— Ты всё равно нас всех перебьешь, так с хрена ли…

— Май! Чёрт, хорошо, мы…

— Нет, — отчаянное шипение; вторая, кажется, тоже знает про правило фраз, заканчивающихся на «или я буду стрелять».

— Это приказ!

Пока двое переругиваются, Сатору держит азиата на мушке. Он покачивается в коленно-локтевой, но вместо того, чтобы пытаться подняться, переносит вес на правую руку и тянется вперёд левой. У стены лежит сумка — та самая, ебучая, что мешала ползти. Из расстёгнутой пасти торчит край тёмно-зелёного цилиндра. Вдруг безвыходная ситуация становится похожей на развилку в новенькой компьютерной рпг — у Сатору столько вариантов, что требуется время на размышление.

Убить всех и сбежать — плохо, Нанами точно разозлится. Убить азиата и сбежать — разозлятся все: и Нанами, и оставшиеся в живых сучки. Дождаться, пока эти две сдадутся — нереально, они спорят до хрипоты. Незаметно зацепить тапкой сумку, подвинуть к себе, достать содержимое, использовать и сбежать — быстро, действенно, эффектно.

— Май, это неповиновение приказу, я доложу…

В центр комнаты приземляется дымовая граната. Кольцо от неё на пальце Годжо, который стремительно кидается к выходу. Полы халата разлетаются. Оголяются ноги, ветерок обдувает всё ещё влажные волосы в паху. За его спиной плотное белое облако. Снова повезло: из сумки торчала разрывная граната, которой не требуется полминуты бесполезно кататься по полу, чтобы выпустить достаточно дыма. Всё происходит мгновенно.

Сатору вылетает в коридор и хлопает дверью, за ней — дымовая завеса, несколько запоздалых выстрелов, злобное «ах ты пидорас» и сразу надрывный кашель. Годжо спешит, дым не задержит тех сумасшедших надолго.

Впереди призывно горит приглушённая подсветка на лестнице. Так и манит: вперёд, Сатору, беги к Кенто, вводи в курс дела, вкладывай в его руку беретту и возвращайся с ним обратно — легитимно отстреливать зарвавшихся сук.

Но Годжо знает, что нет ничего коварнее лестниц в вопросах засад. Сбегаешь от преследователей, делаешь шаг на ступеньку, а с верхнего пролёта в твою макушку разряжают всю обойму. Нельзя так рисковать, нужно выбрать один из номеров и вылезти наружу через окно; заставить засранцев искать его на улице, чтобы разобраться с тем, сколько их и каковы шансы.

Путая следы, Сатору выбирает не ту комнату, что напротив, а через одну.

— Тащи Норитоши, — закрытая дверь делает звуки глухими и далёкими, но Годжо понимает: всё происходит быстрее, чем он ожидал.

Женщины вот-вот покажутся в коридоре, а магнитный замок выбранного номера всё никак не поддаётся. Его нужно слегка повредить ударом пистолетной рукояти, иначе потом не выйдет незаметно закрыть за собой дверь. Сатору пробует ещё и ещё.

Никак. Придётся выносить ногой и с ходу прыгать в окно.

Вдруг — почти синхронно с тем, как в коридор вместе с клубами дыма вываливаются трое — распахивается дверь перед Годжо. Он ужом проскальзывает внутрь.

— Кх-кх, где эта тварь? — долетает до него хриплый голос одной из грубиянок.

— Синьор…

Сатору смотрит на своего спасителя, в последний момент открывшего дверь. Спасителей: в номере та самая женщина с ресепшена и похожий на неё долговязый парень лет двадцати.

— П-почему вы…

Годжо понимает: к нему может возникнуть сразу несколько вопросов.

Почему вы весь в штукатурке? — Лучше в ней, чем в собственной крови.

Почему вы светите своим членом перед посторонними людьми? — Ой, пояс халата развязался, когда я перепрыгивал распластавшегося по полу раненого мужика.

Почему у вас в руках пистолет? — Это не считается, он ведь с глушителем!

Но пацан не успевает сформулировать ни один из вопросов. Вперёд, закрывая его собой, решительно шагает женщина.

— Джунпей, стой здесь. Мы с синьором спустимся вниз. Я позвоню в полицию, — она говорит простыми предложениями на английском, специально, чтобы Годжо понимал. — Он извращенец и устроил перестрелку. Его посадят в тюрьму.

