Но все, даже самые непроницательные, заметили то, что он сменил повязку на очки и стал больше времени проводить в своей комнате. Пару дней назад Фушигуро столкнулся с Сатору, когда тот только открывал дверь, чтобы выйти в коридор. Мегуми успел заметить выражение его лица за секунду до того, как на нём снова возникла беззаботная улыбка. Столько боли Фушигуро не видел ещё никогда.

Не сговариваясь, все разом перестали упоминать в беседах Хоо. Его будто бы никогда и не было в стенах школы. Нобара закрыла его комнату на ключ, заперев все вещи. Мегуми спрятал принадлежности для каллиграфии у себя. Ученики поддерживали сладкую иллюзию, созданную самим Годжо, не находя иного выхода.

Про Сукуну не вспоминали тоже. Все знали о том, что несколько раз директор Масамичи выгонял секретарей глав кланов, пришедших расспросить Годжо об уничтожении Короля Проклятий. Рвал приходившие письма. Все оберегали Сатору, словно он был бомбой, готовой взорваться от малейшего толчка. Как предотвратить этот взрыв или хотя бы свести к минимуму его последствия, не знал никто.

И вот сейчас Годжо стоит посреди тренировочной площадки, приложив ладонь козырьком ко лбу. Он весел и спокоен. Внешне.

— Ну что, какой урок детишки хотят сегодня? — спрашивает он, улыбаясь ещё шире; вот-вот треснут уголки рта.

— Может быть, история?

Мей Мей, не так давно прибывшая в школу, отрывается от дерева, на которое опиралась спиной. Из-за толстой бледно-голубой косы на её лице виднеется только один глаз. В нём горит какой-то очень странный огонёк.

— Ведь полное уничтожение Сукуны точно войдёт в историю. Стоит рассказать юным магам о том, как победили Двуликого Призрака. И куда делось то проклятие, что повсюду ходило за тобой. Может, нам рано праздновать и эти двое просто…

Женщина не успевает договорить, потому что рука Сатору тисками сжимает её длинную шею. Он не хочет заставить Мей замолчать — Годжо душит, убивает её, разрывая сильными пальцами мышцы и сухожилия.

— И сколько тебе заплатили за этот вопрос? Хватит на то, чтобы купить вторую жизнь? — рычит Сатору.

Все замирают от того, что видят перед собой вместо учителя. Дикого зверя, сорвавшего цепь. Его радужка и зрачки настолько маленькие, что глаза выглядят полностью белыми. Верхняя губа подрагивает от жуткого оскала, сломавшего весёлую улыбку.

— Годжо-сенсей, — примирительно тянет Панда, не рискуя подходить ближе.

Ученики одновременно вспоминают о том, что и Сукуна когда-то был просто очень сильным шаманом.

Мей беспомощно бьёт ногами в воздухе, царапает длинными ногтями пальцы Сатору, которые никак не хотят разжиматься. Её глаза наполняются слезами, наверно, перед собой она видит смерть.

Итадори пытается схватить Годжо за предплечье, но его не пускает расширение территории.

— Годжо-сенсей, остановитесь! — кричит Итадори, стараясь пинками и ударами пробить защитный барьер.

Губы Мей синеют в тон косы, глаза закатываются. Безумие ни на миг не отпускает Сатору, оно вцепилось в него клещом, заразившим кровь от кончиков пальцев ног до самой макушки.

— Его бы не обрадовало, что ты стал убийцей. Хоо расстроился бы.

Нанами Кенто стоит за спиной Годжо, чеканя слова с непроницаемым выражением лица.

Услышав имя, прозвучавшее впервые за неделю в Токийской школе, Сатору делает шаг назад. Будто ему в грудь воткнули раскалённый прут и провернули пару раз, дробя рёбра. Он сгорблен и сломан, подбородок касается груди, ноги согнуты в коленях. Мей падает на землю, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Растирает руками шею и хрипло кашляет. Она жива. А Сатору бледен, как мертвец.

— Если не можешь справиться с работой, то лучше возьми отпуск.

— Я справляюсь, — шепчет Годжо.

Школьники окружают трёх наставников полукругом, настороженно наблюдая за ними. Первой начинает говорить Кугисаки:

— Мы все скучаем по Хоо.

Имя снова пощёчиной бьёт по лицу Сатору. Он пошатывается, пытаясь выпрямиться, но его плечи опущены, а руки безвольно болтаются вдоль тела.

