— Вот. Только не стреляйте, — женщина будто чует, как через махровую ткань бедро Сатору холодит глок с прикрученным глушителем. — Двадцать один, второй этаж, налево.

Длинные красные ногти двигают к Годжо карточку.

— И скажи там, — администратор переходит на английский, звуки вибрируют и смешиваются, но Сатору понимает, — что это последняя. Больше нет.

…Или не понимает. Но всё равно благодарно улыбается, засовывая карточку в карман.

Уже идёт к лестнице, но резко разворачивается и возвращается к даме.

— Бутылку вина.

Женщина смотрит на бар в противоположном углу холла, потом на часы, вздыхает, но всё-таки поднимается со стула. Неторопливо идёт к стойке, за которой стеллаж с алкоголем. Непонятно, хочет она побольше заработать или опять переживает о стрельбе.

— Белое, красное?

Сатору двигает тёмные очки ближе к переносице, задумчиво скребёт короткие волоски на затылке.

— Виски.

Женщина пожимает плечами и, нагнувшись, достаёт начатую бутылку с полки барной стойки. С невозмутимым видом ставит её перед Годжо. Кажется, синьору вообще не волнует, что треть внутри отсутствует. Она поворачивается к витрине сзади, достаёт с неё ещё, на этот раз крышка закрыта, а алкоголя положенное количество.

— Одной мало, — вдруг с чувством подмигивает.

Сатору сомневается. На часах два ночи, завтра важное дело, да и Сугуру не выглядит как тот, кто пьёт виски из горла.

— Давай-давай. Я знаю, о чём говорю.

Бутылки скользят по лакированному дереву к Годжо. Женщина складывает худые руки на стойке и со знанием дела улыбается. От неё исходит аура, убеждающая, что без алкоголя именно в этом количестве не обойтись. Она без слов рассказывает Сатору, в котором ощущает слабину не часто пьющего человека, о преимуществах двух бутылок перед одной. Главное, оно же единственное: две больше, чем одна.

— Запишите на счёт, — Годжо сдаётся. Закрытую бутылку зажимает подмышкой, а вторую хватает за горлышко. Синьора кивает с чувством выполненного долга.

***

У двери в номер Сатору откручивает крышку с начатого виски и делает небольшой глоток. Не то что бы он волнуется. Скорее, предвкушает волнение Гето. Он точно из тех, кто привык, что всё идёт по его безупречному плану. И согласно ему, Сатору, разуверенный в своих силах и намерениях, смущённый провокацией, должен спать и видеть десятый сон.

«Я слишком хорошо тебя понимаю».

Выкуси, Сугуру Гето. И готовь свой зад.

Годжо прикладывает карточку к замку, тот загорается зелёным. Аккуратно открытая дверь, два шага вперёд по крошечной прихожей.

— Ну что, красавица…

Закрыть глаза. Открыть их снова.

Ёбаная Сицилия.

Здесь точно какая-то херня с магнитными полями. Феномен наподобие Бермудского треугольника. Но если тот засасывает в себя предметы так, что они исчезают со всех радаров, то маленький остров в Средиземном море, напротив, вытаскивает из недр земли весь природно заложенный в неё пиздец и исторгает на поверхность.

Сатору швыряет бутылку виски. Потому что она тяжёлая, потому что нужно освободить руки, потому что люди в комнате так же растеряны, как он сам.

— Эй, принимай! — Годжо подмигивает.

Засада. В номере трое: мужчина и две женщины. Пушки у них тоже три. На всех глушители. Раз — пистолет рядом с той, что сидит на диване; два — в руке, направлен на Годжо; три — в кобуре подмышкой, сейчас его достанут. Провернуть последнее мешает виски: мужик, тянущийся за огнестрелом, выставляет руки и правда ловит бутылку. Он замер в шаге от Сатору, хлопает глазами.

— Ха-ха, умничка, — Годжо честно хвалит его и бьёт по голове второй.

Повезло, парень стоит — уже лежит — ближе всех к двери. Воздух режут осколки. Хорошо бы убедиться, что все они в крови, а тело на полу хотя бы пять минут пробудет в отключке. Но раздаются сдавленные щелчки. Синьоры в другом конце номера стреляют.

— Это Сатору Годжо, — говорит одна другой.

