Людмилке отдельное спасибо, предупредила нас заранее. Матушка Сашки Нагибина напросилась на разговор с нами, просила классную не предупреждать нас. Она и не говорила никому, кроме нас с Ледяной. И шепнула на ушко, что Лидия Михайловна — районный судья.

— На каком основании вы исключили из своей общественной, как я понимаю, организации моего сына? — нисколько не сомневаясь в своём праве сидеть на месте учителя женщина обводит нас тяжёлым взглядом. Даже Людмилка, усевшаяся за парту рядом с Пашей, теряется.

— А разве сам Саша вам ничего не рассказал? — мирно, очень мирно интересуюсь я. Пресловутый Саша прячется ещё глубже за спину монструозной мамочки. Ответить она перед моим вторым запросом не успевает.

— Кстати, вы не представились. Вы, вообще, кто? — делаю вид, будто не знаю. Но класс-то действительно не знает. Дама вознаграждает меня мрачным взглядом.

— Лидия Михайловна меня зовут. Я — судья, мама Саши Нагибина.

— Что же вы так плохо сына воспитываете? Вы судья, а он абсолютно безответственный мальчик, — не упускаю возможность перейти в контратаку. Удаётся. На несколько секунд строгая дама впадает в замешательство.

— Милочка, вы, между прочим, тоже не представились. И критиковать меня не имеете права. Вот заведёте своих детей…

— У меня есть дети, — огорошиваю её влёт, — мачеха недавно двойню родила. Я, как взрослый член семьи, принимаю участие в их воспитании. Дана Молчанова меня зовут.

— Это ты принцесса? — дама брюзгливо кривит губы, — вот когда сама родишь…

— Родить мало, воспитать надо. И у вас это не получилось, — не собираюсь уступать ей ни пяди, — к сожалению.

Класс начинает шуметь, Ледяная обводит всех взглядом. Как обычно, шум будто замерзает. Если мне не показалось, в глазах строгой дамы мелькает тень уважения.

— Так! — дама слегка пристукивает ладонью по столу. Это она присваивает себе проявленное классом уважение к Ледяной. Я так это понимаю.

— Давайте к делу. Насколько я понимаю, у вас общественная организация…

— Неправильно понимаете, — тут же вставляю ей палки в колёса. Слава Людмилке, я приготовилась к разговору и с Викой посовещалась. А она с отцом. Дама строго смотрит на меня.

— Никакой общественной организации нет, — доверительно объясняю я, — ведь она должна быть зарегистрирована и всё такое? А мы не можем ничего подобного сделать, мы — несовершеннолетние.

Опять очко в нашу пользу, кто-то сзади, — кажется, это Яшка, — издаёт ехидный смешок. Строгая дама быстро приходит в себя.

— Но вы же собирали вступительные взносы! — голос её крепнет, — если нет организации, вы совершили правонарушение…

— Никаких вступительных взносов у нас не предусмотрено, — в очередной раз я её разочаровываю, — само собой, их никто не собирал.

— Как же не собирали? — строгая дама смотрит совсем по прокурорски, — когда я сама Саше пятьдесят рублей на него давала.

— О! — радуюсь я, к этому мы тоже готовы, — и куда он их дел? Саша, куда деньги истратил?

Дама оборачивается к сыну, тут же замечаю, как меняется её лицо, никакой строгости будто и не было. Весь класс тоже скрещивает на мальчишке вопрошающие взгляды.

— А чо?! — пацан пытается взбрыкнуть, — я отдавал!

— Всем молчать! — но смотрю я только на Диму. Сдуру он может начать спорить и выдать себя, как нашего неофициального мытаря.

— Кому отдавал? — сладким голоском спрашиваю я, — у нас есть человек, который собирает деньги…

— Значит, всё-таки собираете? — строгий взгляд от строгой дамы.

— Подробности позже. Не отвлекайте внимание от вранья вашего сына. Саша, кому ты отдал деньги? Мы все его знаем, и ты должен знать, если отдавал ему пятьдесят рублей.

Пацан упорно смотрит в пол. Попытки отыскать знакомое по финансовым вопросам лицо не делает.

— Ну, сыночек, скажи, — сюсюкает уже не такая строгая дама, — кому отдал деньги?