— Мы не хотим делать вид, что Хоо здесь никогда не было, — сдавленно и тихо произносит Фушигуро.

— Без странностей Хоо здесь скучновато, — чешет затылок Юджи.

— Хоо заботился о вас. Хотел, чтобы вы могли жить дальше, — говорит Панда.

— Он не оставил вас одного — память о Хоо навсегда с нами, — решительно добавляет Маки.

— Хоо — хороший, — не расстегивая молнию куртки, осторожно проговаривает Инумаки.

Ребята обступают Годжо, собираясь в круг, чтобы обнять. Юджи сильно сжимает его крепкими руками, Мегуми хлопает по спине, а Нобара шмыгает носом, прижимаясь к плечу.

Сатору поднимает голову к небу, прикрыв глаза. Кажется, ему действительно стоит отдохнуть.

— Годжо, ты перешёл черту. Мои птицы всё видели и доложат кланам, — шипит Мей, бросая на него ненавидящий взгляд.

Кенто почти ласковым ударом тесака по затылку просит её помолчать.

***

Спустя два месяца

Сатору не знает, что он здесь делает. В кафе около парка Аракава людно. Сегодня выходной, поэтому сюда пришли мамы с детьми, студенты и влюблённые парочки. Девочки в форме старшей школы толкают друг друга локтями и хихикают, прожигая взглядами дыру в затылке высокого блондина. В другой момент Годжо бы обязательно улыбнулся им, подмигивая, чтобы вызвать взрыв задорного хохота. Но сейчас он бессмысленно пялится в меню на стене за прилавком. Он не хочет сладкого. Не хочет есть вообще. Уже которую неделю.

Слова о том, что время лечит, придумали те, кто ничего не знает о бесконечности. В ней один крошечный миг размазывается по всей площади, как растаявший грязный снег по кафельному полу кафе. Этот момент оставляет след после каждого следующего шага, напоминая о себе навязчивыми каплями и разводами.

Сатору был в горах — в груди болело от вида водопадов и пещер. Он ездил на море в самый жаркий день, но цвет песка выбивал протяжный воющий выдох. Посещал буддистский монастырь — монахи там спали на циновках, как и тысячу лет назад. Годжо всё чаще думал о смерти. Её обещают главы сильнейших кланов, не оставляющие попыток связаться с ним. Но что-то останавливает Сатору. Он цепляется за свою бессмысленную жизнь, заставляя себя вечно находиться в пути.

Сегодня ноги принесли его сюда.

— Молодой человек, вы будете заказывать? — улыбается девушка за прилавком.

— А, да… Мне кофе.

Сатору берёт стаканчик, даже не замечая того, насколько он горячий. Разворачивается, чтобы уходить. В толпе кто-то поправляет волосы. Пшеничные и лёгкие, паутинкой спутанные на концах.

Бумажный стакан падает на пол. Кричит мужчина, которому кофе испачкал светлые штаны и обжёг голени. Возмущаются те, кого Сатору толкнул, пробираясь сквозь очередь — неаккуратно распихивая локтями и наступая на ноги.

— Хоо… — выдыхает он, придавливая волосы к тонкому плечу.

На него удивлённо смотрят два светло-голубых глаза. Девушка растерянно улыбается и произносит фразу, выученную по разговорнику: «Простите, я не говорю по-японски».

Годжо отшатывается, как от привидения. Кровь всё ещё громогласным стуком бьёт по вискам. Он бормочет извинения и, плотнее прижимая очки к переносице, пятится назад. Если бы его грудь прострелили в упор из ружья — он бы и то чувствовал себя лучше, чем сейчас. Уже у выхода Годжо замечает, что столик, за которым они с Хоо впервые неловко поговорили, обсуждая вопросы из детской анкеты, только что освободился.

В каком-то бреду Сатору подходит к нему — уже без напитка, просто по наитию. Посидеть здесь хотя бы пару минут.

— Эй, дылда, это мой столик.

— На нём не написано, — устало огрызается Годжо.

— Вы всегда такой грубиян? Вежливость — это очень важно. Мне нужно именно это место.

Сатору усмехается — его упрекнул в неучтивости тот, кто начал разговор со слова «дылда». Надо же было именно здесь встретить кого-то настолько несносного.

— Тогда садитесь напротив.

Сердце пропускает один удар. Потом ещё и ещё. Ощущается чужим — безжизненным камнем. Останавливается насовсем.