Ноам Великолепный – один из самых знаменитых и одаренных магов королевства – уже битых полчаса твердил о необходимости создания передвижной судебной коллегии, которая участвовала бы в разбирательстве особенно сложных судебных дел по всей территории государства.

Это было, конечно, не самое глупое предложение, но, по мнению Дирна, существовали и куда более серьезные проблемы. Развитие селений на западе страны, голод на тех же самых территориях, отсутствие надлежащего медицинского обеспечения – всё это было неизмеримо важнее, но, по-видимому, не с точки зрения Благословенной Верхушки. Дирн был не в силах на это повлиять, он мог использовать лишь собственные ресурсы, что было совсем неплохо, но и не внушало ему большого уважения к правящей элите.

Ноам еще не закончил, когда высокая медная дверь Кафедрального Зала беззвучно раскрылась, и на пороге появился еще один представитель Благословенной Верхушки. Весь Зал смолк при его появлении, и даже Ноам Великолепный прервал свою речь, уставившись в сторону входа. Дирн тоже смотрел туда во все глаза, внимательно разглядывая того, кто осмелился отнестись столь пренебрежительно к Собранию Краеугольного Сената и позволить себе опоздать на целых полтора часа!

Аваддон Чудовищный – так звался этот Благословенный и среди Дремлющих, и среди своих же собратьев.

В Тамире только Дремлющие носили фамилии, в то время как Благословенные, которых было несравненно меньше, носили разнообразные титулы, характеризовавшие основную черту их образа и характера. Так, например, Ноама называли Великолепным, потому что он был необычайно красив (хотя Дирн никогда этого не находил) и умел выходить победителем практически из любой ситуации. Исаириса называли Мудрым в силу его терпеливого и неконфликтного нрава и способности улаживать любые ссоры.

Что же касается Аваддона, Дирн слышал о нем много разных вещей, до него доходили слухи и о неслыханной жестокости, и о страшном злодеянии, связанном с семьей, и о многих других жутких выходках, в которые трудно было поверить, но Дирн не слишком доверял всем этим россказням. У него было собственное мнение об Аваддоне, которое, может, и не было слишком положительным, но и враждебности никакой не несло.

Когда Дирн только вступил во владение Серебряной Долиной, для обретения всех государственных полномочий Маллори (который входил в состав двадцати двух Дремлющих Столпов) ему требовалась так называемая Красная Бумага – документ, заверенный пятью представителями Дремлющей Верхушки и пятью – Благословенной.

С Дремлющими у него проблем не возникло, выбор Маллори был принят большинством без возражений, и он с легкостью заручился поддержкой пяти Столпов. Благословенные тоже поначалу ему благоволили: друг Маллори Исаирис охотно поставил свою печать и порекомендовал трем своим товарищам сделать то же самое.

Оставалась всего одна печать, и вот тут Дирн столкнулся с неожиданным препятствием. Все Благословенные, к которым он обращался за поручительством, легко соглашались заверить его Красную Бумагу, а затем заставляли его ждать неделями и даже месяцами, чего Дирн так и не смог забыть даже спустя четыре года.

Об Аваддоне Чудовищном он слышал задолго до того, как узнал о своем родстве с Маллори, и, уже вконец отчаявшись, рискнул отправить прошение и в Черный Лес (родовое поместье Аваддона). К его великому удивлению, попытка оказалась более чем успешной. Вечером того же дня заверенная Красная Бумага была у него на руках, и спустя каких-нибудь три-четыре дня он был официально объявлен хозяином Серебряной Долины. С тех пор он не доверял слухам об Аваддоне и питал к нему искреннее уважение, хоть они так и не обмолвились ни единым словом.

Стоит отметить, был все же один слух, которому Дирн склонялся верить: слух об ужасающих магических способностях Аваддона, многократно превосходивших даже выдающуюся одаренность Ноама. Одна только его внешность служила ярким тому подтверждением.

Аваддон обладал неестественно светлой, бледной кожей, а его скулы и нос были пересечены волнистыми черными линиями, которые почти не привлекали внимания и в то же время придавали его облику незабываемую исключительность. Его глаза – удивительно темные и большие – никогда не пропускали ни единой эмоции и казались особенно яркими и завораживающими на строгом бледном лице, обрамленном черными, как тьма, густыми волосами.

