Голос едва слышно в переливах рвущегося из колонок джаза. Но Сатору может поклясться: девчонка улыбается! Говорит так, будто мурлычет. Если это не заигрывания, то Годжо, мать его, девственник.
Нужно немного надавить, настоять на своём, выдать что-то тупое и искромётное из беспроигрышного арсенала, заставляющего дам раздвигать ноги, будто Сатору жмёт на кнопку электронного пульта, открывающего ворота на въезде.
— О чёрт, это же Сатору Годжо!
Бармен роняет бокал вместе с полотенцем, которым натирал его, и указывает пальцем прямо в мостик между тёмными стёклами очков.
Начинается…
— Здесь Сатору Годжо?
— Где Сатору Годжо?
— Тот самый Сатору Годжо?
Кто-то, особо тактичный, говорит шёпотом, а кто-то срывается на крик. Отвлекается даже крупье, останавливая на полпути руку, гребущую к краю стола жетоны. Посланный на хер мужчина в помятой шляпе хватает Сатору за рукав.
— Синьор Годжо, это вы! — он переходит на итальянский и лепечет что-то про свою смертельно больную мать; хочет, чтобы наёмник немедленно изобрёл лекарство от рака.
— Я не говорю по-французски, — на чистом японском отвечает Годжо и пытается стряхнуть потную ладошку.
Мужчина надувает толстые щёки. На оплывшем жиром лице не так-то просто рассмотреть мутные глазки, поэтому Сатору только сейчас понимает, насколько синьор в шляпе пьян. Зрачки косят к носу и собираются в кучку, мозг мужичка не справляется с нагрузкой и делает вывод по тону сказанного. Годжо не знаток физиогномики, но легко понимает: поросячья рожа пылает от ярости.
— Да как ты… Хренов мудила… — гнусавит мужик.
Сатору бы посоветовал ему медитацию или дыхательную гимнастику, но новость о том, что лучший-наёмник-Годжо здесь, продолжает волной нестись по подвалу, затягивая в себя всё больше людей. Они крутят головами, высматривают белую макушку, встают из-за столов, забывая про свои карты и фишки. Шум нарастает, как снежный ком — чем дольше катится, тем больше становится. Наконец Сатору избавляется от пальцев-сарделек на своём запястье, собирается — тихо, по стеночке — пробираться к Кенто.
Но боров засовывает руку под борт своего твидового пиджака. Достаёт — не флягу, не ручку и даже не блядского кролика — пистолет. На удивление быстро справляется с затвором. Стреляет.
Уйти с траектории выстрела ничего не стоит: мужик не целится, хоть и щурит один глаз, а сам Сатору уже начинает движение к спасительной ВИП-зоне. Но глупый кусок свинца, который и не подозревает о том, как Годжо не хочет, чтобы вокруг поднялась шумиха, всё равно попадает в человеческую плоть. Удар принимает на себя юноша с крашеными волосами, стоящий у стойки с рулеткой.
Единственное, что успевает подумать Годжо: «Пиздец». И он действительно происходит.
Мальчишка орёт, зажимая ладонью простреленную ключицу. Его компания — человек пять таких же молодых-горячих — достаёт свои пушки. Пьяный синьор пятится, за его спиной тянутся к пистолетам и ножам трое дружков.
Годжо змеиным броском подаётся вперёд, чтобы уйти подальше от места, которое обещает стать эпицентром катастрофы. Но кто-то впереди, услышав выстрел, решает, что это началась делёжка нужного-абсолютно-всем Сатору Годжо. Палит в потолок. И это сигнальная ракета. Все срываются со своих мест: кто-то, спутавший подпольное казино с институтом благородных девиц, бежит к выходу, другие гребут к себе разноцветные жетоны фишек, смешивая их в одну кучу, остальные сканируют глазами помещение, высматривая двухметрового блондина. Две компании, собравшиеся стреляться в духе дешёвых вестернов, задевают кого-то из третьей. Казино, где пистолет такой же элемент костюма, как галстук, минуя преисподнюю, опускается до уровня ада.
Второй раз за пару дней у Годжо не остаётся иного выхода, кроме как делать ноги. Вдалеке раздаются звуки выстрелов и итальянские ругательства, которые Сатору понимает гораздо лучше, чем хотелось бы.
Разборки пострадавших с виновными, охота за чужими жетонами и поиски того-самого-легендарного Сатору Годжо в небольшом подвальном помещении, где его в лицо может узнать большая половина посетителей, превращаются в обычную перестрелку.
