— Ты. Уходи, — незнакомым голосом с пылью тысячелетней в нём говорит Хоо.
Поздно.
Сатору всем телом чувствует, что уже опоздал. Перед глазами всплывает лицо Кэзу, с тем же осознанием катастрофы за секунду до её неотвратимого начала.
В руках Сукуны «врата темницы» — проклятый предмет, способный запечатать что угодно внутри. Нужно только, чтобы объект одну минуту находился в радиусе четырёх метров от него.
Прошла всего секунда с того момента, как Хоо полностью материализовался внутри Демонической Гробницы. Но Сатору слишком хорошо знает, каким образом работает увеличение территории.
— ХОО, УХОДИ! — гремит он, вкладывая в удар всю свою проклятую энергию.
Если только Бездна успеет прорваться, если только Ахиллес догонит черепаху, если только стрела пронзит мишень…
— Внутри моей территории — время и пространство подчиняются только мне, — хохочет Сукуна. — Открыть врата.
Предмет в его руках растягивается до размеров человека, распахивая огромный глаз в середине липких щупалец, и будто мухоловка хватает Хоо. Неважно, сколько времени прошло на самом деле, сколько метров отделяло жертву от ловушки, в Демонической Гробнице Король сам диктует правила.
Сатору, опустив руки, смотрит на то, как прочные серые ленты стягивают покрытые перьями конечности Хоо, подбираясь ближе к его груди. Он растянут, словно прибит гвоздями к кресту. Мечется, пытаясь вырваться. По губам легко прочесть умоляющее: «Беги».
Сукуна, подчинивший себе время, не может ничего сделать с Годжо, для которого оно остановилось. В этом вечном моменте только одна вещь: широко распахнутые тёмно-алые глаза. Хоо всё понял, узнал то, что сдерживало его в себе тысячу лет — предмет, существование которого исполнило когда-то мечту дьявола, попав в руки одному из предков Годжо. Сейчас же он — эта крошечная коробка, «врата темницы» — отбирает всё, чем живёт и дышит нынешний Шестиглазый. Будто там заключён не Хоо, а сердце Сатору, со всеми сосудами и мышцами вырванное из груди. Ничего страшнее нельзя себе представить. Боль, возведённая в абсолют и помноженная на два. Адское пламя воплоти.
— Сатору, я л…
— Закрыть врата, — бросает Сукуна.
Темница захлопывается.
Разбивается Демоническая Гробница. На крыше только тело всё ещё не очнувшегося Юджи. Король исчерпал свои силы.
Годжо смотрит на небольшую коробку. Он не верит. Неужели действительно не было выхода: одному из них суждено сегодня исчезнуть? Если бы Хоо не вмешался, Сукуна запечатал бы Сатору.
И впервые Сильнейший готов признать, что есть что-то, чего он действительно не может. Теперь это не отвратительная отмазка, которую он ещё совсем недавно в ночи выдал Хоо, скрывая за ней собственные зарождающиеся чувства. Не маленькая фора для школьников, чтобы дать шанс им хоть в чём-то почувствовать себя лучшими. Это горькая и обжигающая правда. Он не может освободить Хоо из «врат темницы». Безнадёжная тоска съела бы Сатору изнутри, если бы не было мысли куда более дикой: а Хоо смог бы вытащить Годжо оттуда.
Хоо бы разорвал её своими когтями демонической формы, выпотрошил бы, сломал все замки и печати. Вероятность девяносто девять из ста. Но даже риск в пять процентов потерять его — Сатору Годжо — лишил Хоо здравого смысла.
Так иронично и глупо, в духе этого грёбаного несправедливого мира, печальная повесть, рассказанная дьяволом в темноте дома, пропитанного смрадом трупов женщин, искавших любовь, повторилась спустя тысячелетие. Контракт выполнен идеально, так, как мог сделать это только Сатору Годжо — Хоо получил желаемое: понял, что чувствовал Ичиго в тот момент, когда лезвие прошло сквозь его грудь.
Сатору падает на колени, прижимая к себе «врата темницы». Он не знает, как будет смотреть в лицо Юджи. Не знает, как вообще открыть хотя бы пару из шести своих глаз.
Коробка подрагивает. Годжо замирает от неожиданности, останавливая даже собственное сердцебиение, чтобы уловить все грани звука и движения. Надежда тоненьким лучиком света просачивается сквозь сомкнутые веки.
