— Что ты?..

Сатору втягивает щеки, создавая больше напряжения вокруг члена Гето. С громким, безумно пошлым и гадким — прямо как сам Годжо — звуком выпускает его изо рта.

— Я собираюсь трахнуть тебя, — доверительно шепчет Сатору. — Сначала растяну. Не знаю как насчёт твоих бывших, но у меня большой… А, ты же видел.

Гето захлебывается: то ли от негодования, то ли от того, что Сатору толкается глубже, сгибает костяшки внутри.

— Душ, — почти плачет Сугуру. Наёмник свободной рукой ласкает его член. Медленно размазывает слюну, покручивающими движениями отодвигает крайнюю плоть и давит большим пальцем на головку.

— Не пизди, — Годжо сам хочет дать себе по лицу за то, насколько это грубо. Но вид Гето, который гнёт поясницу так, что хребет вот-вот треснет, сносит крышу. — Ты перед каждой нашей встречей себя готовишь.

— Что?.. — говорить у Сугуру получается отвратительно, но Годжо нравится, ведь теперь он понимает свою красавицу с полуслова.

— Насквозь вижу маленьких шлюшек, — смеётся Сатору.

Гето вдруг хватает его за руку — ту, которая гладит член — и решительно отталкивает её. Лицо красавицы вмиг становится серьёзным и сосредоточенным.

— Хватит, — говорит Сугуру так, будто у него совсем не дрожит голос.

Сатору слушается. Если бы Гето сказал ему выпрыгнуть в окно — он бы подчинился. И это далось бы ему легче, чем вытащить палец из тугой задницы и перестать ласкать подрагивающий член. Годжо сглатывает, умоляя себя о терпении. Крысёныш наклоняется, пытаясь дотянуться до своего съехавшего на пол белья.

— Обиделся на шлюшку? — шепчет ему Годжо, задевая горячими мокрыми губами ухо. Для следующего слова приходится собраться с духом: — Прости.

— Я больше не буду? — нервно передразнивает Гето, но надевать белье и брюки не спешит.

Тело мужчины подрагивает, суетливо бегают по резинке боксеров пальцы, зубы мучают бледные губы и кусают внутреннюю сторону щеки. Сугуру ведёт себя странно. И этому есть объяснение: в него выстрелили десять минут назад.

— Буду по-другому, — говорит Сатору, вкладывая в эти слова всю нежность, на какую способен.

— Мы всё равно не сможем. Смазка, презервативы, — ломается Гето.

Наёмник поднимает край кардигана, чтобы залезть в задний карман джинсов. Кладёт на диван — резче, чем следует — серебряную ленту из трёх квадратиков и одну круглую мягкую упаковку с лубрикантом.

— Я тоже ждал, — шепчет Сатору в шею Гето. От жара запах парфюма —гноя и бинтов — ещё сильнее, словно двое решили трахаться посреди перевязочной.

Дёргается крысиный кадык. Сугуру кончиками пальцев придавливает одежду к полу, приподнимает ноги и отодвигает ненужное в сторону. Годжо оглаживает плечи, красными бороздами разлиновывая кожу до острых углов лопаток. Этим движением он спускает пиджак. Потом держит за рукава, помогая Сугуру снять его и оставить на спинке дивана. Теперь на красавице только белая майка. Она ни черта не скрывает. Ни пирсинг в сосках, ни вибрацию дыхания, расходящуюся от грудной клетки к животу, ни тонких контуров, которые отделяют друг от друга мышцы. Сатору трогает, но до сих пор не верит — Гето живой, не нарисованный, не убитый сгоряча выстрелом в лоб. От воспоминания о том, как охотно дёрнулся спусковой крючок под пальцами, спирает дыхание.

Сугуру сидит широко раздвинув ноги, облокотившись на спинку игрушечно-узкого дивана ар-деко и запрокинув голову. Годжо видит острый клин подбородка. Руки наёмника начинают всё сначала: перебирают пороги ребёр; минуя пах, сжимают и царапают внутреннюю сторону бёдер. Каждый вдох Гето — полустон. Его член дрожит и размазывает смазку по гладкой коже внизу живота. Сугуру — каким бы ни решил Годжо быть нежным, этот длинноволосый самая настоящая сука — пододвигается на край дивана так, чтобы наёмник легко мог продолжить начатое.

Сатору хочет немного повременить. Подольше насладиться похотью, которая сейчас в каждом движении Сугуру. Крысёныш мнёт бархат обивки, напрягая мышцы на предплечьях. Виляет своим задом, стараясь поразвратнее выставить член. Наклоняет голову и косит на Годжо накрашенными глазами.

