— Хоо!

Пустота трескается, её швы расползаются, выталкивая меня из клубка змей.

Вижу небо в разломе свода пещеры. Нет, это глаза Годжо.

— Что ты творишь?!

Наверно, я всё-таки умер, сожранный заживо чужими судьбами.

Нет. Я не хочу умирать. Не оставлю Сатору одного! Только не в одном мире с Сукуной!

Напрягаю всё тело, заставляя его двигаться. Надо выбираться отсюда.

— Лежи!

Так грубо. Это точно не мой Годжо, а всего лишь иллюзия в загробном мире. Мне нужно к моему — он тёплый и ласковый. Ну, иногда…

— Уйди, видение…

Бью эту фальшивку руками и ногами, стараясь сосредоточить взгляд. Нервно перебираю проверенные способы смыться из чистилища: сыграть дьяволу на лире и бежать не оглядываясь, осветить путь подожжённым зубцом гребня и кидаться в демонов персиками, вращать за спиной мечом… Чёрт, ничего из этого у меня при себе нет. Только природное обаяние.

— Хоо, приди в себя.

— Ах, почтеннейший властитель Ада, отпустите меня, пожалуйста, домой. Меня ждёт самый прекрасный мальчик на свете. Когда-нибудь я вас с ним познакомлю… Но нескоро! Лет через… тысячу. Две. Нет, десять. Знаете, он так злился, когда я напился, что даже боюсь представить, что он сделает, узнав, что я умер. Тут будет кошмар! У него шесть прекрасных глаз и техника Безграничности. Он от вашего Ада и камня на камне не оставит! Вам оно нужно? Нет, конечно. Отпустите по-хорошему, дяденька…

Сначала тихое фырканье, а потом оглушительный смех, раскалывающий тишину. Немного нервный и истеричный, но от этого он становится только веселее и громче. Такой заразительный, что я тоже смеюсь, с каждым оглушительным звуком выпуская из себя всё чудовищное напряжение, скопившееся за последние дни. Внутри всё плещется и дребезжит от того, насколько мне хорошо — вот так беззаботно смеяться, глядя в слезящиеся от хохота глаза Сатору. Да, сомнений нет, это мой Сатору, любимейший из Годжо.

— Хоо, не смей в Аду называть меня мальчиком! И умри ты — я бы за миг разнёс весь загробный мир, ты бы не успел договорить, — всё ещё покатываясь со смеху, произносит Сатору.

Годжо укладывает мою голову на колени и вытирает большими пальцами слёзы, которые и у меня проступили от хохота.

— Я испугался. Смог почувствовать твою проклятую энергию, и она улетала куда-то с бешеной скоростью — вжух… Ты правда чуть не умер. Так тяжело было справиться с Сукуной?

Сатору смотрит на меня с пронзительной нежностью, будто он — это тёплое солнце на безоблачном небе. Но меня всё равно пробирает холод.

— Я не смог найти нить Сукуны. Её нет.

В деталях вижу, как меняется в лице Сатору. Глаза сужаются в жёстком прищуре, сдвигаются к переносице брови.

— А Юджи?

— Он в порядке. Но Рёмена я не чувствую.

Годжо вздыхает, прикрыв глаза.

— Хоо, даже у твоей силы есть границы. Ты сам говорил, что не можешь видеть будущее магов и сильных проклятий, читать их мысли. Сейчас ты просто слишком устал, поэтому не смог найти Сукуну. Не волнуйся. Если с Юджи всё хорошо, то вряд ли нам стоит волноваться. Уверен, после того, как ты отдохнёшь и расслабишься — с лёгкостью сделаешь то, что не вышло сейчас.

Голос Сатору такой мягкий и уверенный, что я поддаюсь. Действительно, ни разу за тысячи лет жизни я не чувствовал себя таким вымотанным. За одну неделю после пробуждения произошло столько событий, что голова идёт кругом. А я пропустил их все через себя, отдавая каждому энергию и нервные клетки. Мне просто нужна небольшая передышка.

— Сатору, ты же поможешь мне? — мурлычу я, удобнее устраиваясь затылком на коленях Годжо.

— Ещё как, — хитро улыбается Сатору. — Теперь наше путешествие на мне, предоставь дело мастеру! Попрощайся с сестрицей Кэзу. Мы обязательно навестим её снова, но уже с хорошими новостями!

Сатору залихватски подмигивает женщине на вершине водопада, и мне кажется, что свет ложится на её лицо так, будто она улыбается.

