— Куда ты идёшь?

Годжо переходит дорогу от парка и зачем-то направляется к небольшому ресторанчику с садом за витой оградой.

— Не спросишь, почему у меня такие волосы?

— Нет.

— Потому что…

— Я не спросил.

— Зря, это крутая история.

Сатору замедляет шаг, рукой останавливает Сугуру, мешая ему продолжать идти вперёд.

— А знаешь, у кого ещё в Сицилии такие волосы?

Гето прикладывает усилие, чтобы оставить на губах лёгкую, ничего не значащую улыбку. Старается, чтобы тело не среагировало на эти слова неуместным напряжением. В голове много вариантов ответа, но озвучить лучше только три:

— Синьорина Мей Мей, её брат, а ещё человек из «Панды» — Инумаки Тоге, — осторожно перечисляет Сугуру и делает паузу, словно собирается продолжить.

— Есть ещё один, — Годжо тянется к голенищу сапога; их — высокие, со шнуровкой и массивной подошвой — он тоже, видимо, успел купить. — Жертва калабрийского парикмахера. Выблядок с белым горшком на башке. Блядаюме.

Смешок Гето глушит в кулаке. Точнее эту сволочь и не опишешь.

— Вы знакомы?

Сатору достаёт финский нож. Не очень длинный, сантиметров двадцать, зато тонкий и острый. Сугуру не по себе от одного взгляда на тёмную углеродистую сталь. Хочется прикоснуться к шее, чтобы убедиться: на ней нет кровоточащей полосы.

— Ага, крошка Мегуми организовал встречу, — Годжо отзывается неохотно, его мысли явно заняты другим. — Красавица, если хочешь получить свои деньги быстрее, то делай, как я скажу.

— Как это…

— Цыц, — Сатору прикладывает палец к губам Гето и улыбается совсем безумно. Будто во рту ряд клыков, таких же острых, как и нож в руке. — Ты обойдёшь этот ресторанчик справа и будешь ждать. Когда в твою сторону побежит шустрый выблядок, ты постараешься его задержать. Хотя бы на полсекунды. Ты ведь способный. Выдашь какой-нибудь финт: подножка, захват, да хоть закричи, что здесь копы. Понял?

— Попробую, — Сугуру сжимает челюсть и надеется, что Годжо через алую пелену перед глазами не заметит выступивших желваков.

— Это тебе, — второй нож Сатору достаёт быстрее; подкидывает в руке так, что лезвие ложится на широкую ладонь, и рукоятью вперёд подаёт Гето. — Если будешь кидать, то держи ближе к острию.

Сугуру и сам чувствует, что игрушка в его руках тяжелее, чем обычный метательный. Хорошая сталь и литая резина. Взгляд невольно скользит по чёрной водолазке, тёмным джинсам, высоким ботинкам. Сколько там ещё оружия? Можно ли незаметно спрятать пистолет? Кастет? Телескопическую дубинку? Или Сатору Годжо достаточно одного ножа, чтобы выглядеть таким опасным?

— Не волнуйся, если тронет мою красавицу, я выпущу ему кишки.

С этими словами наёмник разворачивается и уверенной поступью направляется к ограждённому саду. Сугуру приходится помотать головой, чтобы отогнать видение бьющего по длинным накаченным ногам хвоста — белого с пятнами, как у снежного барса.

По большому пальцу стекает капля крови: Сугуру, как зелёный хулиган из подворотни, забыл, что у ножа нет гарды и коснулся подушечкой лезвия. Приходится вытирать руку о жёсткую ткань накидки.

***

После каждого шага остаются помятые, вдавленные в землю цветы. Хорошо, что недавно прошёл дождь. Влажная почва с мягким ковром молодой травы беззвучно пружинит под ногами.

У Годжо в голове трёхмерный макет ситуации. Он полностью построен на его предположениях, но Сатору не был бы лучшим наёмником, если бы допускал ошибки. Или его бы наградили этим званием посмертно.

Утахиме спускается к парку с главного проспекта, петляя по переулкам между жилыми домами. Ураюме, чей белый горшок Годжо засёк совершенно случайно где-то между торговых палаток, ждёт, пока она свернёт и окажется там, где людей нет совсем.