«Пожалуйста, боги и демоны, пожалуйста».
Луч становится толще и ярче с каждым новым шорохом. Годжо опускает «врата» на каменный пол; болезненно сжавшись, наблюдает. Его бьёт озноб. Он запрещает себе думать о плохом. Он уже смеётся над самим собой — обвинял Хоо в том, что тот не верит ему, а сам посмел сомневаться, что влюблённый дьявол сможет разломать жалкий проклятый предмет изнутри.
«Отпустите по-хорошему, дяденька», — раздаётся в ушах заигрывающий голосок Хоо. Наверняка сейчас он что-то подобное исполняет перед пустотой темницы. А потом громит её невозможными потоками силы. Выплёскивает всю без остатка, чтобы разорвать клетку.
Коробка раскалывается на куски. Расходится по швам. Испаряется и исчезает. Кажется, Сатору разом выдыхает весь воздух, который держал в себе эти бесконечные минуты.
На крыше Хоо. Липкий, мокрый, безумно уставший. Его сил едва хватает на то, чтобы открыть глаза; увидев перед собой лицо Сатору, он улыбается. Годжо готов кинуться к нему, но его останавливает до электрического разряда знакомый голос.
— Эй, давно не виделись, Сатору! Так приятно, что ты пришёл на встречу с возлюбленным.
========== Птичка ==========
— Эй, давно не виделись, Сатору! Так приятно, что ты пришёл на встречу с возлюбленным.
Сатору оборачивается на звук знакомого голоса. Он едва ли удивлён, потому что сил на эмоции уже нет. Всё происходящее давно кажется игрой доведённого до предела разума. Поэтому возникновение на крыше Токийской мэрии Гето Сугуру ощущается чуть заметным толчком после целой мясорубки чувств. Сейчас стоит только пару раз моргнуть, как наваждение исчезнет. Сатору ведь своими глазами видел труп друга, убитого Юутой Оккоцу в прошлом году.
Нужно скорее позаботиться о Хоо, от которого исходит меньше духовной силы, чем от проклятия первого ранга. Ничтожно мало. Глаза Хоо закрыты, грудь едва подрагивает от нестабильного дыхания, тело выглядит болезненно худым и маленьким. Нужно скорее отнести его к Сёко. Борьба с «вратами» отняла слишком много проклятой энергии, это может быть опасным.
— Даже не поприветствуешь меня, Сатору?
Гето никуда не пропал. Он — буддистская роба и часть волос на затылке, завязанная в пучок — совсем такой же, как год назад. Годжо судорожно перебирает варианты. Он вместе с Сёко стоял у застеленного белой простынёй трупа в морге, но что же тогда перед ним? Какая непостижимая воля заставила Сугуру воскреснуть? Кто он теперь? Зачем здесь?
Миллиарды вопросов разрывают голову Сатору, у него нет ответа ни на один. Но сейчас, когда совсем рядом с необъяснимым видением лежит совершенно беспомощный Хоо, нет времени на раздумья. Годжо, решительно мотнув головой, делает пару быстрых шагов к Хоо. Схватить его, Итадори и бежать отсюда. Нет времени разбираться с призраками прошлого. Но когда рука Сатору касается плеча Хоо, он понимает, что вновь опоздал.
— Это было всё равно слишком долго, Сатору. Ты теряешь хватку, — словно лис улыбается Гето. — Манипуляция проклятиями.
Рука Сугуру ложится на другое плечо Хоо раньше, чем Годжо успевает среагировать. Ровно в момент осознания: стоящее перед ним проклятие не имеет ничего общего со старым другом, кроме тела и… техники.
Манипуляция проклятиями — ещё одно, наряду с увеличением территории, высшее проявление владения магией; то, что позволяет поглощать духов и подчинять их себе. Единственное условие: проклятие должно быть слабее, чем тот, кто использует эту технику.
— Не смей! — срывает голос Сатору, глядя прямо в чёрные глаза.
Они так близко, что Годжо может разглядеть почти неразличимую точечку зрачка. Не тратя времени на колдовские жесты, Сатору бьёт кулаком в лицо Сугуру, откидывая его от тела Хоо. Гето падает на бок, растирая ладонью ушибленную щёку.
«Чёрт, Итадори слишком далеко, нужно сначала переместиться к нему, а потом перекинуть нас троих в школу», — лихорадочно думает Годжо, крепче сжимая плечо Хоо.
