Перед другими Благословенными Ноам выглядел совершенно непроницаемым и уверенным в себе, как всегда, но таиться перед Аваддоном было просто глупо. Так что он с нескрываемой усталостью опустился на софу в углу кабинета и махнул Аваддону на ближайшее кресло.
- Садись, если хочешь.
Аваддон молча сел, впервые не чувствуя в этой компании никакого отторжения.
- Я решил, - сказал Ноам после продолжительной паузы, показавшейся им обоим коротким мигом. – Если чудо все-таки произойдет, и он когда-нибудь вернется, я отступлю.
- О чем ты? – Аваддон понял, но не поверил. – Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что сказал, - мрачно, но не враждебно ответил Ноам. – Я уйду. Просто… скроюсь с его глаз.
- И чего ты этим добьешься? – Аваддон никогда бы не поверил в это, но поверженный Ноам совершенно его не радовал. – Что это изменит?
- Ты любишь его, я наконец-то признал это, - Ноам тоскливо улыбнулся. – Я тоже люблю, и мне… мне невыносимо быть вдали от него. Если он будет с тобой, я хотя бы буду знать, где он. Может, смогу видеть его издалека. Хотя бы знать, что с ним все в порядке! Это лучше, гораздо лучше, чем то, что сейчас. Сейчас… сейчас это просто ад без огня.
- Ты даже глупее, чем я, - Аваддон не собирался ему сочувствовать. – Неужели так и не понял главного?
Ноам бросил на него пытливый взгляд, то ли правда не понимая, то ли не веря, что их выводы наконец-то совпали. Так и не дождавшись ответа, Аваддон спокойно продолжил:
- Ему не нужен кто-то один. Ему нужны мы оба. Этот жадный беспощадный мальчишка… Сдается мне, он долго к этому шел.
- Несомненно, - Ноам снова усмехнулся, но уже не так убито. – Мы все изрядно поиздевались друг над другом.
- Это верно.
Больше они не говорили, хотя еще добрых полтора часа оставались в кабинете Ноама, погруженные в состояние уже знакомой тихой печали, казавшейся как будто не настолько мучительной в эти минуты. Потом они так же тихо и спокойно расстались, испытывая отрадное чувство благодарности за составленную компанию, которая, как оказалось, могла быть не такой уж и гадкой.
Следующие две недели они почти не наблюдали друг за другом и нигде не пересекались, а потом в один фантастический вечер, когда Ноам по обыкновению сидел в библиотеке в Сапфировом Бору и уныло копался в по обыкновению бесконечных документах, в дверном проеме внезапно появился Аваддон. В его руке тоже была книга, а смотрел он не на Ноама, а на большой мягкий диван у окна, к которому вскоре и направился, даже не подумав спросить разрешения. Удобно устроившись на избранном месте, он немедленно погрузился в чтение, не обращая на хозяина дома никакого внимания.
Ноам не только не возражал, но был даже приятно позабавлен. В конце концов, не только же ему врываться в Черный Лес без всяких церемоний. Кроме того, это было выгодно им обоим. Все же Аваддон в какой-то степени оказался прав тогда: страдать вдвоем было не так мучительно. Понятное дело, они ничего не забывали, по-прежнему остро чувствовали всю безнадежность своего положения, но вдвоем, по крайней мере, ее было не так страшно переносить, и крошечная надежда, все еще жившая в их сердцах, приобретала чуть более яркий оттенок.
С того дня это стало привычной для них практикой: безмолвно читать в компании друг друга, искать нужную информацию или же просто размышлять о тех или иных важных или не очень вещах. Бывало, они сидели так ночи напролет, не говоря ни слова (ведь оба редко спали), и даже прощались одним взглядом или кивком, что со стороны могло показаться чем-то совершенно необъяснимым.
Однако это поддерживало их, позволяло с меньшей болью переступать день за днем, ожидая долгожданного чуда, ожидая возвращения того, кто, в конечном итоге, сумел добиться своего: превратить двух свирепых львов в мирных добродушных котят, не способных прожить и дня без общества друг друга.
