Аваддон будто вырвался из марева: красного марева горькой ярости, и снова ощутил влагу на лице, поняв, что только что натворил. Он немедленно отстранился от Дирна, в этот раз осторожно и мягко перевернул его и убито усмехнулся, увидев плоды своей ярости.

- Я и правда чудовище, - сказал он, отрешенно качая головой. – Пожалуй, я ошибся. Все-таки он лучше, чем я.

- Вздор не неси, - Дирн через силу улыбнулся. – Вас нельзя сравнивать, я никогда не перестану повторять это. А что касается меня, я заслужил.

- Кто угодно, только не ты, - сдерживая слезы, Аваддон крепко обнял его, прижался щекой к его щеке, все еще влажной после пережитой пытки. Теперь это уже были приятные объятия, нежные и теплые, в которых Дирн спокойно млел, постепенно забывая об испытанной боли. – Что бы ты ни делал, ты имеешь на это право. А я… я чудовище.

- Тебе так нравится это слово? – спросил Дирн, обнимая его в ответ. – Хотя да… это ведь считай твоя фамилия. Естественно, ты к ней привязан. Если хочешь, я всегда буду называть тебя так. С соответствующей интонацией, конечно.

- Как ты можешь… так легко прощать меня? – Аваддон приподнялся, сел на кровати, растерянно всматриваясь в его лицо. – Я сам ненавижу себя, разве ты не должен?

Дирн тоже сел, небрежно пожал плечами:

- Наверно, дело в том, что ты себя не любишь. А я тебя – да.

- Но не сильнее, чем я тебя, - Аваддон протянул руку, с печальной улыбкой погладил его по волосам. – Прости меня. Даю слово: больше я никогда так не поступлю с тобой.

- А я постараюсь больше не доводить тебя до этого.

- Знаешь, у меня никогда не было детства, - сказал вдруг Аваддон, сосредотачивая внимание на холодном ночном небе, видневшемся сквозь открытую балконную дверь. – Я был самым одаренным в семье, и мой отец с ранних лет испытывал мою силу, пытаясь увеличить ее, насколько это было возможно. Я прошел через столько запретных ритуалов, что даже отец, скорее всего, быстро потерял им счет. Большинство из них были далеко не щадящими, но отец никогда не придавал этому значения. Он был одержим силой, его желание создать непобедимого монстра было по-настоящему безумным, и он шел к этой цели, невзирая ни на мой возраст, ни на мою слабость. К девяти годам я успел познать такие виды пыток, которые привели бы в смятение даже испытанных вояк из Краеугольной Военной Гильдии, я был совершенно сломлен и находил единственное утешение в общении с Индрой, старшей сестрой, которой на тот момент было тринадцать. В свое время отец и из нее пытался сделать орудие непревзойденного могущества, но она оказалась хрупкой и дважды чуть не умерла после проведенных им обрядов. Я же пусть с трудом, но выдерживал его эксперименты, и это делало мою участь весьма незавидной. Индра поддерживала меня по мере сил, так же, как и маму, которая в последние годы практически не покидала своей постели, высушенная тяжелой эмоциональной болезнью. Мы ничем не могли ей помочь. И изменить свою судьбу тоже были не в силах. В конце концов, отец добился своей цели. Думаю, ты никогда не слышал о Проклятье Черного Дракона. Это древняя, необычайно темная магия, которую не так-то просто оживить и совершенно невозможно обратить вспять. Как я узнал впоследствии, отец посвятил много лет поискам необходимых для ее призыва артефактов, и к моему десятилетию ему удалось-таки собрать весь нужный арсенал. Темная магия всегда требует высокую цену, думаю, отец знал об этом, знал и самоуверенно надеялся, что его это правило никак не заденет. Я выдержал ритуал, обрел ту самую силу, о которой он так мечтал, но перед этим… на несколько часов потерял над собой контроль.

