— Вы же знаете его, дядя Сатору, — Цумики снова угасает на глазах; ловит вилкой черри, который катается по тарелке и никак не даётся. — Он ничего мне не говорил. Даже не познакомил меня со своим возлюбленным. Просто исчез.

— Нет, если бы он исчез просто, я бы просто за ухо притащил его обратно и просто устроил вам вечер семейных откровений, — прикрыв глаза, говорит Годжо. — Но он сделал всё очень сложно. Это создало некоторые проблемы. Но не переживай. Дядя Сатору всё уладит. А потом на деньги твоего же отца купит тебе здесь картинную галерею. Где-нибудь в Ортиджии, чтобы пердун Тоджи видел её прямо из окна своего особняка. А мафию пусть возвращает туда, откуда взял.

Цумики тихо смеётся и наклоняется к плечу Годжо, укладывая на него голову. В детстве она делала так же: свешивалась с дивана и устраивала подбородок прямо на ключицу Сатору, чтобы получше рассмотреть картинки в комиксах про «Чудо-женщину», которые тот читал им с Мегуми вместо сказок на ночь.

— Спасибо, дядя, — произносит Фушигуро. — Я рада, что вы приехали.

Хоть кто-то этому рад.

— Можете ложиться спать. Я уберу на кухне, — Цумики встаёт, заметив, как Сатору зевает.

— Я помогу, — предлагает Кенто.

Сугуру встаёт из-за стола и, проговорив невнятное «спасибо», идёт в комнату. Годжо не успевает увидеть его выражение лица, но почему-то чувствует, что тот остался под впечатлением от разговора.

***

В телефоне куча фотографий с сегодняшнего дня: со смотровой площадки Таормины, у фонтана в центре города и рядом с лестницей, которая к нему ведёт. На одной Сатору обнимает расписную керамическую вазу, на другой — пытается притянуть к себе Сугуру, который отвратительно получается на фотографиях и знает об этом. Годжо делает вид, что держит на ладошке Этну, пока Гето что-то говорит и всё его лицо размывается в один белый блин с чёрными разводами бровей и глаз. На большинстве снимков — крупный план той достопримечательности, на фоне которой просил сфотографировать его Сатору. Это Нанами устал от просьб и нащёлкал двадцать кадров крыши церкви и креста на горе. Сам Кенто везде либо спиной, либо средним пальцем поправляет очки. Есть только одна удачная: высокая блондинка — её Годжо поймал за локоть и попросил снять их втроём — не отпускала никого, пока фотография не вышла сносной. Нанами на ней скрещивает руки на груди, но смотрит в камеру. Гето улыбается, потому что девушка сказала, что он красивый. А Сатору прижимает этих двоих к себе и показывает язык. Годжо приближает снимок, внимательно рассматривает и добавляет в избранное. День вышел что надо. Хорошо, что Тоджи был занят и с ним не получилось связаться сразу — именно поэтому они до вечера гуляли по Таормине.

Сугуру крадётся из душа. Не крыса — тихая мышка. Приоткрывает дверь, протискивается в щель, прижимая ком вещей к груди. Кто-то снова привёз ему сумку с новой одеждой. Гето после ужина выходил, чтобы забрать вещи подальше от дома Цумики, но Сатору следил за ним с общего балкона и видел мускулистого мужика со светлым каре и опахалом накладных ресниц.

Ничего подозрительного, так Годжо и представляет итальянских дизайнеров.

Сейчас Гето в шёлковых домашних штанах — у него вообще есть что-то не соблазнительное? — кладёт уличные вещи на кресло. Так торопится, что не складывает их, а сваливает кучей. Освободив руки, нагибается, опускает голову вниз — кончики чёрных волос качаются в паре сантиметров от ковра. Помогает себе предплечьем, поддевая им пряди, а потом обхватывает их пальцами другой руки. Перекладывает обратно в левую руку, на которой браслетом болтается пластиковая резинка. Стаскивает её правой, собирает хвост. Распрямляется, ведёт острыми белыми плечами. Чуть наклоняет голову. Накручивает волосы в несколько витков вокруг резинки. Получается высокий неаккуратный пучок. Гето доволен, Годжо тоже. Он видит жилу на высокой шее, круто очерченную линию челюсти и чёрные блики пирсинга в ушах.

Всё так же тихо Сугуру подходит к кровати. Он выпросил у Цумики второе одеяло, поэтому прежде, чем лечь, оттягивает его дальше от Сатору. Красавица уверена, что её чудовище спит.

