- Знаешь, я бы, возможно, задумался об этом, - сказал Аваддон, ломано улыбнувшись, - но тебе, - он особо выделил это слово, - я точно его не отдам. Ты ничем не лучше меня. Уж лучше я, чем ты.

- Отлично. Тогда война, - не глядя больше на Аваддона, Ноам развернулся и стремительно вышел из зала.

Аваддон не стал за ним следить, он был полностью сосредоточен на содержании только что состоявшегося разговора и потому изрядно удивился, услышав в глубине замка невероятный ужасающий грохот. Одним усилием воли он достиг нужного места и едва не взревел при виде того, что открылось его взору.

Великая оружейная Черного Леса, насчитывавшая сотни редчайших мечей, безумно дорогих луков и заколдованных кинжалов, была стерта в порошок за считанные секунды! Ноам действовал очень быстро; к тому моменту, как Аваддон оказался рядом, от оружейной не осталось ничего, кроме гор беспомощной стальной пыли. Конечно, магия, которую Ноам использовал для уничтожения, тоже была необратимой…

От бешеной силовой волны, обрушенной Аваддоном, не смог бы укрыться ни один Благословенный Тамира; сама суть ее была настолько темной и разрушительной, что даже высочайшая защитная магия не оказала бы тут никакой помощи. Однако Ноаму хватило одного ответного выпада, чтобы остановить ее, не дав причинить себе ни малейшего вреда.

- Я же говорил: я ни в чем не уступлю тебе, - бесстрашно сказал он, равнодушно глядя на Аваддона. – Преследуй меня, если хочешь, но теперь мы всего лишь квиты. Я тебе ничего не спущу, так и знай.

После короткой схватки, которую они только что продемонстрировали, башня оружейной лишилась западной стены, и Ноам, ловко взлетев на покореженный остов, сотворил прямо в воздухе сияющий серебром портал. Казалось, магические законы были для него не писаны. Древняя энергия, испокон веков защищавшая Черный Лес, никому не позволяла подобного, а для Ноама ее как будто вовсе не существовало.

Аваддону было странно осознавать это, но, похоже, Ноам действительно ни в чем не уступал ему. Он хотел остановить его и сразиться с ним в полную силу прямо здесь и сейчас и все-таки сдержался. На самом деле ему не нужна была такая победа. Хоть он и сказал недавно обратное, он не хотел становиться еще хуже. И он точно не хотел никого убивать. Вот только Ноам так успешно препятствовал осуществлению его мечты – можно сказать, единственной в жизни мечты – что с каждым днем он становился все ближе к полной потере самоконтроля.

Спустя пару мгновений Ноам снова очутился в Сапфировом Бору, душой все еще свирепствуя из-за только что развернувшейся драмы. Впрочем, как для Аваддона не была секретом причина его упорства, так и для него не было ничего удивительного в яростной позиции врага. Пусть у них было мало общего, все же было кое-что, что делало их чрезвычайно похожими. Они оба были глубоко и безнадежно несчастны, и потому Дирн, в котором они нашли свое спасение, тот самый свет, которого им всегда недоставало, мгновенно стал главной целью в их жизни – наградой, за которую они готовы были биться до последнего вздоха.

*

Дирн, конечно, знал, что Аваддон больше не станет искать встреч с ним с помощью «Белого Пиона», и все же немало удивился, получив от него приглашение по обычной курьерской почте. Для такого могущественного мага это было прямо до забавного просто, и в то же время Дирн прочувствовал всю суть этого неизбежного изменения. Оно как бы еще раз подчеркнуло тот факт, что они больше не были безымянными любовниками, делящими друг с другом только страсть и постель, теперь их отношения основывались на личном знакомстве, а один из них, к тому же, успел признаться другому в весьма серьезных чувствах.

Дирн по-прежнему чувствовал неловкость из-за этого. Он даже слегка боялся следующей встречи с Аваддоном, однако полученное от него приглашение моментально выветрило из его головы все колебания. Он пока еще не осознавал того, что просто-напросто скучал по нему, сейчас его вела цель иного рода.

