёт них Косыгину. Замотанный войной премьер завис на минутку — и выдал:

— Отправляй в Омск. Там после твоего изъятия части немцев даже дома пустые остались по деревням. Пусть там оседают. Если по всей области распределить, то быстро русскими станут, — потом опять завис. — Да, Пётр Миронович! Тут мне жалуются на тебя эстонцы — какую-то ахинею несут про геноцид.

— Снимайте с работы жалобщиков — я их предупреждал.

— Может, объяснишь?

— Борюсь с национализмом! — как объяснить про марши эсэсовцев, про геноцид — вот только русского народа? Про «неграждан». Про американские базы.

— Ну, вроде не подводил никогда, хоть и заносит временами. Хорошо. Предупрежу и потребую представить факты. Если не подтвердятся — сниму… ага, по ним вот ещё Цинева докладная есть. Тоже с твоей, поди, подачи.

— Не читал.

— Ну, он предлагает в их КГБ и милицию брать процентов на семьдесят русских или украинцев, а начальников — только русских. Как-то не по ленинскому принципу.

— Да, я с Георгием Карпычем разговаривал. Поверьте, Алексей Николаевич, так будет лучше. Вот кончится вся эта заварушка — и мы с Циневым подъедем, объясним.

— Договорились.

Интермеццо шестнадцатое

Никогда не следует злиться — от этого дрожат руки и сбивается прицел.

Полковник Танирберген Жалмагамбетович Жалмагамбетов, начальник УКГБ Алма-Атинской области, слушал на выездной коллегии в кабинете начальника городского управления КГБ города Чимкента доклады начальников отделов — и закипал. В милиции поняли распоряжение Тишкова по-своему. На Чимкентском химико-фармацевтическим заводе № 1 имени Феликса Эдмундовича Дзержинского вообще полностью устранились от расследования. Хотя ведь местным операм тут все карты в руки — нет, надулись и ушли в подполье. Сами же работники местных отделений КГБ и подключённые люди из шестого и седьмого управлений зашли в тупик. Выловили кучу распространителей наркотиков, и даже одного довольно крупного дилера повязали, но пропавший на заводе морфий — девять шестикилограммовых банок — канул бесследно. Хоть на самом деле выписывай из Москвы специалистов с «сывороткой правды». Не пойдут на это из-за такой ерунды! Не шпионы же, и не государственные преступники — всего-то, что морфий умыкнули. Какие-то дурачки местные, которые теперь даже, наверное, и не представляют, что с ним дальше делать.