Сатору хочет немного повременить, но его стояк плохо совместим с жизнью.

Годжо хватает пробник со смазкой, неаккуратно разрывает посередине. Грёбаный гель, конечно, сразу почти весь вытекает на пальцы. Гето видит всё это и по-сучьи ухмыляется. Сатору думает, что скалиться ему осталось недолго. Резко, по нижние костяшки, загоняет два пальца в задницу Сугуру. Тот вздрагивает от собственного стона.

— Блять, да я с ума сойду, — случайно произносит вслух Годжо. Первый звоночек того, что уже сходит. Насаживающийся на пальцы Гето, тихо выстанывающий имя своего мучителя, не оставляет шансов сохранить рассудок.

Третий палец оказывается внутри быстрее, чем рассчитывает Сатору. И ему нечем оправдать поспешность подростка, который трахается впервые. Даже в пятнадцать Годжо так не трясся.

— Можно? — спрашивает он у Гето.

— На кровать, — так же рвано отвечает тот.

Чтобы отнести Сугуру на кровать, его нужно обхватить под бёдра, поднять, притянув к себе, и — обязательно! — поцеловать. Напряжённый член прижимается к паху Годжо. Сатору думает, что умрёт прямо сейчас. Его джинсы трещат от того, с какой силой давит на них стояк. Это больно. Но ещё больнее осознавать: прежде чем трахнуть Гето, нужно пройти десять ёбаных шагов до комнаты с кроватью.

Сейчас Сугуру целуется так развязно, словно до этого играл роль монашки. Годжо не узнаёт его. Беспокойные руки царапают шею, рот лижет, кусает, всасывает, остервенело хватает всё, до чего может дотянуться: нос, щеки, уши, потом вдруг — неожиданно, до дрожи — губы.

— Боже, блять, — стонет Сатору, которому приходится отклониться от курса и вжать Гето спиной в стену. — Я прямо здесь тебя трахну.

У Сугуру ни единой мысли в глазах. Они тупые и тёмные. И это неудивительно, потому что красавица умудряется даже на весу тереться членом о живот Годжо. Наёмник плотнее обхватывает ягодицы, чувствует следы смазки и то, как нетерпеливо сокращаются мышцы.

— Расстегни ширинку и достань мой член, — приказывает Сатору. Идти до кровати нет смысла. Презервативы всё равно остались на диване. Поражённый возбуждением мозг Годжо решает, что даже со СПИДом он какое-то время проживет, а вот если не вставит Гето — умрёт на месте, на полу в квартире Цумики.

Сугуру — послушный котёнок. Он продолжает держаться одной рукой за шею наёмника, а второй расстёгивает пуговицу на джинсах, ведёт вниз собачку молнии и тянет плотную ткань. На серых боксерах мокрое пятно, головка выглядывает через резинку, которая неприятно давит на неё. Гето не может оторвать свои бездумные глаза от члена Годжо. И Сатору готов поклясться — это лучше всех отсосов на его памяти.

Сугуру тяжёлый, горячий и неповоротливый из-за того, что все его мысли сосредоточены на стояке Годжо и на том, как бы побыстрее почувствовать его своим задом. Поэтому Гето ёрзает, виляет бёдрами. Он скулит, кусает губы, что-то шепчет. Годжо хочет поиграть и попросить его сказать «Трахни меня, пожалуйста». Но от одной фантазии об этом наёмник готов обкончаться как подросток во сне.

— Держись, — просит Сатору, но Гето плевать. Он даже не слышит. Возится и — какая же сука — тянется к собственному члену. Пока Сатору соображает, как обхватить тупое тело самого горячего мужчины на свете так, чтобы тот не разбил затылок о стену, этот самый горячий мужчина на свете подтверждает своё звание. И если раньше Годжо думал, что они с Сугуру делят пьедестал на двоих, то сейчас сдаётся: итальянский торговец информацией — безусловный триумфатор. Эта сучка своими тонкими пальцами обхватывает не только собственный член. Оба сразу. Прижимает сочащийся смазкой стояк Годжо к своему, всё ещё влажному от слюны, и ведёт ладонью вверх-вниз. Кто-то рычит. Секунда — и Сатору понимает: это не кто-то, это он рычит. Ревёт, гортанно стонет, лбом таранит холодную стену чуть правее скулы Гето, который откинул свой затылок на холодную поверхность.