— Ступайте, — глухо приказала она Пассеку. — Это внутренние дела императорской семьи и не имеют до подданных никакого касательства.

Когда дверь за спиной капитана закрылась, Като позволила себе разрыдаться. Слёзы прятались у неё совсем близко. В юности она орошала ими страницы сентиментальных романов. Как и покойная Елисавет, часто плакала в церкви. Жалела птиц-подранков и ямщицких лошадей.

Однако нет худа без добра. Происшествие с бумагами помогло Екатерине решиться на очень важный шаг. Она не отпустит Петра в Голштинию. По-рыцарски благородно и крайне недальновидно. Прочитанное, как свежей волной, обдало её ненавистью мужа. Напомнило, что он вражествовал ей всегда. Чуть только она ослабит хватку у него на горле, Пётр из жалкого и раздавленного человека обернётся каверзным паяцем, который издевался над ней годами.

Прочитанное избавило Като от чувства вины и подтолкнуло к вынесению окончательного вердикта. В Шлиссельбург. От греха подальше. По стопам государыни Елисавет Петровны и Брауншвейгского семейства. Покойная знала, что делала. И не проиграла, хотя двадцать лет жила в страхе: вдруг Иван Антонович выберется из тюрьмы.

И всё же Елизавета не пошла на преступление. Она, Екатерина, постарается победить свой ужас. Научится плавать с камнем на шее.

Като позвонила в колокольчик и приказала позвать к себе Алексея Орлова. Алехан явился немедленно. Он уже расставил караулы, пресёк разграбление винных погребов и кухни. Раз десять поругался с княгиней Дашковой по поводу того, какие выходы из дворца перекрывать и сколько венгерского выдавать гвардейцам. До чего же назойливая бабёнка! Жужжит, как муха. Один разок окоротил её.

— Ступайте, княгиня, к Её Величеству. Императрице потребна дама для услуг. А мне командир не нужен. Пьяные солдаты — не белошвейки. Вряд ли они даже понимают, что вы им говорите на привычном для вас языке. Вы же видите, они вас не замечают.

У Екатерины Романовны на глазах закипели слёзы. Гордо вскинув голову, она удалилась, но через четверть часа вернулась полная новых идей и опять принялась донимать его.

— Алексис, — императрица доверительно взяла Орлова за руку и подвела к окну. — Можете ли вы гарантировать, что здесь, в Петергофе, моему супругу ничего не грозит?

Вопрос был непростой, но Алехан ответил сразу.

— Нет, Ваше Величество, — он давно понял, что в разговоре с Екатериной откровенность — первое правило. Почувствует фальшь — потеряет доверие. — Дело в том, что гвардейцы едва слушаются офицеров. Мы с большим трудом сохраняем порядок. Чёрт знает, где они только берут вино. — Орлов смутился своей грубости. — То кабак разграбят, то в погреб залезут... Три часа назад, когда государя везли сюда, двое канониров выкатили пушку к дороге. Завидели карету, навели орудие, запалили фитиль. Хорошо Потёмкин заметил, успел ударить шпагой по руке одного из болванов. А так бы кусков не собрали.

Екатерина этого не знала, но слова Алексея только укрепили её в желании отправить бывшего императора куда-нибудь подальше.

— Друг мой, — она снова вернулась к столу и взяла с него бумагу. — Это предписание для вас. Составьте приличный конвой из наиболее трезвых и преданных людей. Вы назначаетесь его командиром. Отвезёте Его Величество на мызу в Ропшу. Знаете, где это?

Орлов кивнул.

— Вам не трудно будет обеспечить там охрану Петру. Но умоляю вас, — Като до боли стиснула локоть Алексея, — берегите его как зеницу ока. Он болен, он слаб, но, быть может, это притворство и в любой удобный момент ваш узник попытается бежать. А может статься, чёрные мысли подвигнут его к крайнему шагу, и он решит покончить с собой. Хотя не думаю. Пётр — трус.

Алехан хмыкнул. У него не раз был случай убедиться в справедливости подобного суждения. Трус и подлец. Даже если такого негодяя заставят ползать на четвереньках и хлебать из собачьей миски, он не отважится наложить на себя руки. А что, это мысль!

