***
Мы с Нанами сидим на полу и пьём виски из пластиковых стаканчиков. У меня на плечах плед, потому что тело до сих пор периодически пробирает озноб. Перед нами стоит тарелка с хлебом: для Нанами соломка с кунжутом, для меня паровые булочки. Бутылку открыли недавно — когда Годжо ушёл объясняться директору. Кенто переживал, что Сатору не одобрит из-за того, что мы в школе, я — потому что при виде меня рядом с алкоголем Годжо может хватить удар.
Первый стакан пьём молча. Лучше, чем водка, но всё равно противно.
В лесу всё закончилось тем, что я лишился чувств в объятиях Сатору. Нанами — цел и невредим, даже костюм в порядке. Только придётся недельку отдохнуть, восстанавливая запасы проклятой энергии.
Очнулся я уже в комнате, туго завёрнутый в тёплый полосатый плед. Сознание вернулось раньше, чем способность двигаться, поэтому я застал часть разговора Сатору и Кенто.
— Он пугает, — произнёс Нанами, упираясь спиной в стену комнаты.
— Но ведь теперь ты меня понял, — в уставшем жесте приложив руку ко лбу, ответил Сатору.
— Нет, Годжо, я не смогу понять, как можно полюбить проклятие.
Голос Нанами звучал жёстко, но уже без былой брезгливости и неприязни.
— Когда ты звал меня с утра сюда, то говорил, что он особенный и не такой, как другие разумные духи.
— Будешь с этим спорить?
Сатору стоял ко мне спиной, но по тону легко можно было понять, что он улыбается. Я мог только представить себе выражение его лица, потому что раньше такого не видел: в моих мыслях оно выглядело мечтательным.
— Нет. То, что он остановился и не убил меня, неоспоримый факт. Но если думать об этом как о рабочем отчёте, то я указал бы и то, что он всё-таки хотел это сделать.
— Кенто, даже у Сукуны не хватит пальцев сосчитать, сколько раз меня хотели убить другие шаманы.
Нанами устало сполз по стене и снял очки, чтобы растереть переносицу.
— Зачем тебе тогда моё мнение, раз ты сам всё давно решил?
— О, нет, ты очень помог.
— Тем, что чуть не умер? Годжо, твои планы всегда просто отвратительно непрофессиональны.
— Это была импровизация!
Годжо несколько раз легонько хлопнул себя по щекам и вышел из комнаты, сказав, что ему нужно объяснить всплеск проклятой энергии рядом со школой Масамичи-сану.
Я долго не мог найти в себе сил встать с кровати. Это очень сложно, начинать диалог с магом, которого чуть не убил. И пока меня терзали мысли, что лучше: спросить, как здоровье, или сразу начать извиняться, Нанами заметил мою возню и просто предложил выпить.
Вот мы сейчас и сидим перед бутылкой, которую я вытащил из «поглощения». Молчим.
— Почему ты остановился? — нарушает тишину Кенто.
— Меня остановил Сатору.
— А если бы его не было?
— То и этой ситуации бы не было.
Оба тяжело вздыхаем и делаем крупный глоток.
— Ты ведь слышал наш с Годжо разговор.
Киваю. Все мои кости ломит дикая усталость. Сил на упрямство уже не остаётся. Да и вблизи Нанами не выглядит таким уж раздражающим. Или это я начинаю пьянеть.
— Меня удивило, что Сатору сказал вам, что я для него особенный. Это не вяжется с тем, что он делает.
Виски развязывает язык. Всё-таки у меня странные способы искать поддержку: сначала сумасшедший Двуликий Призрак, теперь маг, которого я едва не убил.
— Дай ему время, — спустя два глотка отвечает Нанами. — Как бы он ни пытался казаться уверенным передо мной, думаю, ему самому сложно принять свои чувства к проклятию.
Я опускаю взгляд на руки, сжимающие стаканчик. По зеленоватым венам бежит кровь, работают мышцы, обтягивающие кости. Кожа мягкая и тёплая. Ничем не отличаются от рук Кенто. Разве что у него они крупнее.
— Так несправедливо. Я ведь не выбирал, кем быть.
— Почему же, например, сегодня ты выбрал.
С благодарностью смотрю на Нанами. Хороший всё-таки мужик. В следующий раз позову его на чаепитие вместо Сукуны. Мне кажется, что теперь наши пути с братиком Рёменом окончательно разошлись.
