- Хочешь сказать, я не прав?

- Даже не знаю. По правде говоря, это не так уж много за столько спасенных жизней…

- Я понял. Ты не заинтересован. Тогда я придумаю что-нибудь получше и приду в другой раз.

Униженный и взбешенный, Дирн развернулся, на полном серьезе намереваясь уйти, но был тут же остановлен уверенной хваткой Ноама:

- Я сомневаюсь, что ты сможешь придумать что-нибудь получше, поэтому так и быть – я принимаю твое предложение.

Дирн пристально посмотрел ему в глаза, то ли боясь, то ли надеясь на его честность, и в итоге был все же склонен поверить ему.

- У меня вопрос, - Ноам притянул его к себе за руку, но не обнял, а просто встал близко-близко, так что их тела почти соприкасались. – Сам-то ты уверен, что сможешь это вынести? Я ведь тебе так противен.

Дирн не мог признаться в том, что противно ему, по факту, не было никогда, вместо этого он лишь отрывисто буркнул:

- Да. Я готов.

- Отлично, - Ноам отступил, одновременно выпуская его руку. – Тогда идем.

Спальня Ноама находилась на том же этаже, что и кабинет, отделенная от него двумя недлинными коридорами и короткой лестницей.

Дирн невольно отметил, что и кабинет, и покои были не такими безобразно пафосными и огромными, как можно было ожидать, зная размах Ноама. Его домашний кабинет был раз в десять меньше, чем апартаменты в Белом Колизее, а спальня хоть и была просторной и дорого обставленной, все же не выходила за пределы естественного для этой комнаты интерьера. Впрочем, он отметил все это лишь потому, что не отметить было невозможно, а в действительности интерьер сейчас был последним, что имело для него значение.

При виде большой, устланной толстым золотистым покрывалом кровати у него мерзко засосало под ложечкой, и он почувствовал такое напряжение, что все его лицо покрылось нездоровой бледностью.

- Еще не передумал? – усмехнулся Ноам, откровенно наблюдая за ним. – Я готов отпустить тебя в любой момент, только скажи. Правда, в таком случае, твой долг останется на месте.

- Я не передумал, - зажатым голосом ответил Дирн, избегая его взгляда. – Иначе я бы и не предлагал.

- Чтобы тебе было легче, - сказал Ноам, чуть посерьезнев, - я готов быть снизу.

- Что? – Дирн уставился на него в полном изумлении. – Не верю.

- Я бы не предлагал, если бы не был уверен.

- Хорошо, - Дирн решил подхватить эту вздорную игру. – Тогда раздевайся и ложись.

Он нисколько не поверил словам Ноама, и потому для него стало немалым шоком, когда тот, небрежно пожав плечами, отошел к кровати, преспокойно снял с себя домашний костюм и без всякого стеснения разлегся перед ним на кровати совершенно обнаженный.

- Приступай, - сказал он, насмешливо наблюдая за Дирном.

Если он уже успел в какой-то степени изучить тело Дирна, то последнему впервые представилась такая возможность, и он невольно сглотнул при виде того, что открылось его глазам. Ноам, похоже, всюду был безупречен: его стройное развитое тело было изящным и в то же время грациозно мускулистым, он был настолько гармоничен и совершенен, что это просто выводило из себя и одновременно зачаровывало, подобно проклятью.

Будь это Аваддон, Дирн бы набросился на него без колебаний и точно бы не упустил такого шанса на лидерство, однако с Ноамом все было иначе.

Их отношения, мягко говоря, не отличались особой теплотой, они были практически врагами (по крайней мере, с одной стороны), и потому Дирн не смог отозваться на предложение. Как бы он ни относился к Ноаму, он все же не мог повести себя, как жестокий скот, и просто грубо взять его, а быть с ним нежным, любвеобильным… да от одной мысли об этом у него голова взрывалась от приливавшей к ней крови! В итоге, не найдя ничего лучше, он просто молча разделся, оставив всю одежду на стуле перед письменным столом; не глядя на Ноама, обошел кровать и спокойно лег на другой стороне.

