Ванная комната удивительно скромная по сравнению со спальней. Здесь только прозрачная перегородка, отделяющая душевую с зеркалом в пол внутри, и пара раковин с полочками. Даже обидно — я хотел повредничать, а потом долго сидеть с Сатору в горячей ванне, вытащив из «поглощения» забавную зелёную уточку-игрушку.

Годжо ставит меня на пол и стягивает через спину свою футболку. Мне так нравится, как напрягаются мышцы рук и пресса — они не каменные, а мягкие и подвижные, их сокращения ленивые, неторопливые, абсолютно звериные по своей природе. Так движется мускулатура быстрых и удачливых хищников, наевших её хорошей охотой.

Упс, кажется, сегодня добыча — я.

Теперь руки взялись и за мою одежду. Сначала футболка, потом рваные джинсы — ткань неприятно задевает разбитые колени — сразу за ними: бельё. Хочу прикрыться руками, но Годжо тут же ловит мои ладони и сжимает их пальцами. Мягким движением притягивает к себе. Нежно целует, обхватывая нижнюю губу своими — игриво оттягивает её. Клацаю зубами и продолжаю поцелуй, делая его более глубоким и страстным. Я понимаю, что Сатору ждал этого от меня: хотел знать, не против ли я после всего произошедшего отвлечься с помощью секса. Думаю, мой стояк весьма красноречив.

Сатору, подхватив меня за бёдра, заставляет скрестить ноги на его пояснице и относит в душ.

О чёрт, это зеркало.

Мне кажется, я вижу даже тоненькие волосинки на пути от пупка к груди — настолько зеркало чистое и большое. Начинаю переживать, что Сатору Годжо отвлечётся на своё восхитительное отражение и забудет, зачем мы вообще здесь. Но его глаза тоже прикованы ко мне.

— Это сказали уже все, кроме меня: ты красивый, Хоо, — шепчет он, откидывая мои волосы назад.

— Красивее тебя?

Сатору чуть отодвигается, придирчиво оглядывая нас в зеркальной глади. Мои острые черты лица против его идеальных пропорций, тощее тело против олицетворения мужской привлекательности, увековеченного скульпторами в тысячах статуй Аполлона, глаза дьявола и глаза бога. Кусаю себя за губу — ну кто вообще просил меня открывать рот.

— Мы идеальный дуэт, — улыбается он, и я всё-таки пихаю его локтем в бок.

Паршивец.

— Подожди-подожди, сейчас я сделаю так, что ты сможешь со мной сравниться.

Он опускает руку вниз и обхватывает меня, скользящим движением проводя ладонью по члену. Выдыхаю тихий стон. Кровь приливает к лицу, делая кожу нежно-розовой. Сатору оттягивает крайнюю плоть, по кругу мнёт головку. Бёдрами упираюсь в него, чувствуя, как уверенная твёрдость раздвигает мои ягодицы, едва заметно трётся о них. Грудью припадаю к зеркалу, оставляя на нём небольшой запотевший кружочек, рядом с местом, где его касаются мои губы.

Сатору второй рукой сгребает меня, отрывая от опоры: не остаётся ничего, кроме как прижаться к нему лопатками и уложить затылок на плечо. Но он не позволяет и этого. Пальцами придерживает подбородок, заставляя смотреть прямо на своё отражение. Член почти исчезает в крупной ладони, я вижу — но не могу, действительно не могу это контролировать — как толкаюсь в его кулак, подмахивая движениям. Это дико стыдно. Дико возбуждающе.

— Смотри внимательно. Сейчас ты самый красивый, — рычит Годжо, вылизывая мою ушную раковину.

Хнычу и хочу отвести глаза. Разомкнутые губы, руки на его предплечьях, прогиб в пояснице и покрасневшая головка члена, показывающаяся из сжатого кулака.

— Не надо, — прошу я, изворачиваясь, чтобы отвлечься поцелуем.

Пальцы возвращают моё лицо на место. Член упирается мне в копчик, всю его длину плотно обхватывают ягодицы. Сатору длинным и развязным движением скользит по стволу моего, а потом убирает руку, протискивая её между нашими телами. Не понимаю, в какой момент Годжо перенёс сюда тюбик смазки — вязкая жидкость льётся на мой зад, стекая вниз. Её так много, что чувствую холодок даже около коленей.

— Хоо, сожми ноги.

