— Самое главное в любой магической технике — это медитация, — нравоучительно произношу я. — Так что быстрее, садитесь и начинайте медитировать. Как только просветление снизойдёт на вас — поговорим.

Первогодки не спешат плюхаться на снег.

— В прошлый раз вы так сказали и вернулись за нами через четыре часа.

Почему этот Фушигуро такой гов… кхм… говорливый? Где его уважение к старшим?

— Пьяненьким, — поддакивает Кугисаки.

Нобара-чан, ты-то куда?

Оглядываюсь на Годжо, тот только разводит руками и улыбается.

— Это одноразовый спасательный круг, — беззвучно проговаривает он, но всё-таки приходит на помощь: — Ладно, прекращайте мучить Хоо. Увеличению территории очень сложно научиться специально. Эта техника проявит себя в критический момент, когда вы больше всего будете в ней нуждаться. С Мегуми это ведь уже случалось.

Фушигуро, скривившись, кивает.

— Но чтобы контролировать её, вам действительно нужна медитация и отличный контроль энергии. Поэтому быстро уселись и закрыли глазки!

Школьники возмущённо перешептываются, но всё-таки устраиваются в кружочек.

— Если вы снова исчезнете, мы пожалуемся директору Масамичи, — цедит Мегуми.

Сатору, конечно, пользуется моментом: подходит ко мне и обнимает сзади. Целует в щёку и трётся носом, не давая морозу укусить меня за влажную от нежностей кожу.

— Зачем ты воспитал таких зануд?

Поворачиваюсь к нему лицом, требовательно заглядывая в глаза. Вместо ответа он накрывает мои губы своими. В клане Годжо, что ли, не учат, что нельзя целоваться на морозе?

Но лучше я потом куплю себе гигиеническую помаду, чем сейчас прерву поцелуй. Мне кажется, я скучаю по Сатору, даже когда он совсем близко. Иногда проскальзывают кровожадные мысли: сожрать его, приковать к себе наручниками, прирастить его руку к своей проклятой техникой. Но я гоню их прочь, потому что теперь точно уверен — ничего не сможет нас разлучить.

— Мы вообще-то всё слышим, — издевательски тянет Нобара.

— Значит, плохо медитируете! Ну-ка быстро погрузились в своё сознание, — прикрикиваю я на первогодок.

— Какой строгий учитель, — мурлычет Годжо мне прямо в рот. — Можно на индивидуальное занятие?

Фушигуро, не выдержав, сдавленно кричит и прижимает ладони к ушам. Надо же, какие мы нежные. Посмотрю я на него буквально через год, когда в подростковом теле взыграют гормоны. Думаю, к этому времени стоит расселить их с Юджи по разным комнатам. Ну или ввести комендантский час — у меня не хватит решимости выдернуть из чьей-то постели ночного гостя. А школа в Токио не переживёт ещё одну безумную парочку.

— Может, лучше позовёшь меня на свидание? — заигрываю я с Сатору.

— Мороженое в кафе у парка Аракава?

— О, пощадите, банальнейший из Годжо. Оставим его для судьбоносных встреч.

— Каждая моя встреча с тобой судьбоносная.

Следом сдаётся Юджи. Натягивает на уши шапку и шепчет какую-то мантру. Только милая Нобара-чан блаженно улыбается. Временами переживаю о том, что рискую найти её под окнами нашей с Сатору комнаты со стаканом в руках — чтобы через стены лучше слышать бесконечные сопливые разговоры. И не только их…

Директор несколько раз предлагал нам переехать в отдельный домик в самом краю школьного комплекса. Скоро начнёт просить об этом на коленях. Но Сатору утомляют долгие прогулки до тренировочных площадок, а он и так каждое утро просыпается без сил.

— Значит, свидание? Прям нормальное? — совсем тихо шепчет мне на ухо Годжо.

— Ты сможешь?

— Я могу всё что угодно.

***

Хоо и Фушигуро. Урок каллиграфии.

Спина Мегуми, склонившегося над холстом, согнута чересчур натянутой тетивой — того и гляди треснет. Обхожу его, чтобы взглянуть на мазки. И чувствую, будто конец зажима, из которого торчит жёсткий ворс, царапает не бумагу, а меня. Мелом по стеклу. Сводит зубы. Но я должен помнить, что теперь настоящий учитель, а значит, не имею права отвесить мальчишке подзатыльник и выгнать его отсюда ко всем собачьим чертям. Нужно быть понимающим и внимательным. Невзирая на то, как сильно болит душа за мои новые прекрасные кисти.

