— Что за херь? — рычит Рёмен.
Ох, да ведь он раньше не мог увидеть, как со стороны выглядит их с мальчиком симбиоз.
— Эй, что произошло?
Сосуд, получивший здесь возможность говорить наравне с Сукуной, вертит головой. Он такой любопытный и активный. Уже раздражает.
— Кто ты такой? Сукуна, что ты задумал?
— Ты, засранец, заткнись хоть сейчас!
— Эй, не приказывай мне! Почему ты вообще ко мне прицепился?
Я будто попал в повозку бродячего цирка уродов. Душа сосуда пытается настучать кулаками по плечам Рёмена, которые на деле их общие плечи.
— Хоо, убери его отсюда, — обращается ко мне Сукуна.
Где «пожалуйста»? Король Проклятий всё так же заносчив, хотя, наверно, это можно списать на то, что душа жалкого человечишки пытается выцарапать глаза его истинной форме.
— Он просто немного помолчит.
После моих слов губы парня срастаются между собой. Этого не видно, но то же самое — с голосовыми связками. Больше не пикнет.
— И посидит спокойно, — продолжаю я, лишая душу мальчишки движения.
Сукуна косит на меня полные ненависти глаза. Братик Рёмен никогда не любил смотреть на кого-то снизу вверх, но из-за того, как он загнул шею в этом противоестественном слиянии — по-другому не получается.
— Убери его насовсем.
И как можно быть таким невежей? Не знал, что время лишает манер. Хотя, возможно, память меня подводит, и Сукуна всегда был так невыносим. Он последний, кого я хотел бы видеть сразу после пробуждения от восхитительного сна. Но поговорить с ним куда быстрее, чем вручную перебирать миллиарды нитей, разыскивая Сатору Годжо.
— Я не уберу его, братик Рёмен.
— Тогда ты умрешь, — с очаровательным напором обещает Сукуна.
— Очень на это надеюсь.
Жду секунду. Две. На третьей ясно понимаю, что нет, не умру. Никакие проклятые техники не действуют здесь. Да, дружочек, даже увеличение территории. Хоть пальцы выверни — никаких тебе «демонических гробниц».
— Я уже успел забыть, какая зараза это твоё поглощение территорий, — злобно сплёвывает Сукуна. — Что тебе нужно, Хоо?
И это правильная постановка вопроса! Ты такой понятливый, когда напуган. Но скажу в твоё оправдание: все, кто попадает сюда, такие. «Поглощение территорий» — техника, не похожая ни на увеличение, ни на те приёмы, которые могут ему противостоять. Это место доказывает, что источник проклятой энергии — душа. Но в то же время она, имея эксклюзивное право находиться здесь отдельно от тела, лишается своих сил, отдавая их на поддержание территории. Идеальная ловушка, существование которой обеспечивает сама жертва.
— Познакомь меня с господином Годжо Сатору, — решив обойтись без церемоний, отвечаю я.
— Я тебе что, сваха? — шипит Сукуна.
— Кто такая сваха?
Вообще, проснувшись, я поверхностно оглядел нити судеб, чтобы иметь представление о месте, куда попал. Но все эти, простите, машины, компьютеры и каменные коробки — нет-нет да что-то вылетит из головы… Сваха звучит как название сладости, но не думаю, что Рёмен стал бы сравнивать себя с моти или вагаси. Вообще этому говнюку легко говорить — у него прям к голове прицепился живой справочник по этому чудовищному миру!
— Забудь… Зачем тебе Годжо?
— Я слышал, он — Сильнейший.
— И Шестиглазый, — с оскалом продолжает Сукуна. — Но как видишь, я до сих пор жив.
Хитрый тысячелетний лис, меня ты не проведёшь.
— И он жив. Что же это может значить? — наигранно задумываюсь я. — Точно. Вы просто не сражались всерьёз.
Рёмен заливается безумным смехом. Его подбородок упирается в ключицу, не оставляя возможности разинуть пасть на всю ширину и обнажить стройные ряды клыков. Ненавижу все эти безумства, но если зашью рот и ему, то не видать мне Сатору Годжо. Поэтому просто подталкиваю новенькое, только что созданное кресло под колени этой изуродованной слиянием душ форме. В ногах правды нет, мой дражайший друг, а мне нужна она вместо твоих глупых выходок.
— Приведи ко мне Годжо, — устало повторяю я, тоже опускаясь в кресло напротив.