Послушно свожу их, чувствуя, как раскалённый член приподнимает мою мошонку и раздвигает мягкую кожу внутренней поверхности. Он настолько большой, что моих бёдер не хватает — головка отлично видна.

Сатору с шипением втягивает воздух сквозь сжатые зубы, я упираюсь руками в зеркало, чтобы Годжо было проще двигаться. Ноги дрожат, но я стараюсь держать их крепко сжатыми — хочу максимально прочувствовать каждый нетерпеливый толчок. Рука в том же темпе мучает мой член, размазывая смазку и по нему.

Не хочу опять кончать первым. Но скользящий между бёдер напряжённый стояк так чувствительно задевает мои яйца, что остаётся только молиться о терпении. Я уже не могу оторвать взгляд от зеркала, где почти не узнаю себя. Нельзя же быть таким развратным — это точно какая-то шутка преломления света. У меня просто не может быть такого лица; оно буквально умоляет о том, чтобы член вошёл внутрь. Читаю эти слова по своим же губам.

— Громче, — просит, а может, приказывает, Сатору.

Его веки тоже слегка прикрыты, голова откинута назад. Он держится из последних сил, трахая мои бёдра.

— Войди в меня, — стону я и из чистой вредности добавляю требовательное «блять».

— В другой раз, — усмехается Сатору.

Ну какой же говнюк.

Пальцы сжимают и выкручивают мои соски. В любое другое время нечувствительные, они вдруг по всему телу разносят горячую волну возбуждения. Годжо тут же возвращается к члену, растирает головку и сдавливает её в широкой ладони. Ноги сводит, я уже почти не чувствую их — только опухший от напряжения член между ними.

Сатору кусает меня за плечо — до боли, капель крови и звонкого крика. Прячет за этим свой утробный стон. Кончаем одновременно, забрызгав струями зеркало.

Прежде, чем успеваю опомниться, Годжо включает тёплую воду.

— Теперь можно и помыться, — довольным котом мурлычет он, успевая подхватить моё обессиленное тело.

***

Мечты о ванне сбылись неожиданно. За домом оказался бассейн горячего источника с небольшим садом вокруг. В ночной прохладе от воды поднимается пар, зависая в воздухе сероватой дымкой.

Сижу на скалистой ступеньке, наслаждаясь теплом. Годжо напротив. Щекочет пальцами ног мои голени и брызгается водой, когда я начинаю засыпать.

— Мы можем остаться здесь навсегда? — лениво поправляя тяжелую гульку мокрых волос, спрашиваю я.

— Переедем сюда на пенсии.

— Мне больше тысячи, я заслуживаю отдых.

— Нечего было сидеть в своей волшебной лампе так долго. Как сказал бы Нанами, это не пошло в твой трудовой стаж, — показывает язык Годжо.

Прикрываю глаза, задумываясь о том, как же всё могло так странно сложиться. Ещё неделю назад я мечтал о смерти и вечной пустоте, а сейчас даже думать о таком боюсь. Всё ещё не понимаю Ичиго, хотя, кажется, влюблён по самые демонические рожки своей истинной формы. Я не хочу лишаться жизни ни при каких обстоятельствах. А если они — сохраните нас боги — возникнут, то выверну весь мир наизнанку, только бы остаться в нём вместе с Сатору.

Любовь похожа на глоток тёплого молока после ночи пути в холодной пустыне. На ясное весеннее небо после длинной и хмурой зимы. Я вижу свою душу, которую никогда не мог найти среди тёмных спутанных нитей, в глазах Годжо. Мы, два самых сильных существа за всё время существования этого мира, сейчас беззаботно сидим в горячем источнике и планируем свою старость, мечтая о том, что когда-нибудь все от нас отстанут. Что будет время насладиться друг другом. Найти каждую грань хитрой фигуры любви и прощупать её, будь то ссоры или нежные прикосновения пальцев.

Но пока где-то есть Двуликий Призрак, это так и останется грёзами.

— Пойдём, пора возвращаться в школу, — обречённо выдыхаю я.

— Уверен, что готов?

— Если что, ты подстрахуешь меня, Сильнейший из клана Годжо.

— Какая честь, — хмыкает он, вылезая из воды.

***

На пороге нас ждёт директор Масамичи. За его спиной толпятся ученики. Среди них нет непоседливой розовой башки. Всё волнение, которое, как мне казалось, я оставил где-то недалеко от горы Фудзияма, возвращается стальным обручем вокруг висков.