Вниз летит бокал из тонкого стекла. На полу куча осколков, которые размывает и разносит по углам разлитое белое вино. Сугуру будто бы не замечает — он на ощупь, как слепой, ищет на столике сигареты. Те самые, что остались на кухонном подоконнике.

Годжо вытаскивает свою пачку и кидает её информатору. Пока тот пытается справиться с мятой упаковкой и вытащить одну сигарету, а не сразу десять — Сатору достаёт зажигалку. Не даёт её в руки Гето, а бьёт по колёсику сам и подносит огонь. Тут же вечерняя свежесть пропадает под напором едкого дыма дешёвого табака.

Губы информатора дрожат. Мягкие тапочки мокрые от вина, которое никто не торопится вытирать. Сатору одним прицельным движением отправляет на пол и саму бутылку, и второй бокал. От грохота стекла Гето дёргается, как от разряда тока. Непонимающе утыкается взглядом в лицо наёмника.

— Положи ноги на столик, — просто отвечает тот, двигая свои ступни дальше. — Тапки промокли. И там осколки.

Красавица слишком резко опускает голову, длинные пряди волос падают и закрывают обзор. Гето неловко заправляет их за уши, ойкает, когда замечает, наконец, что весь пол балкона залит алкоголем и усеян стеклом. Он оставляет тапки внизу, а сам поднимает ноги и, согнув колени, упирается стопами в край столика. Снова залипает, разглядывая узоры на своих пижамных штанах. Годжо ждёт.

Парочка у окна докурила сигарету — всё-таки одну на двоих — и ушла. Забыли выключить свет. Сатору продолжает смотреть туда, чтобы выхватить, украсть ещё один кусочек обычной жизни.

— Завтра Сукуна ждёт меня, — Сугуру говорит глухо и тихо.

Девушка возвращается и щёлкает выключателем. Свет в окне мигает и гаснет.

— Что ж, — Годжо закидывает руки за голову, заставляя стул со скрипом отклониться назад. — Он ведь ещё у Махито говорил, что свяжется с тобой. Не сказал, чего именно хочет?

Гето отрицательно качает головой.

— Передал через Ураюме, что завтра я должен быть в доме. Сказал, могу поехать с тобой вместе, — Сугуру сглатывает и изо всех сил пытается не выдать дрожь в голосе. Храбрится и хохлится, как маленькая птица холодной зимой.

— Получается, поедем вместе, — тянет Сатору и тоже делает вид, что спокоен. — Домчу тебя с ветерком.

Тихий смешок, и Гето поворачивает голову. Сатору хочется выть: лицо красавицы белое и бескровное, от нижнего века к скуле тянется дрожащая венка, губы — красное пятно, он успел до крови прокусить себе нижнюю.

— Он убьёт меня, — беззвучно произносит Гето. — Чтобы он ни хотел сначала — в конце убьёт. Он знает, что я его наебал.

Собственная растерянность злит наёмника. От вида испуганного Сугуру — этой всегда надменной и бесстрашной красавицы — в груди горит. Хохочут и перекидываются громкими итальянскими фразами соседи на балконе сверху. Внизу кто-то разговаривает по телефону. Проносится мимо мотоцикл с привязанными к багажнику коробками пиццы. Лают собаки, шумит море вдалеке, ветер шуршит пакетами у свалки. Какие-то блядские дети целой сворой бегут прямо по дороге, наплевав на то, что поздно, что им сигналят, что у одного из них звонит мобильный… Жизнь — в ней нет торговцев наркотиками, десятков тонн оружия, убийств и смертей — нещадно подступает со всех сторон. И только на балконе четвёртого этажа Годжо заперт с беззвучно плачущим Гето в своём мирке, где волноваться приходится не о том, что накричал начальник или пригорел ужин, а о безумном Сукуне, пытках и гибели.

Сатору ставит голые стопы прямо в лужу вина и осколков, подходит к Сугуру, опускается на колени. Сразу становится мокро и противно. Щиплет кожу — значит, стекло всё-таки порезало ноги. Наёмник кладёт голову на бёдра Гето, обхватывает вместе со стулом.

— Не едь, — говорит Сатору буднично и устало. — Скания будет у Сукуны, он про тебя и не вспомнит.

— Нет, — Гето дрожащими пальцами перебирает волосы, гладит ухо, массирует закостеневшую шею. Хочется расслабиться, но в каждом движении крысёныша — отголоски истерики. — Если я не приеду, он что-нибудь выкинет.

— Параноик, — хмыкает Годжо, но внутри соглашается со словами информатора. Ему уже больно стоять коленями на мокром полу, но подниматься не хочется.

— Давай ещё поговорим? — вдруг с отчаянием просит Сугуру. — Вставай, я сейчас уберу и принесу вина…

Годжо приходится делать то, о чём говорит Гето, потому что тот сам вскакивает с места. Со второго раза попадает ногами в тапки, тут же ими пытается сдвинуть осколки к краю балкона.

— Сейчас-сейчас… — приговаривает он и тянется к большому куску стекла. Сатору так ошарашен чередой этих судорожных движений, что не успевает остановить руку. Она хватает осколок, но пальцы тут же разжимаются. На них кровь.

— Достаточно, — Годжо зол. — Оставь всё, идём спать.

— Нет, — Гето одёргивает кисть, когда наёмник тянется к ней. — Нужно выпить. Посиди со мной.

— Сугуру, ты не в себе, — Сатору пытается быть мягким. — Пожалуйста, пойдём. Я промою рану и уложу тебя спать.

Красавица пятится, от каждого шага громче и громче чавкают насквозь вымокшие тапки. Тени продолжают уродовать лицо. Гето бледный, одичавший, испуганный.

— Я расскажу тебе про Болгарию и Рико, только давай ещё…

— Потом расскажешь, — обрывает Годжо и в два шага приближается к информатору вплотную; несмотря на протест, прижимает к себе обеими руками. Сердце Сугуру бьётся так, словно куда-то опаздывает. Череда лёгких толчков — таких быстрых, что сливаются в сплошной стрекот. Сатору прикрывает глаза и делает глубокий вдох, поглаживая по затылку. Пытается успокоить своё сердцебиение, чтобы оно передалось Гето. — Мы завтра вернёмся от Сукуны. И тогда ты всё расскажешь.

Годжо смотрит через плечо Сугуру, ловит глазами ту самую минуту, когда сияющий красным солнечный диск закатывается за горизонт. Следит за ним сквозь резь в чувствительных глазах — очки остались на полке в прихожей.

***

Во второй раз за две недели на Сицилии Годжо убеждается, что скания r730 — крутая тачка. Тихая, быстрая, мощная. Сидя в ней, наёмник думает, что всё в своей жизни сделал неправильно. Нужно было бросать Вэлли Фордж и идти дальнобойщиком крутить баранку.

И сейчас можно проехать съезд в Мессину, чтобы развернуться, рвануть на запад к Чефалу и Палермо — колесить по острову, не думая о шестидесяти тоннах оружия в трёх сцепках. Но Годжо притормаживает у поворота, быстро справляется с управлением и едет ровно туда, куда говорит навигатор.

— Нам нужно на паром? — уточняет у Гето.

— Нет, дом Сукуны только на словах относится к Калабрии. На деле он в предместье Мессины, — скороговоркой отвечает Сугуру, продолжая выстукивать что-то ногтями на экране мобильного. — Вообще, конечно, есть дом и в Калабрии, в Сан-Лоренцо, но сейчас речь шла точно не о нём, ведь…

— Красавица, тш-ш, — посмеивается Годжо и хлопает информатора по бедру. — Не волнуйся.

Гето не отвечает. Кладёт телефон на колени и, подперев рукой подбородок, смотрит в противоположное окно. Музыка играет тихо, поэтому Сатору слышит, как щёлкают друг об друга ногти, как нога отбивает неровный ритм.

— Если станет плохо — говори, — серьезно предупреждает наёмник, но Сугуру раздраженно цыкает.

— Как со временем? — Годжо задаёт вопрос, потому что видит, как информатор читает сообщение на экране своего мобильного.

— Сложно рассчитать, — вздыхает Гето. — Но, думаю, всё должно получиться.

Въезд в поместье Сукуны похож на декорации боевика. По обе стороны от кованых ворот — крупные ребята с автоматами, на дороге к дому ждёт чёрный седан без номеров. Он пропускает сканию, пристраиваясь в хвосте, а впереди из-за поворота выруливает джип — такой же чёрный, тонированный в круг.

— Ужасная бесвку…

— Помолчи, — нервно обрывает Сугуру,

— Если переживаешь, можешь пригнуться заранее, — Годжо хихикает, заметив, каким взглядом крыска пялится в лобовое стекло. Явно пытается рассмотреть — не выглядывает ли дуло автомата из окна машины впереди.

Вместо пререканий Гето сползает по пассажирскому креслу вниз. Огромная кабина скании, обитая бежевой кожей, позволяет ему сделать это без труда: колени отлично помещаются под бардачком, лицо на несколько сантиметров ниже уровня лобового стекла.