Натянутая тетива внутри моего тела наконец отпускает стрелу. Она жаром, терзавшим меня изнутри, вырывается вовне и переплавляется в ту страсть, с которой я отвечаю на поцелуй Годжо. Сейчас у него нет и надежды на то, чтобы забрать себе инициативу. Я сминаю его губы своими, кусаюсь и постанываю. Пальцы тянут мягкие густые волосы на затылке, нетерпеливо залезают ему под куртку. Я боюсь открывать глаза, поэтому крепко их зажмуриваю: мной управляет только интуиция и раскалённое желание. Я спускаюсь ладонью ниже, пытаясь нащупать молнию брюк.
Сатору, положив руки мне на плечи, отстраняется. Сопротивляюсь, пытаясь напряжённым движением дотянуться до губ Годжо. Психую и стягиваю с себя футболку. Он смотрит на меня долгим, задумчивым взглядом. Не отвожу глаз. Может, если он разглядит тот хаос, который творится у меня внутри, станет легче…
— Совершенно новую картину, Хоо, — мягко произносит Годжо.
Он наклоняется и макает палец в разведённую тушь. Проводит им по моей груди. От прикосновений мне немного щекотно. Я опускаю взгляд и слежу за тем, как Сатору чертит новый иероглиф — 徐. «Медленно, шаг за шагом».
— Ты забываешь, что я демон.
— Ни на секунду.
Теперь поцелуй контролирует Сатору. Он мягко дотягивается до моих губ, оставляя сначала невесомые следы. Сильные руки обхватывают торс. Годжо не спешит прижимать к себе, гладить спину или играть с волосами. Он просто целует. Губы то соприкасаются с моими, то снова отдаляются. Ритмичные движения. Нежно. Медленно.
— Знаешь, что язык такой же чувствительный, как пальцы? — шепчет Сатору, ненадолго отрываясь от моих губ.
Я ощущаю это прямо сейчас. Мой — горячий и всё равно торопливый, он гладит зубы и нёбо Сатору. Его — мягко контролирует мои движения, заставляя всё тело реагировать на тёплую, заботливую настойчивость. Ласкаю шею Годжо, притягивая его ещё ближе к себе. Теперь всё кажется предельно простым и ясным. Поцелуй действует на меня так же, как возникающий на бумаге иероглиф — голова очищается от мыслей, я постигаю совершенство настоящего момента.
Сатору скользит губами по моей шее. Доверительно откидываю голову назад. Знаю, что сейчас он не укусит. Вернее, до тугого кома внизу живота хочу в это верить. Годжо будто бы знает все мои чувствительные места: останавливается у ключицы, всасывая горячим ртом кожу. Остатки напряжения выходят сквозь сжатые зубы тягучим стоном. Покрываюсь мурашками, помогаю Сатору снять куртку. Тепло его тела прорывается сквозь мой нетерпеливый жар, успокаивая и согревая.
Теперь я понимаю, что такое нежность.
Годжо движется дальше, покрывая поцелуями грудь и впалый живот. Я невольно поджимаю его ещё больше, не зная, как отвечать на ласки. Сатору чувствует это и поднимает на меня свои невероятные глаза. Там плещется та же страсть, что не даёт покоя мне. Она спускает меня с поводка: стоны становятся громче и настойчивее. Годжо опускается на колени передо мной. Ногтями прочерчиваю дорожки по коже его головы, запутывая мягкие волосы.
— Тише, тише, — хриплым от возбуждения голосом произносит он.
Длинные пальцы в два счёта справляются с ширинкой джинсов. Губы, всё ещё влажные от моей слюны, сквозь ткань белья обхватывают выпирающий член, сжимают его, дразнят. Не могу оторвать взгляд от этого зрелища. Невольно подаю бёдра вперёд, теряя остатки скромности. Годжо спускает вниз раздражающие слои ткани.
Он облизывает мой член от основания до головки, аккуратно отодвигает крайнюю плоть. Вся кровь, до этого момента донимавшая своими горячими волнами лицо, отливает вниз. Я вижу, как ствол дёргается, подаваясь навстречу мягким, влажным губам. Сатору вбирает его в себя. Не могу контролировать стоны, хоть и до крови кусаю губы. Вид Годжо с членом во рту — самое возбуждающее из всего, что я только могу представить. Он помогает себе рукой, поднимая и сжимая мою припухшую от напряжения мошонку.
— Стой, я сейчас… — скулю не в силах совладать с голосом.