Он умолк, полностью погрузившись в тяжелые воспоминания, которые даже сейчас, по прошествии стольких лет, давили на него и вызывали саднящий ком в горле.

Дирн уже догадался, что произошло, положил руку ему на плечо, не зная, как еще выразить свое сочувствие. Судьба Аваддона оказалась даже страшнее, чем он предполагал, гораздо хуже того, через что в свое время прошел он сам. И, как всегда, его боль не могла оставаться для него чужой и незначительной; он ощущал ее, как собственную, и всей душой стремился хоть немного ее облегчить.

- Я ничего не осознавал, Дирн, - сказал Аваддон, повернув к нему голову, - но я убил их. Убил всех слуг, что были в тот день в доме, отца… маму… и Индру.

Он отвернулся, потрясенный снова вспыхнувшей в сердце застарелой болью, которая с годами никуда не исчезала, а лишь дожидалась удобного случая снова повергнуть его в былую тьму.

- Это не твоя вина, - Дирн попытался развернуть его к себе. – Ты был ребенком, ты не мог противостоять силе Проклятья, а оно всего лишь покарало твоего отца. Не смей винить себя!

- Я рассказал тебе это не для того, чтобы вызвать твою жалость, - глаза Аваддона были сухи, когда он, чуть помолчав, внимательно посмотрел на него. – Я лишь хочу, чтобы ты понял, как много значишь для меня. С того самого дня я всем внушал ужас. Да что там говорить, я сам себя долгое время боялся. Я взрослел, становился все сильнее и внушал окружающим все больший и больший ужас. Никто меня не любил, и я тоже никого не любил. Я видел вокруг лишь страх, больше ничего. А потом появился ты со своей безрассудной авантюрой и полным отсутствием страха к моим нечеловеческим шрамам. Когда ты сказал, что не видишь в них ничего страшного, я понял, что тебя не оттолкнет и моя личность. И так и оказалось. Знаешь, мне кажется, ты даже немного безумен в своем бесстрашии, но я счастлив, что ты именно такой, - он привлек Дирна к себе за шею и надолго прижался губами к его макушке. – Именно поэтому я так сильно боюсь потерять тебя.

- Да ладно тебе, - Дирн ободряюще похлопал его по спине. – Куда я денусь?

Аваддон чуть отстранился, посмотрел на него с грустной и в то же время благодарной улыбкой:

- Даже сейчас ты ведешь себя так, как никто бы не повел после того, что я сделал.

- Хватит об этом, - искренне отмахнулся Дирн. – Снимай уже плащ и давай спать. Скоро рассветет, я должен хоть немного отдохнуть.

Аваддон подчинился, послушно разделся и скоро уютно обнял Дирна, который, в свою очередь, удобно устроил голову у него на плече. Он действительно чувствовал сонливость, пришедшую гораздо позднее, чем хотелось бы, и все же точно в срок, но теперь уже осознанно боролся с ней. Он думал об Аваддоне, о выпавших на его долю ужасах, сострадал ему всем сердцем, а потом вдруг вспомнил того, о ком явно не должен был думать в такой момент.

Ему вдруг стало интересно, каким было прошлое Ноама, через какую юность он прошел, прежде чем стал тем, кем был сейчас. Почему-то Дирн не сомневался, что этому великолепному нахалу не довелось пережить и половины тех страданий, которые прошел Аваддон; скорее, он только и делал, что с беспечной улыбкой перескакивал с одной ступеньки величия на другую, не зная ни хлопот, ни огорчений…

- Даже сейчас, - тихий голос Аваддона вырвал Дирна из сонных размышлений, - ты думаешь о нем, верно?

Он сказал это без всякой злости, просто обозначил то, что почувствовал. У Дирна снова все омертвело внутри, как от неведомой болезни, он попытался придумать достойный ответ, но Аваддон почти сразу заговорил вновь:

- Я не имею права ни давить на тебя, ни что-либо требовать, но ты ведь сам видишь. Рано или поздно тебе придется сделать выбор.