Он хотел-таки поговорить с Аваддоном о Ноаме, прояснить эту сомнительную ситуацию, загнавшую их троих в весьма опасный треугольник, и предотвратить возможные неприятности. Он вовсе не был о себе чересчур высокого мнения, ему бы никогда даже в голову не пришло, что двое настолько сильных и выдающихся мужчин способны до такой степени заинтересоваться им, но последняя встреча с Ноамом как никогда ясно показала ему, насколько серьезным был конфликт, который он сам невольно затеял.

Пусть это не было его прямой виной, именно он зародил между Аваддоном и Ноамом вражду; отрицать это не имело никакого смысла, так же, как и избегать последствий этой невольной ошибки. Радоваться тут тоже, конечно, было совершенно нечему.

Дирн ненавидел сеять раздоры между другими людьми, настраивать кого-то друг против друга, а сейчас, к тому же, речь шла о двух Благословенных, борьба между которыми могла превратиться в мировой апокалипсис. Как бы ему ни хотелось откреститься, он уже был вовлечен и в немалой степени нес ответственность за происходящее. Вот только он понятия не имел, как исправить положение, избежать беды и, самое главное, разобраться в собственном отношении ко всем этим событиям.

Хоть он и не принял чувств Аваддона и даже не собирался всерьез рассматривать его предложение, ему было стыдно перед ним из-за последней встречи с Ноамом. Стыдно не из-за того, что Ноам вытворил, а из-за того, что ему самому это было, мягко говоря, совсем не противно.

Его отношение к Ноаму тоже вызывало массу вопросов, но их он пока даже не пытался анализировать. Он был уверен, что не испытывает к нему и половины той симпатии, что вызывал в нем Аваддон, и, кроме того, сейчас его беспокоила главным образом ненависть между этой парочкой, ненависть, которую он обязан был если не устранить, то заглушить до состояния полной безвредности определенно.

Впрочем, с некоторых пор практически всё в его жизни шло наперекор заранее составленному плану, и встреча с Аваддоном, которую он намеревался посвятить серьезному разговору, пошла совсем по другому сценарию. Причем нельзя сказать, чтобы он был сильно против.

То ли они слишком долго не прикасались друг к другу, то ли напряженность последних дней подействовала таким неожиданным образом, но только в этот раз им хватило одного взгляда друг на друга, чтобы в один миг позабыть обо всех словах и проблемах.

Такого грубого и в то же время сладкого секса между ними никогда еще не было.

Аваддон будто обезумел от страсти, иногда Дирну всей душой хотелось убить его, ударить со всей силы, оттолкнуть так, чтобы уже невозможно было вернуться, а потом становилось настолько хорошо, удовольствие затапливало с такой штормовой силой, что он, задыхаясь, притягивал его к себе изо всех сил, боясь отстраниться даже на миллиметр.

Видеть лицо Аваддона, его чумные плывущие глаза, изломанный в сексуальном напряжении лоб, красивые, чуть приоткрытые губы – как Дирн и предполагал, всё это действовало куда сильнее, чем обостренное ограниченным зрением восприятие. А двигаться Аваддон всегда умел так, что сдерживать стоны не представлялось возможным.

Иногда Дирну казалось, что он вот-вот сломается, настолько сильно и яростно Аваддон вбивался в него, заставляя плакать от боли, а потом срывать голос от поражающих мозг импульсов глубочайшего наслаждения, едва не вырывавших из сознания. Это была нежность на грани жестокости, ласка на грани пытки, любовь на грани безумия. Однако стоит отметить, Аваддон никогда не причинял чрезмерной боли, а удовольствие, которое он дарил затем, с лихвой окупало всё неприятное, что Дирну приходилось выносить от него вначале.

С другой стороны, Дирн и сам был далеко не застенчивым юношей, и хрупким его тоже нельзя было назвать, поэтому заниматься любовью с Аваддоном ему не просто нравилось, он был в восторге от такой возможности, особенно теперь, когда он мог видеть его эмоции и наслаждаться их дикой откровенностью, являвшейся исключительно его заслугой. Постепенно близость с Аваддоном становилась для него насущной потребностью, чем-то, без чего он не мог обходиться долгое время, но пока он не замечал этого и, вероятно, поэтому был так отчаянно-беспечен.