Весна как никогда выдалась ранней. Я сидел у дома, на завалинке, наслаждаясь первым действительно теплым деньком.

Откинувшись с зоны, я не стал оставаться в Иркутске. Не то что мне не было где жить, но я захотел что-то изменить в своей жизни. После каждой из трех ходок я возвращался домой, и все опять шло тем же путем: старые дружки, водка, наркотики, отсутствие работы, кража, драка, тюрьма. Я бесился от этой ужасной цикличности событий, но ничего поделать не мог. Нет, я не винил родных. Они старались, как могли, но наверно я был слаб. Стоило появиться привычному окружению, как все начиналось сызнова. Отсиживая последний срок, я сильно заболел, простудившись на тушении пожара. Нас тогда почти всех послали на помощь пожарным. В зону мы вернулись вымокшие до нитки с примерзшими шапками к головам. Первых пару дней я надеялся, что обойдется, но мне становилось все хуже. Вскоре меня без сознания отвезли в госпиталь. Я об этом и не знал, но в больнице, пока я был без сознания, мне приснился ужасно реальный сон о том, как я умер. Мне было жутко от одного воспоминания о том сне и очень хотелось изменить свою жизнь. Рассказав свои думы старому урке, я с удивлением услышал дельный совет.

– Макс, тебе надо в тайгу уйти, как хочешь поменять себя. Тайга всех лечит, кто хочет. Сидеть тебе пару месяцев осталось. У меня старинный кореш в Маме охотоведом. Хочешь, напишу ему. Стар он уже, а помощника там не сыщешь, босота одна замурзанная кругом. Мужик он суровый, тайгой деланный, он те мозг вправит. Заработка особого не обещаю, но без куска хлеба не останешься. Как с умом, так и денег, и золотишка прибарахлишь. Места там богатые.

Я задумался. Вот пройдет пара месяцев, выйду на волю и что? Вернусь домой, опять у мамки на шее сидеть да с дружками горькую пить? Так точно и до герыча докачусь. Работы то людской с четырьмя ходками не получишь. Думал не долго, минут пять. Написал дед Груздь маляву и пришел ответ. Когда я вышел на свободу, то все рассказал родителям. Всем миром собрали меня в дорогу, папа подсуетил билет на самолет и я улетел в Маму.

Зима в Маме лютая. Не Иркутск. С дедом Константином мы гоняли разных браконьеров, снимали сети и капканы. Гоняли черных лесорубов и разную шантрапу. Покоя не было ни летом, ни осенью, ни зимой. Вначале мне было очень тяжело, отвык я столько ходить, но через месяц стал нагонять деда и идти с ним вровень.

Дед был хмурый и молчаливый. Часто за день от него одно слово и услышишь. А то и вовсе все молчком, жестами все. В тайге часто ночевали в зимовьях, а бывало, и на снегу устраивались. Браконьер он как зверь, тепло за версту чует, вот мы и мерзли.

Я не мог понять Костяныча, что ему так до всего есть дело, но на прямые вопросы он не отвечал и смотрел на меня с укоризной. Мол, сам понимать должен. Я не понимал, а скорей всего просто не хотел понимать. Мне было хорошо. Водки мы не пили, да и некогда было. Раз за зиму дед налил стопку и то только что я простыл. Наркота понемногу отпускала.

******

– Макс! – Раздался голос деда из дома.

Я нехотя оторвался от приятного занятия и заглянул в открытое, по теплой погоде окно.

– Чё Костяныч?

– Пойдешь в дальнее зимовье. Помнишь, в феврале там были, медведь там, шатун, баловал. Восстановишь, что он наломал, да о душе подумаешь, тайгу послушаешь. За две недели справишься. Не соскучишься, можешь и три недели посидеть, тебе есть о чем думать. Сегодня собирайся с умом, завтра с утра, я тебя на тот берег направлю.

Задавать деду вопросы и спорить с ним, смысла не было. Ещё пол часа погревшись на солнышке, я пошел собирать инструмент для ремонта и паковать поклажу. По окончанию сборов дед торжественно вручил мне свой древний СКС и к нему выдал десять пачек патронов. Я удивился такой щедрости. Тащить с собой лишний груз очень не хотелось.

– Костяныч, ты на войну меня собираешь? Пачки хватит.

– Патрон вес не тянет. – Мрачно ответил дед.

– Так это больше трех кило!

– Возьмешь. Ты в тайгу идешь, а там не только зверье ходит. Я многим крови попил, да ты глотнул. С тобой бы пошел, только пора тебе самому в тайгу ходить. Всяко в жизни бывает. Вдруг заболею я и что? Привыкай.