— Да я просто забыл! — на секунду поднимает невинные и честные глаза, — я хотел отдать! А когда шёл домой… ну, купил мороженое… потом пирожки… с пацанами…

Голосок его всё затухает и затухает, все напряжённо слушают. Под конец над классом проносится общий облегчённый вздох. Дама мрачнеет, лицо снова строжает. Она же к нам повернулась.

— Но вступительные взносы всё-таки есть. Это правонарушение!

— Никаких взносов нет и быть не может! — я не менее категорична, чем строгая дама, — это вы что-то сами себе придумали, мы здесь ни при чём.

— Как придумали? Деньги собираете? — недоумевает дама.

— В нашем классе мы организовали кассу взаимопомощи, — ласково объясняю я, — класс 7ИМ-3, который мы взяли под своё крыло, захотел сделать так же. На случай чьей-то болезни или других затруднений. Мы им помогаем эту кассу организовать. Деньги пока хранятся у нас. Как только найдём надёжного человека у семиклассников, поручим ему этим заниматься и передадим собранные средства.

— Так что никаких вступительных взносов, — ставит точку в пояснениях Миша, что сидит сразу за Людмилкой.

— Тогда вы должны регистрировать поступления. Покажите документы, — требует дама и даже руку протягивает.

— Предъявите предписание, — требовательно протягиваю в ответ свою руку.

Строгая дама страшно удивляется:

— Какое ещё предписание?

— Документ на право проверки, — нетерпеливо шевелю пальцами, — подписанный её Величеством.

— Кем? — выпучивает глаза дама.

— Разрешение или поручение от её Величества Ледяной королевы на проверку наших документов у вас есть? — в классе от края до края перекатываются смешки. Людмилка прячет улыбку.

— Кого?!

— Я так понимаю, нет, — опускаю руку, — тогда мы вам ничего показать не можем.

— Какое ещё Величество? — Сашка что-то шепчет на ухо мамашке, та вперяет взгляд в невозмутимую Вику.

— Ты себя называешь Величеством? Ты кто?

Я встаю.

— Я представлю. Её Величество Ледяная королева Виктория Конти! — сажусь. Вика чуть наклоняет голову. Скепсис и раздражение на лице строгой дамы стремительно улетучиваются на моём последнем слове. В некоторых кругах фамилия Конти очень известна.

Нашу очень интересную беседу прерывают. В класс входит Татьяна Владимировна и завуч ИМ, Игорь Платонович.

— Лидия Михайловна, наконец-то мы вас дождались! — сладко щебечет Татьяна Владимировна. На секунду на лице Лидии Михайловны появляется выражение кошки, пойманной за воровством сосиски.

— Лидия Михайловна, ну что же вы? — гудит Игорь Платонович укоризненно, — у вашего сына такие проблемы в учёбе, а вы носа в Лицей не кажете. О, и Саша здесь! Какая удача! Прошу вас, пройдёмте в кабинет директора.

— Простите, но у меня совсем нет времени, — бормочет уже не такая строгая дама.

— Даже пяти минут не найдёте, чтобы уделить внимание школьным делам вашего сына? — удивляется завуч, — хорошо. Тогда мы вас проводим до выхода, как раз и сообщим всё, что нужно.

С видом приговорённого, входящего на эшафот, строгая дама удаляется. Её и сына завуч с Татьяной Владимировной берут практически под конвой. Процессия покидает класс, под весёлые смешки и возгласы.

Через пять минут. Главный холл корпуса.

— Как же так?! Как вы можете так ломать судьбу моего Саши?! — заламывает руки строгая дама.

Обращается она к группе педагогов, среди которых присутствует и директор.

— Что вы такое говорите, Лидия Михайловна? — возмущается завуч, — наоборот! Мы хотим, чтобы ваш сын преодолел затруднения с наименьшими потерями.

— Мы действуем исключительно в интересах ребёнка, — веско заявляет директор. — Если вы сейчас переведёте его в обычную школу, его очень слабенькие тройки станут твёрдыми и уверенными. И может даже четвёрками. И он успешно закончит учебный год. Наша программа ведь намного сложнее обычной. Но если он останется, то мы будем вынуждены оставить его на второй год. И всё равно отчислим…

— Мы же работаем по особому порядку, — поясняет завуч, глядя на закатывающую глаза женщину почти сочувствующе, — оставленные на второй год отчисляются из Лицея автоматически. Зачем вам целый год терять?