— Фушигуро, чуть плавнее…

Инструмент делает новый поворот и прорывает тонкий холст. Тушь пачкает подставку, бумага расходится перьями, продолжая трещать под давлением кисти.

Понимающим и внимательным.

— У тебя что-то случилось?

Новый виток — появляется огромная клякса. Я даже не пытаюсь различить в этой мазне иероглиф. Пока похоже только на фаллический символ. Неоспоримо, это тоже искусство. В Древней Греции существовали целые шествия, связанные с ним. Да и до сих пор здесь недалеко, в Кавасаки, проводят фестиваль, чествуя то, что некогда умелый кузнец выковал железный фаллос, чтобы сломать зубы демону, спрятавшемуся во влагалище молодой женщины. Но, чёрт возьми, это будет аж в апреле, а сейчас середина зимы, да и нам вроде как нет нужды молиться о защите от половых инфекций.

— Фушигуро, блять!

Фаллические обряды обязательно сопровождались непристойными песнями и громкими ругательствами. Так что я просто поддерживаю начатое учеником — полное погружение в процесс святой долг любого учителя.

Мегуми вздрагивает и поднимает на меня глаза. Кисть падает в ещё не высохшие мазки, пачкая светлую рукоять. С болью смотрю на то, как сильно растрепались волоски — да что уж там: им полная жопа.

— Хоо-сенсей, прошу прощения… Я пытался очистить разум.

Не хочу спрашивать, что же такого в мыслях Фушигуро, от чего моим прекрасным инструментам приходится так страдать. Но нужно. Я взрослый — воспитатель и наставник. Раскладывание по полочкам пубертатных загонов школьников тоже одна из обязанностей.

Сажусь на пол в позе лотоса. Пусть она стабилизует мои тело и разум. Иначе я начну тыкать Фушигуро в холст, как нагадившего котёнка.

— У тебя какие-то проблемы?

Мегуми мнётся, отводит глаза, щипает себя за нос, тяжело вздыхает. Снова смотрю на очевидный фаллос на бумаге. Надежда, конечно, мизерная, но очень хочется верить, что сейчас он расскажет о проблемах с проклятыми техниками и изгнанием духов. Тогда я со спокойным сердцем позову сюда Сатору, который точно верным псом караулит где-то у дверей, переложив на его сильнейшие плечи эту ответственность.

— Вы никому не расскажете?

Обязательно расскажу: я трепло и демон. Не сейчас, так после пары рюмок сакэ. Особенно если это что-то забавное. Утренние поллюции, прыщи на детской заднице, комплексы по поводу вечно недовольного лица.

— Хоо-сенсей.

Фушигуро, кажется, серьёзен. Вот чёрт, ладно, малыш, я тоже постараюсь. Всё-таки мне льстит, что именно меня ты выбрал доверенным лицом. Прям вижу, какой я в твоих глазах: молодой, успешный и в работе, и в любви, рассудительный, ответственный. Туже затягиваю хвостик на макушке, принимая солидный вид, и киваю.

— Просто вы постоянно творите такие глупости, что, возможно, сможете понять и это.

Ах ты мелкий поганец.

— Меня начал ужасно бесить Юджи, — закрыв лицо руками, произносит Фушигуро.

Ой, он покраснел! Нужно быстрее позвать сюда Годжо! Я не смогу в красках передать это смущённое выражение миленького личика. Просто персик. Так и хочется цапнуть за щёчку, виднеющуюся между пальцев.

— Он всю комнату завесил своими плакатами с… женщинами, — полыхая пунцовым, выдаёт Мегуми.

Надо что-то с собой сделать. Я же сейчас выгляжу как ушлый дядька, копающийся в нижнем белье старшеклассницы. Сало вот-вот проступит на лице толстым слоем.

— И тебя волнует, что это… женщины? — понижаю тембр голоса и делаю страшные глаза.

Фушигуро бьёт кулаками по коленям.

— Нет, конечно!

А может, это совсем не гейский секрет? Не исключаю, что единственный здесь фаллический культ — в моей голове. Но если бы Мегуми хоть разочек увидел, как хорош Сатору в амплуа жреца этой религии, он бы меня понял… Нет, ни в коем случае!

— Тогда тебя просто отвлекают обнажённые тела? — скучающе зеваю я. — Попросить директора найти тебе отдельную комнату? Мы с Годжо скоро переедем в дом, так что проблем не бу…