— Ты даже хуже, чем мне рассказывали, — наконец отзывается юноша.

— Просто те, с кем ты про меня болтал, не знают ничего о том, как я хорош в некоторых вещах, — продолжает Годжо. — Например, я охуенно целуюсь.

На бледной щеке проступает красное пятнышко. Ладно, красное на белом — тоже здорово. Настолько здорово, что в брюках Сатору становится тесно.

— Я уже понял, что языком ты работаешь отлично, — всё тем же расслабленным тоном продолжает надзиратель, но, договорив, резко осекается и дёргает рукой так, будто хочет ударить себя по губам.

— Ммм… да-а, — тянет Годжо, разваливаясь на стуле и разводя колени; в последний момент вспоминает, что его ноги вообще-то связаны, хотя пареньку, кажется, не до этого. — Мой язык почти так же хорош, как мои пальцы. Смотри, какие.

Сатору кидает наручники на пол и вытягивает руки вперёд, красуясь своими массивными ладонями.

Годжо вскакивает со стула прежде, чем красавица успевает опомниться и понять, что значат вальяжно продемонстрированные руки. Сатору в два шага приближается к юноше, пользуясь недоумением, хватает за лацканы пиджака и разворачивает к себе спиной. Обхватывает спереди локтевым сгибом левой руки. А её надежно фиксирует правой за головой парня. Тот вздрагивает и ведёт ногтями по предплечью, сжимающему его горло, в попытке расцарапать. Годжо давит сильнее. Жертва хрипит.

— Тшш, — шепчет он прямо на ухо; волосы щекочут ноздри и пахнут чем-то до тошноты мускусным. — Объясни, как отсюда выбраться, и я отпущу.

От судорожных движений парня из-за тёмных прядей показывается белое ухо. Годжо тут же кусает его, а потом мокро оглаживает языком. Чувствует себя школьником со спермотоксикозом, но сдержаться не может. Узкие бёдра красавицы так близко к его паху, что хочется бесстыдно потереться. Сатору ещё не решил: шутки это, чтобы посильнее выбесить шестёрку Сукуны, или его правда настолько, блять, кроет.

— Я не… могу… — последние порции воздуха потрачены впустую, бедняга судорожно тянет кислород, но руки Годжо не пропускают его дальше.

— Постарайся. Подсказка: говорить не обязательно. Доставай ключи из кармана, показывай пальцем на дверь, если за ней нет засады.

Годжо прикусывает мочку уха. В ней чёрный гвоздик серьги. Сатору губами цепляет застёжку. Украшение падает ему на плечо. Впервые он, раздевая кого-то, начинает с этой детали, но ему нравится. Жаль, что на этом придётся остановиться.

— Давай, красавица, решайся. Душить тебя приятно, но вот доводить дело до конца не хочется.

Тело слабеет в руках. Годжо не видит лица парня, но, судя по всему, тот сдаётся. Пора немного ослабить хватку.

И ровно в эту секунду поганец опускает вниз подбородок, цепляется им за сгиб локтя. Он хватает Сатору за пальцы правой руки, на которой держится весь захват, оттягивает их, лишая левое предплечье опоры. Всем телом рвётся вперёд так, что ладони, которые Годжо не сжал в кулаки, проскальзывают по ткани его рубашки. Прыгает по полу серёжка. Парень уже вывернулся из захвата и теперь стоит напротив Сатору, пытаясь перевести дыхание.

— Хватит, — сипло стонет он, а сам напрягается, готовясь к бою.

Годжо ненавидит Сицилию. Здесь каждая крыса вытаскивает из-под хвоста тузы. Эта зверушка всё-таки мастер боевых искусств.

У Сатору слегка кружится голова, он вспоминает, что в неё не так давно впечатался каблук маленькой хозяйки казино. Ноет бедро — грёбаная царапина от гвоздя. От напряжения открылась рана на плече. Это тоже мелочь, на Годжо порезы заживают как на собаке. Но всё вместе заставляет его чувствовать себя не лучшим-во-всём-мире-наёмником, а жалким пацаном, впервые вляпавшимся в неприятности.

Ублюдок не двигается с места, поэтому Сатору бьёт первым. Простой удар, чтобы проверить способности оппонента. Тот уходит изящно, лёгким скользящим шагом. Так же, танцуя, уворачивается от хука — будто парня сдувает воздухом, который разгоняют движения Сатору. Гривой подлетают чёрные волосы. И Годжо хватается за них, сжимая пряди и накручивая на кулак.