— Как давно ты пробудился?
Кажется, перебрать миллиарды нитей всё-таки проще…
— Нет! Стой! Я приведу его! — вопит Рёмен, пытаясь одной рукой остановить разложение второй. Он ловит разлетающиеся лепестки души — отчаянные, дикие движения.
Запомни эти чувства и испытывай их всегда при виде меня.
— Перед этим хотел рассказать тебе, как изменился мир. Помнится, ты уснул в самый разгар золотого века.
Я киваю. Пусть это будет сказочкой на ночь. Ведь, надеюсь, Шестиглазый усыпит меня.
— Ты не любишь войны и не видишь смысла в них участвовать, Хоо. Но тебе повезло оказаться здесь, когда мир на пороге следующей. Проклятия желают уничтожить людей…
— Как ново и свежо…
— Нет, Хоо, это действительно сильные проклятия. Сами люди осознали, что они худшая болезнь Земли, от чего и родились поистине ужасающие формы проклятой энергии. Шаманы тоже меняются. Тот, что был рядом с моим сосудом, владелец техники Десяти Шикигами.
Это какой-то карнавал абсурда. Рёмен, если бы меня можно было заговорить до смерти, то я умер бы уже очень давно.
— Против меня он призвал всего лишь химеру.
Устало прикрываю глаза. Как бы Сукуна ни расхваливал нынешнее мироустройство, мне всё равно. То, что мне дано увидеть и почувствовать, никогда не меняется. А до вещей за гранью мне не дотянуться…
— Хорошо, тогда Годжо. Он, возможно, самый сильный Шестиглазый в истории.
Надо же, Сукуна кого-то похвалил, и у него не отвалился язык.
— Он со мной справится?
Уродливое двуликое лицо Короля Проклятий искажается. Мне хватило бы одной этой гримасы, чтобы угадать ответ, но он заставляет себя произнести:
— Может быть…
— Значит, с тобой тоже.
— Да, пока у меня меньше половины пальцев. Повремени со своей смертью. Может, новый мир, которым я стану править, понравится тебе! — вновь хохочет Сукуна.
Меня всегда поражает, как завуалированно такие подлецы, вроде братика Рёмена, просят о помощи. Почему он вышвыривает начало и середину из простой логической цепочки: собери вместе со мной пальцы — победи всех магов — подчини проклятия — коронуй меня — наслаждайся новым миром.
Старо предание, Сукуна. Если мне не нравится ничего, что с тобой связано (хотя лукавлю, в данный момент с тобой буквально связан розоволосый парень — а он вроде ничего такой), то с чего ты взял, что мне понравится твоё королевство боли и разврата?
— Приведи мне Годжо. Ещё раз заставишь повторить — умрёшь.
Сукуна раздувает ноздри, но сносит оскорбление. Поди крутит у себя в голове мысль о моём обезображенном трупе. Меня это даже радует: чем сильнее Сукуна хочет меня убить, тем быстрее свяжется с Годжо.
— Создай мобильный телефон. Я позвоню ему.
Мысленно вою. Мобильный что? Патефон? Магнитофон? Или первое слово было «субфебрильный»? Модульный? Нестабильный фон?
Как же, блять, людям спокойно жилось последнюю тысячу лет, раз они смогли придумать столько всего ненужного.
— Ну же, сам ведь меня торопил. Здесь вообще работает мобильная связь? Это же не барьер, так. Значит, и интернет должен.
Сука, сука, сука. Как неловко. У меня горят корни волос. Надо быстрее что-то придумывать.
— Не знаешь, что это? — Рёмен бесстрашно ухмыляется. — Можешь посмотреть у мальчишки.
Может, просто убить свидетелей этого позора? Хотя какая разница — в вечной пустоте меня не будут трогать насмешки Сукуны. Я копирую из души сосуда образ дьявольской машины. Воплощаю.
— Сойдёт.
Рёмен вырывает аппарат из моих рук и тыкает в него пальцем. Раздаются странные протяжные звуки.
— Алло-алло, что новенького, Итадори?
Голос приятный, хоть и слишком энергичный. Я живо представляю себе обладателя: грозный, но добродушный воин, огромный, как скала; спокойный, как океан; безмятежный, как небо. Это честь — умереть от руки Шестиглазого из Годжо. Их семья издревле славилась своими достойными…
— Юджи, э-э-эй! Ты опять нажал на вызов своей задницей? Привет-привет, задница Итадори!