Я обреченно махнул рукой. Спорить с ним не имело смысла. Самое обидное было то, что он всегда оказывался прав. От таких мыслей мне стало зябко. Сражаться за свою жизнь и принимать самому решение «жить или не жить» мне очень не хотелось. С моим прошлым это был серьезный, небезопасный выбор.

******

За четыре дня я добрался до дальнего зимовья. По-хорошему идти налегке было дня два, максимум три, однако поклажу пришлось тянуть на волокушах, а это значительно снижало мою скорость. Но дойти это только пол дела. Сначала пришлось перетаскать всю поклажу в дом, а потом, при свете керосиновой лампы прибраться и затопить печку. Толстый слой пыли покрывал все. Спать в мусоре я не хотел, а сил уже просто не было на генеральную приборку. Более менее очистив один угол я устроился в спальнике. Заснул мгновенно, устал страшно.

Ночь прошла спокойно. Я прекрасно выспался, даже курить не хотелось от такого чистого и свежего воздуха. В городе такого не сыщешь.

Осмотревшись при дневном свете, я взялся за генеральную уборку. На первое время еда у меня была. Как закончиться пойду, поохочусь. Костяныч никогда не был против охоты, если для пропитания. Моя пол я думал, что неплохо было бы подстрелить глухаря, ну или небольшого кабанчика.

Все когда-то заканчивается. Закончилась и уборка. Я слегка перекусил консервами, посмотрел на часы и решил пойти обойти местность, поглядеть на предмет ужина. Тщательно прикрыв дверь, двинулся в низинку к воде. Дойдя до жиденького березняка, я поискал погрызенную кору, нашел, приладил пару петель. Может, зайчатиной побалуюсь.

Подходящего глухаря я приметил, отойдя от зимовья на пару километров. Он сидел на толстом суку и высматривал что-то на земле. Я долго не думал. Сто метров, для меня не дистанция. Прислонившись к дереву, я легко снял глухаря. Перья полетели в стороны, патрон СКСа для такой дичи однозначно избыточен. Повесив винтовку на плечо, я спокойно двинулся за добычей.

Выйдя на полянку, я был удивлен. Глухаря «выцеливал» не только я. Одновременно со мной из подлеска вышла лиса. Она была тощей после зимы, слегка облезлой. Посмотрев на меня, она тявкнула. Мне вдруг стало жаль зверушку. С минуту мы смотрели друг на дружку. Лиса была голодна и не хотела уходить. Мне было жаль потраченного на охоту времени. Первой мыслью было пугануть ее, но я подумал, что и консервами на сегодня обойдусь, а этот глухарь спасет ей жизнь.

– Ладно, он твой.

Оставив лису наслаждаться неожиданной добычей, я пошел обратно к зимовью. Завтра проверю силки, может, зайчатина словится.

Я шел по тайге напрямик, не стараясь идти тихо. Просто шел, слушая хруст веток под ногами, шум ветра, крики птиц, да просто звуки жизни. Это был гармоничный и устоявшийся мир. Лишь я был в нем неизвестной и всесокрушающей величиной. Никто так не шумит в лесу как человек. Мы стреляем, жжем костры переходящие в огромные пожары. Мы пилим деревья, ездим на громадных машинах извергающих ядовитые газы, распугиваем и убиваем животных. Что греха таить, часто мы убиваем лишь ради своего удовольствия. Современному человеку нет смысла охотиться для пропитания. Такие как я и дед Костяныч лишь исключения.

Тонкий писк, на грани слышимости, на несколько минут, нарушил идиллию леса. Я покрутил головой пытаясь понять, где источник звука, но эхо леса не дало определить направление. Наступившая после этого ватная тишина немного меня напугала.

Посмотрев на низкое солнце, я заторопился. Не хватало заблудить в лесу по ночи. Не пропаду, конечно, но и блудить смысла не было. Надо прибавить ходу.

Очнулась я в чистой, пахнущей лекарствами комнате. Ощупала себя. В местах, куда попали пули, шрамы не ощущались. Странно. Встала. Прошлась по комнате. На мне был безразмерный больничный халат. Вначале немного кружилась голова, потом расходилась. Дверь наружу была заперта. Вместо окна на стене висела картина с лесным пейзажем. На тумбочке у кровати лежала одежда. Рядом стояли ботинки армейского образца, как я носила последнее время. Раз положили, значит, явно для меня. Оделась. Все было в пору.