***

Уже в следующее мгновение мы оказываемся на белых простынях огромной кровати. Раскидываю руки по сторонам и оглядываюсь — это точно не комната в Токийской школе. Там повсюду были надоедливые жёлтые стены, явно спроектированные создателями для того, чтобы у юных магов даже мысли не возникало поваляться в кровати подольше, а здесь — красное дерево и картины в традиционном японском стиле. Хотя я бы попросил художника исправить пару деталей: где он вообще видел такие детализированные лица, к чему все эти глаза и носы?

— Где мы?

— Домик в Яманаси.

— Транжиришь школьные денежки? — хитро щурюсь я.

— Это из фонда «На убийство Сукуны», — парирует Годжо, разваливаясь рядом со мной.

Он тоже устал. Пусть внешне заметить нельзя, но, думаю, все эти дни ему приходилось даже тяжелее, чем мне. Я хотя бы отвлекался на идиотские выходки, а его съедали сомнения и рефлексия. Сатору наверняка раньше меня понял, что происходит между нами, и бросался из крайности в крайность, раня себя едва ли не больше, чем мои чувства.

— А когда ты понял, что любишь меня? — задаю вопрос, переворачиваясь на живот.

Мне необходим какой-нибудь глупый разговор, чтобы отвлечься от видений водопада в пещере и клубка чёрных змей. Хотел бы я перестать моргать, потому что, как только веки хоть на мгновение смыкаются, я снова вижу доказательства своей глупости и беспомощности.

— С первого взгляда? Как можно не полюбить того, кто взамен на сохранность всего человечества попросил научить его любить?

— Сатору, я серьёзно! Отвечай.

— Тебе не понравится ответ.

— Когда я напился?

— Ага.

Поворачиваюсь на бок, чтобы видеть перед собой профиль Годжо. Мне так спокойно оттого, что он просто лежит рядом, расслабленно улыбается и не натягивает на глаза маску. Хотелось бы остаться здесь навсегда — Сатору ведь обещал наш собственный райский уголок. Но, к сожалению, это лишь затишье перед бурей. Мысль о том, что я неспроста не могу почувствовать нить Сукуны, мерзким червяком копошится в моих мозгах. Я один за другим перебираю варианты, погружаюсь в раздумья, лицо Годжо исчезает за мутной пеленой.

— Хоо, птичка, спой ещё о том, как я хорош.

Резко втягиваю ноздрями воздух от неожиданности. Гадёныш Сатору точно заметил мою обеспокоенность и специально завёл этот разговор.

— Мне понравилось то, как ты хвалил меня перед владыкой Ада. Красивый, сильный… Нужно ещё.

Сначала хочу отказаться и снова дать ему по лбу, но потом решаюсь — что, у меня язык, что ли, отвалится?

— Ну ты… Внимательный и заботливый.

Я вспоминаю свою причёску на утро после секса.

— Да, это я, — светится Годжо, наблюдая за мной краем своего небесного глаза.

— Умный.

Придумал, как отмазать нас перед директором.

— Ещё.

— Шутки шутишь смешные. Находишь общий язык с детьми и древними демонами.

— О, да, мне нравится находить языки древних демонов, — утробно и низко тянет Сатору, разворачиваясь ко мне лицом. — Продолжай.

Длинная чёлка лезет Годжо в глаза, и я рукой поправляю её, проводя от лба к макушке.

— Волосюшки мягкие.

— Волосищи. Нобара заказала мне новый шампунь.

— Да, он приятно пахнет. Ты тоже. Как будто бы мятой — и колет нос, и хочется понюхать одновременно.

— Так вперёд, — улыбается Сатору, пальцем постукивая по своей шее.

— Мы с самого утра бродили по лесу, а ты хочешь, чтобы я тебя сейчас нюхал? — показательно кривлюсь я, зажимая двумя пальцами нос. — Годжо — извращенец.

— Эй! Я никогда не потею! Не существует того, что заставило бы меня это сделать.

— Ой, а я, кажется, знаю одну такую вещь, — хитренько проговариваю я. — Но сначала пойдём мыться.

Сатору руками перекатывает меня по кровати поближе к себе и кусает за кончик носа. Немножко больно.

— «Пойдём» — это значит вместе? Я — за!

— Извращенец Годжо, нравится же тебе меня намывать, — устало бурчу я.

Прежде, чем я успеваю набраться сил для того, чтобы подняться, Сатору подхватывает меня на руки, перекидывая через плечо. Бойко лупит по заднице и направляется к ванной, напевая что-то себе под нос. В следующий раз стоит посмотреть с ним какую-нибудь романтическую комедию, иначе его представления об отношениях сведут меня с ума.