Годжо давится своим «к вашим услугами», потому что приходится упасть на колени и проползти за ближайшее кресло. Это получилось бы сделать за секунду, но на полу чьи-то ебучие сумки, которые Сатору приходится отталкивать, чтобы добраться до укрытия. Пули бьют в стену в считанных сантиметрах от спины наёмника. Махровый халат весь в штукатурке и обойной пыли.

— Нахера он здесь?

Этот номер не в пример больше того, который забронировал Нанами. Целый президентский люкс по меркам сиракузских окраин. Годжо прячется за креслом у прихожей; и до сумасшедших сучек с пушками от него шагов десять.

Бедняга-парень, видимо, собирался в туалет, дверь в который как раз у входной. Всё-таки хорошо, что Годжо взял на баре виски, а не белое вино. Даже если с бессознательной тушей случится казус — ну а вдруг он долго терпел! — то это будет не так заметно в луже янтарной жидкости.

— Вылезай, отброс.

— Попроси вежливо.

Девка точно родственница выблядка с Сигонеллы. Тот орал «не смей от меня бегать, мусор», а эта хочет, чтобы Сатору облегчил ей работу и покинул укрытие сам, но при этом никакого уважения — «отброс» не похоже на «о величайший мастер Годжо».

— Я достану его, он без оружия, — тот самый бескомпромиссный тон.

Сатору поплотнее затягивает пояс на халате и, выглянув из-за кресла, стреляет.

— Твою мать! — орёт сука, которая уже успела отойти от межкомнатной двери и двинуться к укрытию.

— Лучше вам сдаться, — предлагает Сатору. — Если извинитесь и купите выпивку, то я подумаю, что с вами делать.

Он не хочет долго сидеть на полу. Переживает, что осколки бутылки и бетонная пыль порежут чувствительные места. На встречу с Гето он, разумеется, пришёл в чём мать родила, накинув сверху отельный халат. И это основная причина, почему он до сих пор прячется за креслом, а не палит, скользя вдоль стен, как шпион из боевиков. Годжо ощущает себя уязвимым. Обманутым. Его романтическое настроение разбилось о сицилийскую прозу.

Свинец превращает вазу на подоконнике в дребезжащую груду осколков.

— Что ты здесь забыл, отброс?

— Ни за что не поверишь, — откликается Сатору, придумывая план отступления.

Есть один простой и гениальный: прострелить головы двум женщинам, разбудить Нанами, Гето и позвонить Фушигуро. Хоть это и не его территория, он быстро решит вопрос.

— Парня своего шёл навестить, — продолжает Годжо.

— Что за чушь? — этот голос чуть выше и мягче.

— Говорил же, не поверишь.

— Ты, блять, Сатору Годжо, — второй булькает от ярости. — Приехал сюда мешаться под ногами? Хотел перестрелять нас ночью? Допросить? Пытать?

— Где вариант с пенной вечеринкой? — Годжо наугад палит над спинкой. — Я пришёл с выпивкой и в халате!

— И с пистолетом!

— Вы первые начали, — для Годжо это всё ещё аргумент.

— Ты вломился к нам!

— Да нужны вы мне… Я к парню. Чёрненький такой. Азиат.

— К Норитоши, что ли?

Норитоши? Видимо, это то тело у двери. Сатору лишь слегка задевает его взглядом, имя ведь не сходится. Вдруг замирает, пристально вглядывается. На секунду сердце останавливается: бледная кожа, чёрная чёлка закрывает лицо, узкие глаза. Да неужели?

К счастью, мужик дёргается и стонет. Приподнимает голову.

— Ну почти, только мой симпатичный, — хмыкает Годжо.

Да, слава богу, теперь очевидно, что кровью из пробитой башки пачкает пол номера не Сугуру Гето. Какой-то другой, страшненький, азиат пытается приподняться, согнув дрожащие руки.

Годжо спятил. Какое «к счастью»? Слава какому «богу»? Тому, который хочет получить лучшего наёмника в свою армию мёртвых? То, что парень приходит в себя так быстро, очень плохо. Вряд ли он решит сбегать в туалет перед тем, как помочь подружкам прикончить Сатору.

Нужно действовать наверняка.

Парень уже на локтях, хрипит и шатается. Годжо до него куда ближе, чем женщинам, а это значит, что можно попробовать:

— Медленно бросьте пушки на пол в моём направлении и сделайте два шага ко мне. Или я застрелю вашего не очень красивого друга.