— Блять, резинка, — шипит красавица.

— Без неё круче, — Сатору продолжает наматывать волосы себе на руку.

Парень толкает его в грудь, в голове вспыхивает красная лампочка — сигнал о том, что силы на исходе. Годжо падает на пол, больно бьётся локтями о бетон. Юноша сверху, брыкается, как лошадь в узде, но ничего не может сделать. Ему остаётся только гнуть свою лебединую шею и исподлобья пялиться на Сатору.

— Прекрати, — возмущённый и обиженный голос, будто Годжо не спасает свою жизнь, а отбирает у ребёнка леденец. — Он сейчас придёт за тобой!

Ага, сейчас. Стоит поторопиться.

Сатору обхватывает плечо парня другой рукой — боль ниточками онемения расходится от раны — и переворачивает, наваливаясь всем телом. Снова упирается предплечьем в шею, но на этот раз у строптивой красавицы нет и шанса выпутаться. Надо дать ему по лицу и бежать. Но Годжо снова останавливается: если его кулак опустится на тонкий нос, то фарфор точно треснет, все совершенные черты раскрошатся в труху.

— Где ж вас таких красивых делают… — бурчит Сатору и сильнее давит на шею; пусть лучше потеряет сознание от асфиксии.

— Годжо.

Знакомое обещание разгромного рапорта командиру в голосе.

— Что ты делаешь?

Сатору не может обернуться, потому что тогда чёрная крыса найдёт способ выскользнуть из захвата. Но дребезжащее раздражение не оставляет сомнений — милый, дорогой, родненький Кенто пришёл сюда спасать задницу своего коллеги. Наверняка прорывался с боем через охрану Сигонеллы, положил несколько десятков военных и бандитов, выпросил у Тоджи подкрепление и оставил Мей отстреливаться снаружи. Это так трогательно, что Сатору привезёт ему из следующей командировки целый чемодан сладостей. Значит, все его угрозы скормить Годжо акулам и обязательно бросить одного разбираться с проблемами — блеф. Сатору знал! Невозможно не любить такого прекрасного человека, как он.

— Кенто, у меня всё под контролем. Сейчас…

— Какого хера, — Нанами дробит каждое слово зубным скрежетом, — ты творишь?

До потери сознания красавице остаётся ещё секунды три. Годжо оглядывается на Кенто. Непонятно, кто бледнее: парень на полу или Нанами в дверях.

— Сейчас же отпусти нашего информатора!

— Что? Какого…

Три секунды истекают слишком быстро. У юноши закатываются глаза, он бьётся затылком об пол.

— Синьор Нанами, чай готов! — подозрительно знакомый девичий голос доносится откуда-то сверху. Оттуда же слышится звон посуды и второй голос, а за ним тихая джазовая мелодия.

Годжо смотрит на парня на полу. Потом на Нанами. Снова — на парня.

— Неловко вышло.

***

Никто не предлагает напитки Годжо. Он сидит в большом кресле, за его спиной — Нанами, исходящий ледяной яростью. Его будто только вытащили из морозильной камеры. Впереди, на диване, отделённый от Сатору журнальным столиком, пьёт чай черноволосый парень. За сегодняшнюю ночь он успел побывать в роли таинственной незнакомки, коварного похитителя и шестёрки Сукуны. Но сейчас перед Годжо — Гето Сугуру, лучший сицилийский торговец информацией.

— Почему мы здесь? — спрашивает Сатору и ведёт подбородком, указывая на Нобару и Маки. Те стоят у письменного стола в другом конце зала и о чём-то негромко разговаривают. — Они могут помешать нашим планам.

— Нашим планам… — в этот момент изморозь трескается и голос Кенто срывается, подскакивает до гремучего шипения. — Кхм, нашим планам мешает только твоя безалаберность.

— Кенто, ты уходишь от темы, сейчас ни к чему это обсуждать, — Сатору машет в воздухе рукой, словно отгоняет рой назойливых мух. — Нам нужно сосредоточиться на…

— Тебе нужно сосредоточиться, — бескомпромиссно отрезает Нанами. — Ты устроил перестрелку в казино…

Годжо готов возразить. Абсолютно очевидно: перестрелка устроилась сама. Возникла как грибной дождик, оставляя после себя раненых бандитов вместо подберёзовиков.

Кенто продолжает скороговоркой: