— Ты подвергаешь опасности детей. Я поверил в тебя и понадеялся, что ты сможешь быстро с этим разобраться. Но это уже не смешно, Сатору. Если оно правда настолько сильное, то шутки про любовь и свидания совершенно не к месту. Чёрт, Годжо, я даже не могу почувствовать его энергию! Это настоящее чудовище.
Почти забавно, что за неделю в токийской школе я забыл о многих веках опыта общения с адекватными магами. Каким-то образом из моей головы вылетело: они все до ужаса, до озлобления и разрыва сосудов в глазных яблоках меня боятся. Демон, чью силу никак нельзя оценить. Проклятие, которого опасается сам Король. Злобное божество, пусть пока безучастное, но кто может предсказать, когда оно решит вмешаться в миропорядок?
Кривлю губы усмешкой. Сатору поднимает голову и смотрит в небо.
— Нанами, я контролирую ситуацию.
Теперь я хотя бы знаю, как называется всё произошедшее между нами. Мой член в его рту — контроль ситуации. «Ты моё личное проклятие» — контроль ёбаной ситуации. Моё разорванное сердце — это контроль, мать его, ситуации.
К глазам подступают злые слёзы.
— Ты думал о том, что случится, если они сговорятся с Сукуной? Пусть оно и связано контрактом, запрещающим вредить живым существам, но кто мешает ему придумать, как освободить Рёмена? Доставить ему разом все пальцы? Затолкать Юджи в самый угол его собственного тела? — спокойно и размеренно хлещет словами Кенто.
Ох, прекратите подавать мне идеи, Нанами-сан. Я прекрасно справлюсь с коварными планами сам.
Всё моё тело бьёт мелкая дрожь. Проклятая энергия поёт внутри, умоляя выпустить её бесконечной волной без формы и техники — просто уничтожить всё, что есть в этом мире. Чтобы сидеть на обломках и качать на руках разбитое сердце. Никакие другие страдания, которые обещает нарушение контракта, не смогут сравниться с этим жжением в груди.
— Но он ведь ничего этого не сделал.
Годжо всё ещё смотрит в небо. Голос звучит отстранённо и тихо. Кенто озвучил мысли, преследующие Сатору.
— Я до сих пор здесь.
Нанами поворачивается ко мне. Читаю решимость по точёной линии сжатой челюсти.
— Попробую это изменить. Но учти, Годжо, — он снова оглядывается на Сатору, — это должно было быть твоей работой. Поэтому всё дальнейшее считается за сверхурочные.
В руках мага появляется тесак, обёрнутый леопардовой тканью. Какая безрассудная решимость. Никакие техники шамана первого ранга не смогут со мной справиться. Но я позволю убедиться тебе в этом самостоятельно, Нанами.
Шаман вскидывает руку с оружием. Его проклятая энергия касается меня, исследуя каждую часть тела. Она проводит линию, принимая в расчёт длину и ширину. Удар приходится ровно по той точке, которая делит меня в соотношении семь к трём. Очень интересно.
Нанами оказывается за моей спиной. Тяжело дышит. «Поглощение территорий» заставило его потратить в десять раз больше сил, чем он рассчитывал.
— Это всё?
Снова моя вежливость. Всё равно, что бы ни попытался придумать Нанами — ничего не изменится. Меня просто не существует для его магии. Всю математическую сторону критических ударов можно в итоге поделить на ноль. Результатом будет ошибка. Техника сделает своё дело, вот только в момент столкновения тесака с телом окажется, что на его месте — пустота.
— Грохот, — сквозь зубы цедит Кенто.
Я разворачиваюсь к нему, как раз когда тесак чертит по воздуху полукруг. Вековые деревья трещат, в их стволах огромные разломы. Они падают вниз, путаясь в ветвях друг друга и осыпая землю сорванной листвой. Нанами зарядил каждое проклятой энергией — любой кусок свалившейся древесины может стать гробницей для тех, кто окажется под ним.
— Это умно — использовать окружение.
Дождь из сухих веток и молодых листков не заканчивается, но тяжёлых стволов больше не существует. Они поглощены и сейчас отдают проклятую энергию моей идеальной ловушке.
Теперь у Кенто едва хватает сил на дыхание. Грудь под костюмом судорожно вздымается и опускается. Нанами приходится нагнуться, чтобы воткнуть в землю оружие и опереться на него. Короткий кашель — между носков дорогих ботинок две крошечные капельки крови.
