Аой насупил брови и повернулся к своей коллеге.

— Иори, это правда?

— Чёрт, — женщина качнулась назад, откидываясь на спинку кресла, — вроде бы.

— Значит, вы виноваты точно так же, как и старина Тоджи. Кстати, про худший сценарий: вас втянут во все эти разборки как полноценных участников. Международные скандалы, суды, из наёмников станете террористами… Будто ты сама не знаешь, как это бывает.

Утахиме, видимо, знала. Прикрыла глаза и шумно выдохнула.

— Но Гакуганджи…

— Дед заложит вас с потрохами, чтобы спасти свою репутацию. Насушит вам сухарей и отправит в Гаагу, а через пару лет соберёт новый элитный отряд.

— В Гаагу?

— Даже не интересовалась?..

— Там тюрьма ООН для международных преступников, — ответил вместо Сатору Гето.

— Ты ошибаешься насчёт нашего командира, — произнесла Утахиме, но глаз так и не открыла; весь её пыл куда-то улетучился, на мгновение Сугуру стало жаль её. Просто уставшая женщина, которая в три часа ночи хочет спать, а не думать, как избежать последствий того, к чему совсем непричастна.

— Ёшинобу Гакуганджи. Глава частной военной организации «Самураи». Раньше подозревался в мошенничестве и связях с террористическими группировками. Потом начал сотрудничать с правительственными службами Китая. Вскоре после этого с него сняли все обвинения, а те, с кем он предположительно работал раньше, отправились на смертную казнь. Каждый человек, чьё имя хоть раз встречалось в личном деле Гакуганджи, — Гето говорил в полной тишине, Тодо замер каменным изваянием, а Утахиме, казалось, перестала даже дышать.

— Спасибо, кра… — Сатору вдруг осёкся, подумал мгновение, продолжил: — Сугуру.

Гето окинул взглядом номер «самураев». Пара дыр в стене рядом с телевизором, осколки вазы на подоконнике, пятна гари по ковру, а у двери в туалет — кровь и липкая желтоватая лужа. Вот, оказывается, что нужно было устроить, чтобы идиот перестал звать его «красавицей».

— Но мы всё равно должны…

— Правительственный агент приезжает через неделю, — вдруг пробасил Тодо. — У тебя есть план, Сатору? И, скажи мне честно, друг, оно того стоит?

Тепло волной прошло по напряжённому телу Гето. Словно он дошёл по канату до устойчивой платформы и теперь может перевести дыхание. Если заговорил Тодо, то «самураи» согласны работать с «Колледжем».

— Не знаю, но мне пока что весело, — улыбнулся Сатору и поплотнее запахнул халат. — Детали расскажу завтра.

— Выезжаем в Таормину в десять утра, —закончил разговор Нанами. — Там всё обсудим.

Сугуру незаметным движением отодвигает край шерстяной накидки и смотрит на часы. Обе стрелки указывают ровно вверх. Полдень.

— Этот, — выдавливает сквозь сжатые зубы Иори, — обещал рассказать свой план сегодня. Где он? Почему не поехал с нами?

— У синьора Сатору возникли срочные дела, — Гето шаг за шагом приближается к осознанию, что ненависти заслуживает только он сам. Не прошло и пяти минут, как он нарушил обещание не спасать вёрткий зад Годжо.

— Он проспал, — Нанами снимает очки и потирает переносицу. — Я заходил будить его, но он сказал, что доберётся сам.

— Это абсолютно безответственно, — возмущается Утахиме.

Официант приносит вино и стойку для ведёрка со льдом. Все замолкают, пока он на полотенце поворачивает бутылку к Нанами, демонстрируя этикетку. Открывает мастерским движением, предлагает продегустировать. Кенто держит бокал за тонкую ножку, чуть раскручивает, нюхает, потом мочит губы.

— Хорошо.

Мужчина наливает вино по самую широкую часть чаши. Обходит Гето со спины, повторяет. То же самое с Утахиме. Кладёт бутылку в ведёрко и, кивнув, уходит.

— Есть вещи, с которыми приходится мириться, — неожиданно продолжает Кенто спокойно и тихо, — если хочешь работать с лучшим наёмником.

— Только не повторяйте это при нём, — просит Сугуру, отпивая из бокала.