========== Глава 20. Вулкан и снег ==========
Шесть месяцев спустя
Запад Тамира всегда славился своими жестокими зимами, а эта зима как будто задалась целью превзойти все предыдущие. Снег выпал в середине осени, превратившись к середине зимы в непробиваемый покров бесконечного белоснежного марева.
В эти холодные снежные дни Дирн часто вспоминал родителей, их попытки выжить в эту суровую ненастную погоду, что далеко не всегда завершалось успехом. Тогда еще в Гнилом Котловане не было тех условий, что были обеспечены сейчас, люди нередко умирали от голода и холода, а зимой зачастую и от того, и от другого.
Дирн, разумеется, продолжал охотиться, но делал это уже не так часто, как раньше, остальное же время проводил обычно дома за чтением или созданием разнообразных деревянных фигурок. Это была, наверно, единственная область, которая всегда давалась ему с огромным трудом, хотя усилия он прикладывал немалые. В этот раз тоже, несмотря на выдающееся усердие, он так и не смог обрести даже среднего мастерства. Его фигурки по-прежнему оставались неуклюжими и грубыми, порой даже откровенно нелепыми, но он все равно не бросал это дело, потому что оно было весьма увлекательным и здорово отвлекало его. Отвлекало от вечной, никогда не утихавшей, болезненной нехватки чего-то.
Обычно он старался не думать о том, чего или, вернее, кого ему не хватало. Поначалу удавалось плохо, но со временем он приспособился настолько, что мог за целый день ни разу не вспомнить об истинной причине своей боли. Это сильно облегчало ему жизнь, однако совсем не делало счастливее.
Уровень его чувств давно превзошел тот порог, когда, чтобы забыть, достаточно просто не думать. Даже если он не вспоминал, его душа все равно страдала; даже если был сосредоточен на чем-то другом, сердце все равно тосковало. Это уже превратилось в болезнь, от которой существовало только одно лекарство. То самое лекарство, которое он счел для себя навсегда запрещенным.
Была еще одна вещь, мыслей о которой он старался избегать. Это вызывало в нем еще более темные скверные чувства, даже более жестокие, чем извечная тоска. Мысли о будущем.
Всем людям свойственно заглядывать вперед, надеяться на что-то, ожидать чего-то, верить или хотя бы наивно мечтать о чем-то. Для Дирна теперь все это было закрыто, потому что мысли о будущем, лишенном двух небезызвестных нам фигур, сводили его с ума даже увереннее, чем тоска по этим самым фигурам.
Будущее без Ноама и Аваддона казалось ему просто невозможным. Он даже думать об этом не мог! Это убивало его изнутри, действовало хуже, чем всё, через что он уже успел пройти. Однако вернуться он тоже не мог, следовательно, всё, что ему оставалось, это крепко удерживать себя в отрезке каждого дня и даже не пытаться выходить за его пределы.
Как ни странно, ему удалось привыкнуть к такой системе, он даже был доволен своими успехами и почти уверовал в то, что сможет так прожить всю оставшуюся жизнь, когда в игру вступили события, которых не мог предвидеть ни он, ни кто-либо еще на всем белом свете. Эти события касались напрямую не только его, но и всех жителей Гнилого Котлована, они стали тяжелейшим ударом для многих семей, только-только получивших шанс на достойное существование, и в не меньшей степени для Дирна, того, кто дал им этот шанс. Впервые с момента своего приезда сюда он действительно забыл о своих личных горестях, поскольку столкнулся с угрозой иного характера.
По всему Тамиру Ледяных Вулканов насчитывалось около трех десятков – это были гигантские природные образования, напоминавшие чуть выгнутые треугольные скалы, скрывавшие в своих недрах залежи опаснейшей магической смеси. Смесь эта представляла собой так называемый Жидкий Лед – редчайшую невероятную породу, обращавшую при извержении в лед абсолютно все на своем пути: и живое, и мертвое, и дерево, и камень, и огонь, и раскаленные предметы. Однако их редко кто боялся, поскольку Ледяные Вулканы могли стоять неподвижно тысячелетиями, в настоящий момент даже древнейшие жители Тамира не могли припомнить на своей памяти ни одного извержения.