— Чудовище, — выплёвывает Кенто, поднимая на меня испуганный взгляд.
Даже сквозь мутные стёкла очков я вижу тот ужас, который парализует тело мага. Он понимает, что пустота смотрит прямо на него, по причудливой случайности заключённая в человеческое тело.
Те чувства, которые испытывает Нанами, отдаются эхом у меня в груди. Оно резонирует с воспоминаниями тысячелетней давности. Непобедимые шаманы замирают как мыши в моём присутствии. Подхватывают полы своих кимоно, чтобы шуршание парчи не выдало их, задерживают дыхание. Сукуне они падают в ноги, моля о пощаде; передо мной не могут даже пошевелиться.
Нанами умён. Он не тешит себя надеждами на «связывающий» контракт. Мне не нужно «причинять вред», чтобы убить. Моя духовная сила олицетворяет естественный порядок вещей, в котором смерть лишь одна из ступеней; новый поворот тела бесконечного змея, пожирающего собственный хвост; тонкая пелена века, на миг закрывающая взор перед тем, как в него снова ударит свет.
Двумя пальцами подхватываю нить судьбы Нанами. Она прочная и жёсткая. Натянута невероятными волевыми усилиями, чередой вовремя принятых правильных решений. Грудь Кенто подаётся мне навстречу, маг падает на колени.
— Ты строил догадки, как же можно обойти данное мной обещание. Я расскажу. По условиям контракта, мне нельзя причинять смертным вред, но я способен изменять судьбы.
Кручу в руках толстую нить. Пытаюсь сосредоточить на ней взгляд, но он проходит насквозь. У меня перед глазами всё плывёт от слёз. Наверно мой голос скачет и срывается, переходя с шипения на визг, но сам я себя не слышу.
— Я могу отдать тебе жизнь человека, который через секунду умрёт от сердечного приступа. Судьбу того, кто сам перережет себе глотку. Или хочешь, я свяжу твою нить с тем концом, где проклятие умирает от рук Годжо Сатору?
Давлюсь именем, оно застревает в горле, выходит по слогам, будто я пытаюсь выплюнуть кость, изранившую в кровь мою глотку. Пальцы сдавливают волокно нити; оно легко может порваться.
У меня внутри война. Такая, какими они стали в этом тысячелетии. Гремят взрывы, всё черным-черно от пепла и дыма, мрак озаряют редкие алые вспышки. Крики и суета. Непонятно, где добро, где зло. Всё смешалось в кровавую кашу, сдобренную страданиями и жестокостью.
Нанами хрипит, стоя на коленях. За его спиной клубком ядовитых змей шевелится плотно судеб. «Выбирай, мучай, истязай», — шипят мне они. Ты — царь и бог. Ты волен делать, что пожелаешь. Ты рождён дьяволом, так будь им.
Какая-то часть меня ищет повод остановиться. Упрямые чёрные глаза и липкое от крови тёмное кимоно. Внутри натянутое будто поворотом колеса колодца нарастает напряжение. Но этого мало. К нити судьбы Нанами приближается другая — её владелец через несколько минут умрёт на операционном столе. Я сдаюсь.
Ладони ложатся мне на плечи. Тёплые и широкие. Они ничего от меня не требуют и ничего не обещают взамен. Но от их тяжести ком подступает к горлу. Если я сейчас убью Нанами — потеряю их навсегда. Они больше не будут растирать между пальцев мои волосы, не станут поворачивать к себе моё заплаканное лицо, не обхватят шею перед поцелуем. Я не увижу, как они исчезают в карманах чёрных брюк, как спускают вниз повязку, открывая необыкновенные глаза, обещающие небо, под которым есть место даже мне.
Но они не выбирают за меня. Не умоляют остановиться, не удерживают и не приказывают. Эти ладони признáют свою ошибку, отпустят меня, если я решу остаться демоном. Но их тепло — совершенно точно надежда на то, что всё-таки я тот, кого они смогут и захотят касаться. В их тепле отчаяние, сравнимое с моим. Эти ладони одни против всего мира, против здравого смысла и собственных убеждений. Но в них всё равно остаётся граничащая с безумием вера: дьявола изменит любовь.
Я отпускаю нить.
Ладони разворачивают моё тело словно куклу. Неловко утыкаюсь лицом в шею. Руки обхватывают меня в плотное кольцо, теперь готовые защищать до последней капли крови. Захожусь в судорожных рыданиях.