«Думай, как охуевший выблядок», — заклинает себя Сатору. Он понимает, что случайности случайны только для тех, кто не знает ничего о законе всеобщей взаимосвязи, когнитивных исследованиях и вообще прозе жизни. А Годжо, промотавший на свете тридцать шесть лет, в курсе, что если среди лавочек мелькает белая макушка сволочи, которая палила в тебя несколько дней назад — жди беды. Перечень бед строго ограничен рядом условий: в них должны фигурировать огнестрельное оружие, блядские хитрые планы, безлюдные подворотни и беззащитные женщины. Все переменные сходятся в одну ровно за небольшим рестораном напротив парка. Там проходит Утахиме с листовкой от «Панды», там нет ни одной живой души, только техническая зона кафе, которое закрыто до летнего туристического сезона.

Пешеход «У» встречается с пешеходом «В» в точке, которая не просматривается ни с трассы, ни с окон ближайших домов. Годжо раскручивает макет в голове, чтобы понять, как эти двое располагаются относительно друг друга. Иори пьяна и довольна собой: она смотрит вперёд или крутит головой, разглядывая цветы под ногами и орнаменты на стенах. Выблядок сложен как ребёнок: крадётся следом, потом одним шагом сокращает расстояние и вжимает дуло пистолета между женских лопаток. Как раз в этот момент пешеход-ассасин «Л» (от слова «лучший») должен оказаться в кустах палисадника и метнуть оттуда нож прямо в запястье вытянутой руки, сжимающей пушку.

Почти.

Блядаюме стоит к Утахиме ближе, чем в воображаемом макете. Но — Годжо забывает все неудачи и радуется везению — он держит пистолет в левой руке.

Нож пробивает основание ладони насквозь. Острие со звоном бьётся о сталь. Пальцы выблядка разжимаются, оружие летит вправо, катится к стене.

— Хватай, — кричит Сатору, обращаясь к Утахиме.

Та оборачивается. Слишком медленно.

Ураюме уже срывается с места, прижимая к груди окровавленную ладонь. Бежит. Годжо за ним. Но выблядок ловкий, маленький и шустрый. Живёт инстинктом, который в Иори заглушает вино.

Сатору — умный и опытный. Он не старается догнать, а, как охотничий пёс, загоняет жертву, ведёт в нужном направлении. Вместо решительного скачка вперёд, подаётся влево, перекрывая путь наверх, к главной людной улице. Ураюме остаётся мчаться вдоль сада и ресторана, ровно к той точке, где ждёт с ножом Сугуру. На красавицу сделана крупная ставка, и Годжо ловит себя на неправдоподобной, почти отеческой гордости: Гето сможет, он сделает всё так красиво, что даже во время пыток выблядок будет отвлекаться на ненависть к нему.

— Быстрее, а то догоню, — кричит Сатору и, задыхаясь от предвкушения, бежит следом за Ураюме.

— Катись на хуй, мусор, — тот не бережёт дыхание; зря.

Впереди та самая развилка. Лестница вверх, где начинаются плотные ряды жилых домов. Трасса вдоль парка и поворот вниз — к подлодкам и Николаю II.

Ураюме белой гадюкой виляет влево. У Годжо в груди жжёт от предвкушения. Он забывает про кастет в заднем кармане, телескопическую дубинку, привязанную к голени под джинсами. Он догонит и растерзает голыми руками. Будет бить долго, с упоением замешивать кровавую кашу на месте лица. Он шипит и давится подступающих хохотом.

Давай, Сугуру Гето, не подведи.

Сатору хватается рукой за угол стены, чтобы затормозить. Перед ним должна появиться его красавица, уложившая беглеца на лопатки. Вряд ли Гето стал бы использовать нож и марать свою выебистую накидку кровью.

— Сука, — качает головой Годжо, — сука, сука, сука!

Он продолжает улыбаться, потому что не верит глазам. Белый горшок с чёрной прокрашенной полосой в середине взлетает по лестнице и ныряет в узкие дворы, из которых его теперь не достать.

Кулак крошит пористый камень стены.

— Прости, я не думал…

Голос за спиной. Сатору кидается на него, как бык на красную тряпку. Знакомый треск ниток, только сейчас это не шёлк, а хлопок.

— Где ты был?

Лицо Сугуру, которого Годжо трясёт за грудки так, что ноги отрываются от земли, бледнее обычного.

— Я ждал внизу.

— Нахера?

— Думал, он повернёт к парку.

Сатору отпускает. Прислоняет ладонь ко лбу, пригоршней накрывает чёлку, оттягивая её к макушке. Губы дрожат от тупой улыбки и остатков животного предвкушения.