В глазах Орлова на мгновение зажёгся злобный огонёк. Добродушным тюремщиком для Петра он не будет. И не потому, что рабу всегда приятно попирать бывшего господина. А потому... Алексей едва ли не с болью воззрился на Екатерину. Именно поэтому. И ни по какой иной причине.

Кто не ценит совершенства, достоин худшей участи.

Гришан лежал в жёлтой диванной на канапе, вытянув повреждённую во время скачки ногу. Он неудачно спрыгнул с лошади, попал каблуком на камень и потянул связки. Сняв сапог и накрепко перебинтовав ступню располосованной портянкой, Орлов улёгся, велел лакею пододвинуть к канапе круглый столик, подложил себе под спину подушку и углубился в чтение бумаг, которые ворохом вывалила ему на колени императрица.

— Это дипломатическая почта, mon ami, пришедшая в последние три дня. Поздравления моего супруга с днём ангела от иностранных дворов. Ничего не значащая чушь, но ознакомиться стоит. Может попасться нечто важное. Окажите мне эту услугу.

Гришан пожал здоровенными плечами. Отчего бы и нет? Её намёк был столь прозрачен, попытка приучить его читать государственные бумаги столь откровенна, что ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.

Впрочем, через полчаса он глубоко заскучал. Добрая половина оказалась написана по-немецки. На нём Орлов читал с трудом. А вторая — по-французски. Этого языка Григорий вообще не знал. Какую важную информацию он мог выловить из этой галиматьи — неизвестно. Вот если б рядом оказался Потёмкин. Но Екатерина услала верного Грица в Ораниенбаум, проверить, не лютуют ли гвардейцы с побеждёнными врагами. Зато явилась княгиня Дашкова. Она тоже утверждала, что «в совершенстве владеет всеми иностранными диалектами». Но как раз ей Орлов ни за что не передоверил бы поручение императрицы.

Дашкова брела по комнатам дворца усталая и опустошённая. У неё почему-то были вывернуты карманы мундира. Часа два назад Гришан видел, как она раздавала солдатам деньги, уговаривая их отказаться от разграбления дворцовых погребов. Напрасный труд. Служивые, конечно, деньги взяли, покланялись княгине-матушке и пошли дальше опустошать кладовые. Екатерина Романовна не без содрогания наблюдала происходящее. Читая книги о восстаниях против тирании, она никогда не думала, что вблизи это благородное дело выглядит так отталкивающе. Кажется, никого, кроме неё, не воодушевляла любовь к Отечеству. Солдатам нужна водка, главарям заговора — чины. А ей? Что получила она?

Молодая дама наткнулась на Гришана случайно. Почти споткнулась о него. Он лежал на роскошном диване с шёлковой лионской обивкой, скинув на наборный паркет свои вонючие сапоги. Эта картина и сама по себе способна была вызвать гнев княгини. Но заметив на столе перед Орловым горку запечатанных пакетов, которые обычно присылались её дяде-канцлеру из Коллегии иностранных дел, Дашкова едва не вскрикнула от негодования.

— Как вы смеете, сударь, вскрывать эти бумаги? — требовательно вопросила она. — На них государственная печать. Я немедленно доложу императрице!

— Извольте, — невозмутимо отозвался Гришан. — Её Величество сама приказала мне ознакомиться с ними.

Княгиня чуть не подскочила на месте.

— Не может быть! Для работы с ними государыня должна назначить особых лиц. Ни вы, ни я для этого не годимся.

Гришан отлично знал, что, когда говорят «ни вы, ни я», имеют в виду только собеседника, а себя упоминают из вежливости. Он проигнорировал замечание Екатерины Романовны и продолжал с нарочитым хрустом ломать сургуч.

— Ваши манеры выдают завсегдатая кабака, — ядовито заметила княгиня. — Здесь вы не у себя дома, чтоб валяться на диване. Впрочем, возможно, отныне вы воспринимаете дворец как собственный дом?

Намёк был прозрачен. Лицо Гришана вытянулось.

— Нет, княгиня, — произнёс он с видимым усилием. Эта назойливая особа всё-таки задела его за живое. — Я не собираюсь задерживаться при дворе. Я человек простой, мало знаю и не имею опыта в здешних интригах. Нам с вами придётся потерпеть друг друга ещё несколько дней. За сим я откланяюсь.