Штор в комнате нет, поэтому Годжо в лунном свете отлично видит белую грудь и плоский рельеф пресса. На животе самого Сатору можно стирать и полоскать бельё, настолько выпуклые и крепкие кубики. У Гето даже линии, уходящие к резинке пижамных штанов, будто вдавлены внутрь, а не образованы подкаченной косой мышцей. Мазок тёмной краски на фарфоре.

Сугуру очень старается не разбудить Годжо. Садится на кровати, перекидывает на матрас ноги одну за другой и ложится, отодвигаясь на самый край.

— Выбирай, — Сатору переворачивается на спину; для тишины, которую так старался сохранить Гето, голос слишком громкий. — Сам выбирай, чем мы будем заниматься. Или поговорим про туризм в Болгарии, или развлечёмся.

— Не понимаю, о чём ты, — не оборачиваясь, отвечает Гето.

Годжо повторяет на японском. Берёт в руки телефон и быстро печатает это же предложение в переводчике. Бодрый мужской голос выдаёт отрывистые звенящие итальянские слова.

— Если сон это развлечение, то второе, — наконец произносит Сугуру.

— Так и знал, что ты ни черта не понимаешь в развлечениях, — шепчет Годжо.

Прислоняет губы к белой полоске шеи на пару сантиметров ниже линии роста волос. Тело Гето отвечает короткой судорогой — как если закинуть за шиворот снежок, прислонить холодную бутылку колы, обжечь нагретым камнем на пляже, поставить клеймо. Годжо аккуратно сжимает зубы, будто держит котёнка за шкирку.

— Пусти, — шипит Сугуру.

— Повернись.

— Я уйду спать на диван, — угрожает Гето, но остаётся на месте.

Руки отодвигают дурацкое второе — лишнее — одеяло. Сугуру каменеет. Напряжены бугры мышц на предплечьях, ровной линией вытянут позвоночник — его Годжо гладит, чувствуя деления острых позвонков под подушечками пальцев.

— Повернись, — повторяет Сатору и языком очерчивает крутой скат плеча, останавливаясь на выпирающей косточке. Её прикусывает тоже. Захлёбывается ударившим по вискам адреналином, когда Гето со свистом выдыхает сквозь сомкнутые губы.

— …На диван, — упрямо твердит Гето и, мать его, остаётся на месте. Даже после душа его кожа остаётся горячей и мускусной, будто это не парфюм, а продукт звериных желез, выделяемый ими специально, чтобы с корнями отрывать Сатору крышу.

— Иди, — Годжо меняет тактику, потому что едва держит себя в руках. Вернее, в них он сжимает рёбра Сугуру, пересчитывая большими пальцами каждый ощутимый сквозь тонкую кожу гребень. Но ещё чуть-чуть, и ладони рванут вниз, прощупывать, что же всё-таки там за полосы — разводы акварели или мышцы живого человека.

Язык находит застёжку серёжки на мочке уха. Металл быстро перенимает жар. Кажется, он раскаляется докрасна. Кажется, Годжо больно. То ли сгорают губы, то ли острый кончик штифта до крови втыкается в язык. Тупой до невозможности Гето стонет. Будто не понимает, что это почти «да».

— Или соглашайся, или уходи, — Сатору вырывает эти слова у своего сознания, которое мигает слабой точкой в отдалении. Он уже почти животное. Почти трётся о бёдра Сугуру стояком.

…Вдруг громкий кашель. Какая-то возня. Щелчок ногтя по экрану мобильного.

«Данное видео создано в научных целях, в видео присутствуют сцены размножения богомолов. После того, как самец находит самку, он с медленными остановками, покачиваясь, подкрадывается к ней со спины…»

И Сатору, и Сугуру замирают. Слушают. Звук — за стеной. Но такой чёткий и громкий, что можно подумать, кто-то третий на кровати включил эту муть в ютубе.

«В нашем случае, самец сделал героический бросок, чтобы попасть на верх самки».

Слышно даже дыхание человека за стеной. Как поправляют подушку и натягивают на нос одеяло. Соседняя комната — это спальня Цумики.

— Новый дом, здесь картонные стены, — шепчет Гето.

— Настолько?

— Ага, — отвечает Фушигуро из-за стены.

Годжо сам подбивает «лишнее» одеяло под бок Сугуру. Отворачивается и думает, что римские боги его ненавидят.