Нанами поднимает усталый взгляд и в нём ясно читается, что он скорее умрёт, чем похвалит Сатору в его присутствии. Если это само по себе не означает смерть: вряд ли хоть кто-то на земле сможет выжить в том потоке самовлюблённости, который вырвется из лучшего наёмника в этот момент.

— Если он не объявится через полчаса, я свяжусь с командиром Гакуганджи, — предупреждает Иори и делает основательный глоток. — Бе, оно же как дёготь!

Сугуру смотрит на бутылку прекрасного сицилийского вина. Лучше бы Тодо всё-таки разбил её об стол.

— Я попрошу для вас марсалу, — улыбается Гето, вновь поворачиваясь к Утахиме. — Или кока-колу?

Иори бурчит себе что-то под нос и неохотно цедит шардоне. Говорить снова не о чем. Из динамиков льётся негромкая инструментальная музыка. Ветер катает по узкой улочке пыль и опавшие после дождя зелёные листья. Весна в этом году задерживается. Гето зябко кутается в свою накидку, золотая вышивка царапает костяшки пальцев. Ему холодно смотреть на Тодо, который в одной лёгкой, застёгнутой едва ли до груди рубашке пьёт из стакана холодную воду. Аой сидит у края веранды и напряжённо буравит глазами уходящую вдаль улицу.

— О, вот это я понимаю, байк, — вдруг присвистывает он.

Сугуру оглядывается. То, что он принял за нарастающее напряжение в музыке, оказывается шумом мотоцикла, несущегося по брусчатке. Той самой, по которой Гето даже ходит с трудом, столько на ней выбоин и неровностей. Но лихой водитель берёт скоростью и азартом. Во все стороны летят пыль и камни. Мотоцикл брыкается, скользит, но едет вперёд, просто потому что ему не дают остановиться. Ничего нелепее и опаснее Сугуру в жизни не видел. Он приподнимает бокал со стола; в любой момент железная махина может влететь в край веранды, и её, судя по всему, это не застопорит.

Водитель тормозит тем же удивительным образом, которым и проехал все хитросплетения сицилийских улочек. Мотоцикл встаёт как вкопанный.

— Отлично сработал задним тормозом, — Тодо теперь восхищается и умениями человека за рулём. — И боком не стал класть, вот так картина!

Гето недоверчиво косится на Аой. Будто они наблюдают две совершенно разные сцены. Для Сугуру это чудо, вроде разделения Моисеем вод Чермного моря, а Тодо видит профессиональный байкерский трюк.

Рядом раздаётся резкое ругательство. Шведский или датский — Гето не успевает разобрать. Гадает: это шёпот Нанами или слуховая иллюзия.

Водитель слезает с сидения и снимает шлем. Сомнений не остаётся: не было никаких галлюцинаций, Кенто всё-таки выругался. Просто он понял всё первым. Рядом с верандой стоит Годжо. Пытается пригладить волосы, достаёт из багажника солнцезащитные очки, машет рукой, подняв её над головой. Тодо салютует в ответ. Гето — это становится привычкой в обществе Сатору — думает сразу о десятке вещей.

Откуда мотоцикл? Сколько же километров в час выжимал Годжо, если, по словам Нанами, проснулся только в половину одиннадцатого? Какого чёрта он всегда цепляет на нос эти дурацкие очки? Почему у него, пресвятая божья матерь, глок в набедренной кобуре?

— Здесь просто отвратительные дороги, — жалуется Сатору, пока прислоняет байк к стене и устраивает шлем на сиденье. — Не думал, что потрачу столько времени.

— Годжо… — голос Нанами звенит и крошится осколками; или это трещит ножка бокала?

— Мотоцикл… Я видела, как его вчера парковал какой-то мужик, — растерянно произносит Утахиме.

— …Пистолет.

— Этот? — Сатору достаёт пушку.

— Мы без оружия. В багажник. Быстрее, — Кенто говорит вежливо, но взглядом уже пару раз приложил напарника головой о декоративные камни на стене.

— Брось, он же как пластиковый. Игрушечный, — идиот приставляет дуло к виску и делает вид, что стреляет.

Официант, незаметно подкравшийся к компании, ставит тарелку перед Гето гораздо громче, чем это предписывает этикет.

— Подождите меня, — машет ему Сатору, не выпуская глок из руки, — я сделаю заказ.

— Купил в подарок сыну. Прелесть, да? — Сугуру во второй раз нарушает данное себе слово: помогает бессовестному куску дерьма. — Совсем как настоящий.