========== Райский уголок ==========
Ветка бьёт меня прямо по лбу. Отвожу её рукой в сторону, делая пару шагов вперёд. Наступаю на трескучую палку, нога проваливается, и щепки царапают мою лодыжку. Сзади ойкает Годжо — отпущенный мной сук с размаха врезался в его щёку.
— Можно мне надеть повязку? — в сотый раз спрашивает он. — Эти деревья хотят выколоть мне глаза.
— У тебя их целых шесть, не жадничай.
Я всё ещё немного обижен. Конечно, слова про то, что я особенный, мёдом легли на моё вроде как больше не разбитое сердце, но сказаны-то они были Нанами, а не мне. Так что пусть он и заботится о здоровье роговицы Сатору. Я же хочу постоянно видеть его глаза и то, с каким выражением они смотрят на меня.
— Мы скоро придём? — в тысячный раз мучает меня вопросом Годжо.
Разворачиваюсь к нему, поднимая кроссовками клоки мха и сухие листья с земли. Докучливейший из Годжо дует губы и складывает бровки домиком. Такое чувство, будто на досуге он подрабатывает воспитателем в детском саду, где и учится всем этим запрещённым приёмам.
— Ты видишь этот лес? — язвительно развожу рукам я. — Тысячу лет назад здесь была роща! Молоденькая, в три сосны.
Где-то высоко моему раздражённому тону вторит испуганная сорока. Это первый звук, который я слышу с начала пути, если не считать нытья Сатору и моих бесконечных чертыханий. Мы в такой глуши, что сюда не рискуют забираться даже зайцы и белки. Туристические тропинки и экскурсионные маршруты остались настолько далеко, что последний указатель я видел пару часов назад. После этого мы шли, полагаясь на мою уверенность: «эту-то пихту я точно помню». Спустя час энтузиазм утих, пришлось подключать интуицию. Последние пятнадцать минут я просто молился. Но теперь надежды нет. Мы заблудились.
Годжо плюхается на упавший ствол, вытягивая свои длинные ноги.
— То есть ты не знаешь, куда нам идти?
Падаю на землю рядом, прислоняясь к древесине спиной. Сатору опускает руку на мою макушку и поглаживает массирующими движениями пальцев. Прикрываю глаза и вздыхаю, выпуская напряжение. Думаю, какой же чёрт дёрнул меня тащиться в этот лес у подножия Фудзиямы.
***
Ночь накануне.
Я успел спрятать бутылку до того, как Годжо вернулся. Нанами, попрощавшись с ним, ушёл к себе. Вот кто настоящий демон — пол-литра чистого виски, а у него даже язык не заплетается. Я, наученный горьким опытом знакомства с современным алкоголем, выпил в два раза меньше, но всё равно пошатываюсь. Поэтому держусь за подоконник. Стараюсь принять грозную позу.
В этот раз, Сатору, тебе придётся объясниться.
Годжо, спрятав руки за спиной, опирается на только что закрывшуюся дверь.
— Сними повязку.
Сатору тянет за чёрную ткань. Она послушно падает на ворот куртки.
— Совсем. И никогда больше не надевай её при мне.
Маска испаряется.
— Бумаги и туши больше нет, я хочу слов.
Не знаю, откуда во мне столько мужества для такого требовательного голоса. Глаза Сатору бегают — пол, стены, потолок, потом я. К счастью, он тоже находит в себе силы остановить взгляд на мне. В полутёмной комнате его радужка светится, как улетающий вдаль китайский фонарик. Если сейчас не заговорит, то ночь точно поглотит это свечение.
— Мне сложно, Хоо, — отвечает он.
Нет больше беззаботной улыбки, которая могла бы спрятать всю усталость, сквозящую в этих словах.
Мои губы уже размыкаются, чтобы возразить, но Сатору продолжает:
— Ты — проклятие. В нашем контракте не было ничего про мои чувства. Я не обязан любить тебя.
Сердце падает вниз.
— Но я люблю.
Грёбаные американские горки — я ещё не катался на них, но уже прекрасно понимаю, что это такое. Чувствую, как сердце бьётся в районе горла, мешая мне говорить и дышать.
— Это не отменяет того, кто ты.
Запрыгиваю на подоконник, уперевшись руками в него. Прислоняюсь накрытой пледом спиной к прохладному стеклу. Хочу разбить его, упасть вниз и болью от осколков немного отвлечься от того, что происходит внутри. Все мои органы выворачивает и трясёт, будто я пустил коня галопом, забыв о том, что неумелый всадник.