Ноам продолжал наблюдать за ним с искренним любопытством, но не пытался ничего ни говорить, ни делать. Он без труда всё понял, но ему нравилось мучить Дирна, заставлять говорить вслух то, что тот предпочел бы не произносить даже мысленно. И в этот раз тоже, так и не объяснив ничего своим бездействием, Дирн был вынужден, в конце концов, хмуро произнести:

- Если хочешь что-то делать – делай. Мне лень.

Негромко рассмеявшись, Ноам моментально накрыл его своим телом, распространяя необъяснимую отталкивающе-приятную дрожь от соприкосновения пока еще прохладных обнаженных тел.

- Ты так упрям и в то же время застенчив, - Ноам нежно провел рукой по его щеке. – Не удивительно, что мы оба так помешались на тебе.

В постели он был совсем не таким, как в жизни. И он так сильно отличался от Аваддона, что Дирна это даже немного пугало. Его не оставляло ощущение, будто он впервые в жизни собрался отдать кому-то свое тело. Он-то считал, что все пройдет быстро, мерзко и гадко, а разворачивалось что-то совсем иное.

Ноам был так нежен с ним, что это буквально ломало его изнутри, заставляя разум отчаянно бороться с телом и наоборот. Однако тело уверенно побеждало; хоть он и старался поначалу сдерживать себя, в итоге Ноам затянул его в такой жаркий потрясающий поцелуй, что когда их губы ненадолго разомкнулись, Дирн уже весь горел и едва не задыхался от сладкой тяжести, назревшей внизу живота. Ноам между тем снова завладел его ртом, безжалостно отнимая остатки дыхания, но в этот раз Дирн смог оттолкнуть его, сердито выдохнуть:

- А без этого никак?

- Без этого мне не интересно, - сухо ответил Ноам, оглаживая ладонью его бедро. – Если тебя не устраивает, я отказываюсь от такой валюты.

Дирн яростно стиснул зубы, не собираясь отступать, но долго держать челюсть в напряжении ему не позволили. Ноам осторожно надавил на его скулы и, как только мышцы рта слегка расслабились, снова поцеловал, больше не встречая сопротивления. Его поцелуи напоминали сладкий яд, они были поистине опасны, и Дирн в полной мере прочувствовал это на собственной шкуре.

Насколько хорошо целовался Аваддон, но Ноам своей жадной нежностью и властной настойчивостью мог свести с ума, наверно, даже тысячелетнюю статую, коей Дирн, к своему несчастью, отнюдь не являлся. Спустя две минуты он уже и думать не мог о сопротивлении, а спустя пять минут ему хотелось стонать от одних лишь поцелуев, которыми Ноам одаривал его прямо-таки с расточительной щедростью. Его губы уже почти потеряли чувствительность, когда Ноам, наконец, перестал терзать их, чтобы окинуть взглядом плоды своих трудов.

Он больше не насмехался, не говорил ничего обидного; вид возбужденного задыхающегося Дирна наполнил его еще большей теплотой и нежностью, которые он не замедлил обрушить на его шею, плечи, грудь, живот, лаская уверенно, дерзко и в то же время убийственно бережно, что Дирн чувствовал и плыл от этого, как от мощного дурмана.

Даже в этом Ноам отличался от Аваддона. Он куда лучше контролировал себя и не успокоился до тех пор, пока окончательно не выбил из головы Дирна всякую осознанность. И еще он избегал причинения даже самой крошечной боли. Дирн сейчас был бы даже рад жестокости с его стороны, она помогла бы ему вспомнить о своей неприязни к нему и сохранить хоть какое-то подобие самоконтроля, однако Ноам был так внимателен, что он не чувствовал ничего, кроме бесконечного необъятного удовлетворения, от которого его губы непроизвольно расползались в полубезумной блаженной улыбке, которую он не мог сдерживать просто потому, что не осознавал ее.