За дверью шорох и ругань: судя по всему, те бешеные оставили азиата приходить в себя у стены и теперь ищут Сатору.

— Он на лестнице?

— Я проверю её, а ты — все номера по очереди.

Годжо примирительно поправляет распахнувшийся халат, удерживая края вместе одной рукой, и поднимает дуло пистолета вверх.

— Давайте я зайду к вам завтра: вместе поболтаем с полицией, попробуем выбить мне выходные в тюрьме, а я заодно возьму книгу жалоб.

В коридоре — едва различимые щелчки. Девчонка с пистолетом дёргает дверную ручку соседнего номера. Сатору напрягается, но звук прерывается, и его заменяют удаляющиеся шаги — бешеная идёт по коридору в другую сторону.

— Книгу жалоб? — переспрашивает женщина с ресепшена; Сатору отчего-то только сейчас замечает бейдж на блузке: «Йошино Наги».

— Да, я просил карточку от номера красавицы, а внутри меня ждали две вооружённые стервы и страшненький азиат.

— Я не… — смущается женщина и оглядывается на сына; наверно, думает, что проблема в английском, но Джунпей в ответ пожимает плечами.

— Ничего-ничего, — успокаивает их Сатору. — Этот вопрос может подождать. Сейчас отойдите, мне нужно окно.

— Окно?

Ещё раз «окно», но уже по-итальянски.

Коридор отеля не такой длинный, как хотелось бы Годжо. Обнаружив, что закрыты все номера, страшная женщина с пушкой начнёт выбивать двери одну за другой. И вряд ли на это уйдёт много времени.

— Синьор, окна не открываются. Они сломаны. Мы как раз собирались чинить.

Годжо отмахивается, подходит к подоконнику, переступая чемоданчик с инструментами. Ох уж эти бедные владельцы востребованной среди бандитов гостиницы, только поздней ночью у них есть время на то, чтобы что-то убрать или отремонтировать.

На всякий случай Сатору дёргает створку вверх, пытаясь открыть. Малой не соврал — сломано. Где-то в коридоре с петель слетает первая дверь, и раздаётся злобное шипение: «Покажись, отброс».

У Годжо всё под контролем. Он примеряется и с хорошим размахом бьёт по стеклу рукоятью глока. Вот и всё: свобода, радость и…

Пиздец.

Ничего не происходит. Крошечная трещина на внешнем слое, будто Сатору носит с собой пластиковый пистолет из детского магазина.

— Стёкла бронированные.

— Какого?… — сквозь зубы цедит Годжо и, вскинув руку, палит в окно — просто так, чтобы снять напряжение. Глок с глушителем тихо пшикает, пули застревают в стекле.

— Как раз поэтому… — тихонько вздыхает Джунпей.

Как же всё-таки ебано в этой Сицилии.

Сатору разбирает смех. Шаги в коридоре все отчётливее.

Годжо подходит к Наги и Джунпею, встаёт между ними и, чуть пригнувшись, кладёт руки им на плечи. Подводит к выходу из номера.

— Что ж, у нас всё-таки будет время поговорить. Рассказывайте, почему вместо объятий красавицы я чуть не получил пулю в лоб?

Шорох в паре метров. Между Сатору и той, кто хочет прострелить ему висок, два шага и четыре сантиметра древесины.

— Синьор, — лепечет Наги бледнея.

— Громко! — весело командует Годжо.

Дальше бодрое бла-бла-бла на итальянском. Джунпей пробует синхронный перевод:

— Мама думала, вы имеете в виду девушку. Сегодня как раз заселились две черноволосых…

— Эй, ты там, — перебивает Сатору, обращаясь к женщине за дверью, — слышишь, здесь гражданские. Стрелять нельзя, а-а, — грозит пальчиком, забывая, что она не может посмотреть в дверной глазок с обратной стороны.

— Здесь вообще нельзя стрелять, — тихо и обречённо вздыхает синьора Наги.

— С глушителем не считается, — шепчет ей на ухо Сатору.

Та краснеет, пацан слева заметно нервничает. Чёрт, халат. Теперь рука, не дававшая полам распадаться, лежит на плече у Джунпея, и махровая ткань прижимается к телу не в центре, а по бокам. Годжо не видит в этом ничего плохого — только замечательное, выдающееся и завидное.

Женщина за дверью, наконец, говорит:

— Думаешь, мне не плевать?

— Специально так тихо, чтобы та командирша не услышала? Она, вот, точно расстроится, если заденет гражданских.