Также немалое внимание привлекали его уши: таких заостренных Дирн еще ни у кого не видел, даже у Ноама они были лишь слегка загнуты вверх, а ведь степень заостренности ушей являлась главным признаком, отображающим уровень магического потенциала Благословенных. У Аваддона же не только уши были безупречно острыми, но и зловещие линии рассекали лицо…

Вряд ли стоило удивляться тому, что перед ним трепетал весь Тамир, и даже другие Благословенные относились к нему с особым почтением, как к представителю наивысшего ранга. Он был высок и прекрасно сложен и был, по-видимому, не намного старше Дирна, но величественные темные одежды и отсутствие всякой приветливости делали его образ куда более грозным и внушительным.

Он не всегда посещал Краеугольные Собрания, а когда все же делал это, часто позволял себе опаздывать, и никто не смел упрекать его за это. В такие моменты Дирн испытывал искренний восторг, в особенности из-за уязвленной физиономии Ноама Великолепного, который в свое время тоже проигнорировал его просьбу заверить Красную Бумагу. Но дело было не только в Бумаге. Аваддон сам по себе был незаурядным, и Дирн всякий раз, глядя на него, чувствовал себя странно: словно перед ним было существо иной расы, похожее на него так же мало, как сам он был похож на лягушку.

Даже не подумав извиниться, Аваддон неспешно поднялся на возвышенность и занял свое обычное место неподалеку от края длинного золотистого стола.

Ноам возобновил свою тираду с удвоенным пылом, но еще не раз бросал косые взгляды на опоздавшего, которого это едва ли хоть сколько-нибудь заботило.

Аваддон никогда не участвовал в обсуждениях и не выдвигал собственных предложений, но Дирн знал, что он был чрезвычайно умен и крайне редко поддерживал идеи других Благословенных.

Собрание длилось еще ровно два часа, и Дирн вздохнул с облегчением, когда настало время высказаться Дремлющим. Это означало финальный этап встречи и, следовательно, скорое освобождение. Большинство Дремлющих высказалось неопределенно относительно передвижной коллегии, а Дирн и вовсе ясно дал понять, что не собирается участвовать в развитии данного проекта.

- Вы, как обычно, балуетесь спасением бедствующих, - хмыкнул Ноам, как только Дирн обозначил свою позицию. – Как там называется этот город, за который вы так боретесь? Грязный Каньон или…

- Гнилой Котлован, - мрачно поправил Дирн, никак не отреагировав на пренебрежительный тон Ноама. – Вы бы запомнили, если бы побывали там хоть раз.

- Говорят, его теперь не узнать, - Ноам проигнорировал подначку. – Да и неудивительно. Вы ведь вложили в него целое состояние. Никогда не понимал этой привычки: вкладывать ресурсы в бесполезные проекты. Но, как говорится, у богатых свои причуды.

Снисходительно улыбнувшись, он задал вопрос другому Дремлющему, а Дирн еще долго сверлил его угрюмым взглядом, пораженный столь откровенным равнодушием к нуждам собственного народа.

На улице уже стояла ночь, когда он покинул резиденцию Краеугольного Сената. Конь уже ждал его у ворот, и он, не мешкая, вспрыгнул в седло и вскоре выехал на Главную Тропу. Взгляд его зацепился за что-то светлое в вышине, и, вскинув голову, он увидел бледный силуэт стремительно отдаляющегося Жемчужного Орла.

Это были редкие громадные птицы, подчинявшиеся только Благословенным, да и то не всем. Этот принадлежал Аваддону Чудовищному, который летел на нем прямо сейчас, быстро удаляясь на восток. Не каждый Благословенный владел Жемчужным Орлом, еще меньше умели управлять ими и подчинять своей воле. Аваддон же владел целым выводком, и это было лишь малой частью его фантастического богатства. У него хватало всего: и Волшебной Пыли, и алмазных россыпей, и всевозможных артефактов, о которых многим оставалось только мечтать.