Уворачиваясь от летящего ему в голову стула, Годжо думает, доволен ли сейчас Кенто — теперь на костюме будет не только грязь, но и кровавые разводы, которые отстирываются не в пример сложнее. Игроки переворачивают столы, палят по ним из пистолетов, летят в воздух карты и цветные фишки. Сатору перестаёт оборачиваться на «Годжо», потому что это кричат все кому не лень, и ни один из них не похож на офисного работника с хроническим недосыпом, которого-то и нужно отыскать в этом пекле.
Навстречу выскакивает амбал с красными глазищами навыкате и недолго думая — думать вообще не его — по косой траектории опускает на шею Сатору отломанную ножку стула. Годжо уходит не красивым танцевальным па, которое невозможно исполнить в тесноте и давке, а рваным, почти пьяным шагом в сторону. Влетает в низкого мужичка с очень странными усами. Врезавшись, пружинит, словно наэлектризованный. Тот упускает из виду юркого Сатору, но замечает качка с импровизированной битой и кидается на него с ножом. Годжо достаёт из кобуры глок, продолжает искать глазами Кенто.
В ёбаном казино все в ёбаных костюмах. Многие в светлых, потому что на улице весна и ёбаные итальянские дизайнеры конвейером шьют свои одинаковые песочно-бежевые коллекции. Тот светлый костюм, что забрался на стол и палит из травмата над головами дерущихся, слишком низкий для Нанами. Этот — пинающий кого-то ногами в живот — чересчур чисто и громко ругается на итальянском. Другой, последняя надежда, прижимает заточку к шее Сатору, когда тот рывком разворачивает его к себе. И Годжо готов поверить, что это его, родненький, Нанами, но черты лица слишком детские, а из-под слетевшей шляпы вырывается длинный светлый хвост. Ловким движением Сатору выбивает тонкое лезвие из подрагивающей руки и движется дальше. Всаживает пулю в плечо кому-то особо буйному. Теперь не видно ни зги — стёкла очков заляпали капли крови. Но чёрта с два Сатору снимет их.
Люди, пушки, ножи и сломанная мебель слипаются в один ком; единственное, что может Годжо — выдёргивать светлые воротники по одному и отбрасывать обратно, убедившись, что это не Кенто. Чей-то острый локоть с силой бьёт по рёбрам. У Годжо сначала темнеет, а потом краснеет перед глазами. Как он сразу не додумался: если отстреливать всех «не-Кенто», то поиски будут продвигаться куда быстрее…
Шум разрывает череда выстрелов.
Плотность огня такая, что сомнений нет: стреляют из пулемёта.
— Что вы тут устроили, идиоты?
Все, как один, поднимают глаза на лестницу, ведущую к бару на первом этаже. Собираются вернуться к драке, но девушка, стоящая на последних ступенях, снова выдаёт громогласную очередь в потолок.
— Разошлись по углам, — ревёт она и направляет короткий пистолет-пулемёт в толпу.
Годжо краем глаза видит, как подскакивает один особо пылкий итальянец — тот самый, с длинными волосами и детским лицом. Он стоит ближе к стене и думает, что девушка его не замечает. Теперь вместо заточки у него в руках пистолет. Сатору кривится. Лучше бы мелкому хорошо прицелиться; наблюдать за тем, как корчится от боли раненная в живот девчонка, совсем не хочется. Но как только пацан вскидывает руку с пушкой, на его запястье прыгает крошечная красная точка. Тихий щелчок, сливающийся с тактом джаза в колонках. Псих выпускает оружие, падает и ползёт вниз по стене, вереща и прижимая к себе простреленную руку.
Годжо инстинктивно поднимает голову, приблизительно рассчитав, откуда может стрелять снайпер. Абсолютно бесполезное движение, потому что кровь и тёмные линзы не дают рассмотреть даже ближайших соседей по заварушке, не то что чёрное дуло винтовки в окошке где-нибудь под потолком. Но Сатору ставит очередную галочку в сицилийском «пиздец-бинго». Один из рядов точно зачёркнут полностью: упущенный информатор, пропавший Кенто, девка с пулемётом у выхода и притаившийся снайпер. Бинго! Вероятность выбраться живым стремительно близится к отрицательному значению, делая простую математику работы наёмника — квантовой физикой.
