— Дальше-дальше, — Годжо крутит указательным пальцем в воздухе; этот коктейль нужно хорошенько встряхнуть, как и старину Фушигуро.
— Лучше тебе меня не торопить, сопляк, — и, разумеется, Тоджи хватается за пистолет. Болванчик оставил на столе свой кольт. Заряженный; ноль внимания на затвор. Старый хрен даже не целится — с полуметра он точно куда-нибудь попадёт. А зная Фушигуро, с вероятностью, близкой к абсолютной, это будет то место, где индусы рисуют себе красную точку.
— Опустите оружие, дон Фушигуро.
Щелчок. Дуло беретты с леопардовой рукоятью упирается в висок Тоджи.
— Профессиональная этика нашей организации не допускает подобного ведения переговоров.
— Не опустишь, и Кенто вышибет тебе мозги, пау-пау, — Годжо складывает пальцы пистолетиком, бесстрашно посылая невидимые пули. Но больше беретты у виска успокаивает прозвучавший список из десяти с лишним позиций, профессионально оценённый Мей в ту сумму, которая доставит проблемы даже итальянской «Коза Ностре». Яйца Тоджи скручены в тугой жгут и подвешены на мишень; реши он нажать на спусковой крючок — отстрелит в первую очередь их.
Фушигуро вскидывает руку с пистолетом. У Годжо закладывает уши: в маленьком кафе низкие потолки и прекрасная акустика. Белыми хлопьями летит штукатурка.
Дверь с ноги вышибает болванчик номер один. За его спиной тенью маячит болванчик номер два. От их рвения, тяжёлых шагов и удара резной ручки о стену хлопья побелки сыпятся с новой силой.
— Вон, — шипит на подчинённых дон и трясёт головой, как старый шелудивый пёс; чудаки пристыженно пятятся и переругиваются вполголоса, пытаясь приладить дверь к петлям, а бородатый кондитер, напротив, не стесняет себя в выражениях. Его слова Годжо ловит краем уха — никогда не знаешь, когда придётся обругать кого-то по-итальянски. Он протирает тёмные очки рукавом водолазки, убирая со стёкол мелкую пыль.
Головы пеплом посыпаны, теперь остаётся выяснить, что довело старину Тоджи до ручки.
— Сука, сука, сука, — Фушигуро выдаёт каждое слово отдельным плевком. — Эти пушки мне прислали русские и китайцы на хранение. Они собрались восстанавливать позиции в Африке…
— Затеяли маленький победоносный политический переворот где-то в Руанде? — подсказывает Мей, стряхивая с волос пыль.
— Наняли «самураев»? — продолжает Кенто. Он прикидывает количество наёмников, которых можно снарядить десятком тонн вооружения — за исключением организации, чьи представители собраны здесь и никогда не получали задание устроить политический переворот в Африке, остаются только одни ребята.
«Вот ведь подсоски», — в мыслях резюмирует Годжо. Стучит по карманам джинсов, выуживает помятую пачку из заднего, достаёт сигарету, поджигает, давит зубами кнопку, затягивается. Хочется засунуть в рот сразу две: сложно придумать что-то хуже, чем упоминание в соседних предложениях шестидесяти русско-китайских автоматов и подстилок-«самураев».
— В Мозамбике, там ископаемые, — Тоджи достаёт портсигар, и в него сразу ныряют тонкие пальчики Мей; её энтузиазма как не бывало — семь миллионов давно поделили и она первая с конца в этой очереди. — Наняли «самураев».
Нанами брезгливо прикрывает нос платком, и Годжо специально выпускает тугую струю дыма в стол, чтобы она красивой волной разбилась о чашку Кенто. Тот дёргает бровью, обещая Сатору долгую и мучительную смерть.
— «Самураи» прибудут сюда через пару недель, — Тоджи заканчивает фразу закономерным «блять». — Ещё через какое-то время здесь будет правительственный агент, который должен следить за транспортировкой наёмников и оружия.
— Оружия, которого нет?
В голове Годжо легко перекидываются мостики между рассказом Тоджи, его трясущимися руками и готовностью заплатить почти полмиллиона за задание. Оказывается, яйца Фушигуро в тисках настолько давно, что уже успели посинеть.
— Да, сопляк, ты прав, пушек у меня нет.
Похоже на исповедь. Годжо готов перекрестить дона Фушигуро и отпустить с миром, но русские, китайцы и «самураи» вряд ли разделят столь благородный порыв.
— Они исчезли с моего личного, особо охраняемого склада ровно тогда, когда сосунок дал дёру.
Сатору помнит Мегуми угрюмым засранцем, который при своём метре с кепкой умудрялся смотреть сверху вниз с выражением «отвали, дядя» и «ты что, дурак?». Представить Мегуми, лихо крутящего баранку очевидно огромного грузовика с разобранным вертолётом внутри, Годжо может, а вот сдержать смешок после этого — нет.
Тоджи снова хватается за пистолет. Но вяло, без огонька. Так, будто решает: пустить пулю в Годжо или себе в висок.
— Если я не верну оружие до того, как все эти черти соберутся здесь, окажусь в полном дерьме.
— Ты уже в полном дерьме, — пожимает плечами Годжо, бросая окурок в стакан с подтаявшей молочно-ледяной крошкой.
Мей возвращается к стене и «пиле», прицельно отправляя свою сигарету в тот же стакан; Тоджи тушит об стол.
— Если вы берётесь за дело, то нет.
Годжо хочет переспросить «что-что?», потому что слова дона больше похожи на рык и зубной скрежет.
— Нам нужно обсудить это с командиром Масамичи… — начинает Кенто, бросая взгляд на наручные часы: в Италии шесть утра, значит, Яга в Атланте, скорее всего, уже спит. — После полудня мы решим этот вопрос и…
— Мы в деле! — Годжо щёлкает пальцами и, качнувшись, бодро встаёт на ноги.
Сатору в бедро упирается что-то твёрдое. Обычно он не против такого, но тут дело в правильной обстановке: музыка, свечи, бутылка вина… Но от подобной неожиданности становится не по себе в маленьком сицилийском кафе, где оружия на квадратный метр столько же, сколько реквизита в голливудском боевике.
Нанами ощутимее вдавливает дуло беретты — чёрт, затвор-то снят! — в плотные джинсы. Конечно, Кенто, хренов фанат анатомии, тычет своей пушкой прямо в бедренную артерию. Если выстрелит, то у Годжо будет всего шестьдесят секунд, чтобы извиниться за слюни в печенье, дым в кружке и оборванную на половине фразу. Ещё минуту Нанами оставит себе для раздумий, а следующую, разделяющую Сатору и смерть от невосполнимой потери крови, в лучшем случае использует для оказания первой помощи.
— Сядь, — говорит Кенто, и Годжо садится.
— Не перебивай, — добавляет Нанами, и Годжо больше не будет.
— Так вот, мы обсудим всё с командиром Масамичи, доложим ему об изменениях в задании и, если он даст добро, приступим к исполнению, — Нанами как ни в чём не бывало приглаживает зачёсанные волосы и стряхивает остатки штукатурки с воротника светлого пиджака.
Между прочим, Годжо попросили всего лишь не перебивать, это совсем не то же самое, что заткнуться.
— Старина, мы в деле! — наученный горьким опытом Сатору теперь вскакивает со стула в два раза проворнее, оказывается рядом с Тоджи и хлопает того по плечу.
— Годжо, — выдыхает Нанами, но слышится почему-то «дерьмо».
Мей подхватывает свою «пилу» и перекидывает ремень через голову. Похоже на молчаливое согласие принять задание.
Нанами, Мей, а с ними Сёко, Юй и Ино — полный состав элитного отряда частной военной организации «KLD» (Сатору давно устал ломать язык этой аббревиатурой, расшифровку которой вряд ли помнит сам Масамичи, и говорит просто «Колледж») — наслаждаются итальянским солнышком и достопримечательностями Сиракуз уже пару дней. Изначально работа с «Коза Нострой» и доном Фушигуро была их миссией. Годжо долго ломался: рассказывал Яге, что боится летать на самолёте (парашютное десантирование не в счёт — это весело!), загибается без сигарет (ну и что, что лететь четыре часа с пересадкой?) и от скуки всегда лезет под юбки стюардессам (они не могут устоять, а за секс в туалете отправляют на исправительные работы). Сатору сдался, когда узнал, что наниматель — его давний приятель, с которым они однажды три часа простояли у буддистского храма в Кавасаки, держа друг друга на мушке. Местные монахи приняли это за современную вариацию медитации и почтительно обходили стороной двух идиотов. Оба оказались на соседних койках с солнечным ударом, где и завязалось странное знакомство — оттого, что пистолеты у них забрали.