Я всегда относился к сексу как к средству удовлетворения потребностей тела. Мне нравилось спать с мужчинами, иногда с женщинами. Но никогда происходящее не отзывалось в моём сердце. Оно оставалось безучастным и холодным. Сейчас, рядом с Сатору, в бешеном ритме оно тратит столько ударов, сколько обычному человеку отмерено на несколько лет жизни. Заходится в дикой пляске, разнося возбуждение по всему телу, заставляя подбираться пальцы ног, выбивая из меня томные выдохи и протяжные стоны.
Понимаю истинное значение страсти.
Годжо берёт член глубже, я чувствую, как узкое горло обхватывает увеличившуюся головку. Слюна стекает вниз, собираясь лужицей у основания. Сейчас я готов поспорить со своим недавним утверждением: пальцы далеко не самая чувствительная часть тела.
— Сатору, — стону, пытаясь оттянуть его голову назад. — Я…
Он сначала поддаётся моим усилиям, а затем — резко, с напором — заталкивает член в своё горло до самых яиц.
Это похоже на судороги. Словно я после получаса в водах горячего источника прыгаю с головой в снег. Темнеет перед глазами. Ноги бы подвели меня, если бы Годжо не придерживал рукой под рёбра.
Сатору отстраняется, и я вижу, как на его губах блестит сперма. Он слизывает её жадным движением языка. Член обдаёт холодным воздухом.
— Прости, медленно не вышло, — нахожу в себе силы улыбнуться я.
— Это всё равно только начало.
Кажется, у меня снова встаёт от одного только тона, которым Годжо произнёс эту фразу. Щелчок пальцев — и мы оказываемся на кровати. В руках Сатору продолговатый тюбик смазки. Мои джинсы и бельё остались на полу. Думаю — да, теперь я наконец-то могу думать! — они не скоро мне понадобятся. Я помогаю Годжо избавиться от остатков одежды.
Растерянно замираю, когда глаза останавливаются на его члене — он огромный, толстый, с парой заметных вздувшихся вен.
— Не бойся, я хорошо тебя растяну, — проследив за моим взглядом, поддразнивает Сатору. — И не вспомнишь о тысячелетнем перерыве.
И откуда у него силы шутить? Я же вижу, как подрагивает от возбуждения его собственное тело. Слышу севший голос. Может, забыл, что повязки давно нет и я могу видеть даже глаза, затянутые поволокой желания?
Крышка исчезает с тюбика, вязкая жидкость ложится на пальцы Годжо. Я успеваю подставить ладонь под её поток — небольшая лужица достаётся и мне.
— Сказал же, не волну… — начинает Сатору, но осекается, подавившись хриплым вздохом.
Я размашистыми движениями распределяю смазку по его члену. Слегка подкручиваю руку, сдавливаю ближе к головке, двигаю кистью — вверх медленнее, вниз быстрее. Годжо прикрывает глаза и рычит сквозь сомкнутые губы. Да, я хорош не только в каллиграфии. Сатору сводит брови, проглатывая гортанный стон. Всё его выражение лица говорит о том, что сейчас он приводит себе тысячу аргументов, почему нельзя входить в меня без подготовки.
Ещё несколько движений, и будет один-один, но Сатору не собирается уступать. Рука ныряет между моих разведённых бёдер. Я замираю, почувствовав прикосновение влажных пальцев к тугому колечку мышц сфинктера. Годжо дразнит меня круговыми движениями — то надавливая и проникая внутрь на половину фаланги, то лёгкими касаниями обводя немного раскрывшийся вход. Голубые глаза внимательно следят за моим выражением лица, которое я не в силах контролировать. Вновь поднявшийся член оставляет капельки предэякулята на животе.
— Внутри Хоо так горячо, настоящий пожар, — деланно округляет глаза Годжо, заставляя моё лицо густо покраснеть. — Вылечишь меня, если палец сгорит?
С этими словами Сатору полностью вводит его в мой анус. Тут же немного сгибает, пытаясь надавить на простату. И, конечно, у него сразу всё получается, это же Годжо Сатору! Мне больше не до игр с его членом, потому что мой собственный вибрирует от напряжения. Я смущаюсь под озорным взглядом проницательных глаз, но не могу сдерживать стоны.
— Добавить ещё один?
Зачем спрашивать, если уже делаешь это! Гадёныш заставляет смазку зависнуть прямо над моим пахом, максимально открытым из-за широко разведённых бёдер. Прохладная субстанция льётся на яйца и стекает ниже, попадая на сфинктер. Сатору пользуется этим и без проблем вводит второй палец. Движения становятся быстрее и амплитуднее. Пальцы то проталкиваются внутрь, стимулируя простату, то расходятся во мне на манер ножниц.
