========== Глава 12. Конфронтация ==========

Богатства Сапфирового Бора испокон веков считались исключительным явлением; что только не таилось в недрах этого знаменитого поместья, но, пожалуй, одним из самых выдающихся его сокровищ был прославленный Алисианский табун.

Алисианские скакуны отличались невиданной красотой, силой и скоростью. Они были значительно массивнее и выше других породистых лошадей, а их шерсть походила на только что отлитое серебро, сияющее вдобавок в ярком свете солнца. В ясный день они и правда сверкали, как заколдованные, а ночью в приглушенном сиянии луны мерцали самым что ни на есть волшебным образом, так что издалека их можно было принять за призраков или ангельских жеребцов.

Это были самые редкие и дорогие лошади в мире, и даже Ноам, относившийся обычно довольно прохладно ко всему своему необъятному имуществу, ценил этих величественных зверей, которые даже на собственных хозяев всегда смотрели с легким презрением. Самых упрямых из них он объездил лично, так как никто, кроме него, не смог на это решиться, и, может быть, поэтому Алисианский табун занимал в его сердце определенное место, тогда как до остальных сокровищ ему, как правило, не было никакого дела.

Исходя из вышесказанного, нетрудно себе представить, какой удар он испытал, когда по возвращении домой в день встречи с Дирном услышал от перепуганных слуг невероятное известие.

По какой-то таинственной причине (которая на самом деле была не такой уж и таинственной) все Алисианские скакуны ни с того, ни с сего стали пятнистыми! Поначалу Ноам не особо в это поверил, но как только увидел собственными глазами, волей-неволей осознал всю серьезность ситуации.

Это была настоящая трагедия! Всё величие прекрасных лошадей исчезло, теперь они выглядели даже комично, покрытые с головы до подков неравномерными черными пятнами, делавшими их похожими на потешных дамских собак Мапучес.

Ноам от изумления в первый момент не мог ничего понять, а затем догадался и, не обращая внимания на ошеломленно гудящих слуг, проверил шерсть лошадей на предмет магического влияния. И мгновенно нашел подтверждение своей догадке. Тот, кто сотворил это, даже не попытался скрыть свое подлое вмешательство. И он явно был очень зол, потому что магия, испортившая шерсть лошадей, была необратимой; даже Ноам со всеми его блестящими способностями и многогранным опытом не мог отменить ее действие.

Грумы и конюхи вкупе со сбежавшейся со всего дворца прислугой продолжали горевать и искать причины необъяснимой напасти, в то время как их хозяин незаметно исчез, так и не произнеся ни единого слова.

*

С самого детства Аваддон редко спал. Громадная сила, жившая в его разуме и теле, позволяла ему это, и он не имел ничего против. Если бы это было возможно, он бы вообще никогда не спал. Для большинства сон был отличной возможностью отдохнуть и восстановить силы, тогда как Аваддон видел в нем лишь орудие пытки, безжалостно возвращавшее его к тем дням, которые он предпочитал вспоминать как можно реже.

Ему всегда было чем заняться ночью. Он хорошо играл на многих музыкальных инструментах, находил удовольствие в самостоятельном создании тонких ювелирных изделий (по мастерству он превосходил большинство своих подчиненных и кольцо с Ланиеритом, подаренное Дирну, также сделал собственными руками) и нередко ночевал в своей потрясающей библиотеке, где после заката было так же светло, как днем, и всегда находились фолианты, не дававшие ему и шанса скучать или чувствовать себя одиноким.

Однако этой ночью его не интересовало ни первое, ни второе, ни третье. В полной темноте он сидел в одном из неприветливых бескрайних залов замка и отрешенно прислушивался к происходящему снаружи. В настоящий момент там царило полное безмолвие, которое, казалось, втягивало в себя все внешние звуки, а затем невидимый магический барьер, окружавший Черный Лес надежной защитной стеной, едва уловимо вздрогнул.

Колебание было крошечное, совсем незначительное, и все же Аваддон ощутил его, и, хотя со стороны никто бы этого не заметил, внутренне он насторожился и приготовился к скорой встрече. Ему до последнего казалось это маловероятным, но, похоже, противник, выступивший против него в этот раз, был куда сильнее и бесстрашнее, чем он полагал до сих пор.

В какой-то момент пронзительный свет озарил весь зал ослепительной болезненной волной, и в нескольких метрах впереди него появился тот, кого он с некоторых пор ненавидел даже больше, чем собственное мрачное прошлое.

- Я удивлен, - произнес Ноам, глядя на него без всякого страха, со свойственной лишь ему насмешливой небрежностью. – Внушающий всем ужас Аваддон Чудовищный впал в детство и вздумал объявить войну способом, который даже пятилетние дети сочли бы достойным смеха. В самом деле? И это всё, до чего додумался твой блестящий ум?

- Судя по тому, что ты сейчас здесь, мой блестящий ум меня не подвел, - убийственно спокойно ответил Аваддон. – И не похоже, что тебе весело.

- В этом ты прав. Имея дело с тобой, невозможно чувствовать себя комфортно. Но, знаешь, я все-таки доволен. Я пришел сюда именно для того, чтобы сказать тебе об этом.

- И что же тебя так радует?

- Твой страх, - Ноам угрюмо усмехнулся. – Ты бы не сделал этого, если бы не видел во мне достойного соперника. Ты боишься меня. Потому что знаешь, что у меня куда больше шансов на победу.

- А у тебя кишка не тонка, - ровный голос Аваддона напоминал штиль, готовый в любой момент разразиться страшной бурей, - явиться сюда с подобными заявлениями. Признаюсь, я даже не ожидал.

- О, поверь, ты не имеешь даже отдаленного представления о том, на что я способен.

- То же самое я могу сказать о себе, - Аваддон едва заметно шевельнул рукой, и яркий свет, вызванный Ноамом, мгновенно погас, погрузив их обоих в тяжелую холодную темноту. Теперь только скудный звездный свет падал на их лица, остро подчеркивая застывшую в их глазах злобу. – Ты, вероятно, знаешь, что я редко испытываю к кому-либо симпатию. А в то, что я способен кого-то полюбить, не верит ни одна живая душа во всем мире. Так вот, тебе следует знать: этого человека я полюбил так, как не любил еще никого никогда в своей жизни. И свою любовь я не отдам никому. Если понадобится, я стану еще чудовищнее, чтобы защитить ее.

Все эти слова он произнес холодным, твердым, как сталь, тоном, который многих заставил бы призадуматься, но только не Ноама, который лишь небрежно пожал плечами и сухо выдал следующее:

- Отдаю тебе должное: ты мастерски угадываешь мысли окружающих. Ты ведь только что позаимствовал все эти заявления из моей головы, не так ли? Ибо я собирался сказать ровно то же самое.

Аваддон побледнел; ярость захлестнула его с такой силой, что он едва удержался от попытки раздавить Ноама на месте.

- Не сдерживайся, - сказал тот, по-видимому, ничуть не испугавшись. – Твоя сила страшна, но мое упорство – еще страшнее. В отличие от тебя, я обрел свою мощь долгими годами бесконечных тренировок, так что не думай, что я уступлю тебе. Впрочем, ты легко можешь это проверить.

- Дирн – мой, - глаза Аваддона на мгновение полыхнули жутким золотисто-белым огнем, ясно выразившим всю степень его гнева. – Ты никогда не получишь его.

- А не слишком ли ты самоуверен? – как ни крути, в словесных баталиях Ноаму не было равных. – Я отлично знаю, что Дирн еще не признавался тебе в любви. Ты сбил его с толку своей чрезмерной поспешностью; даже если у него есть к тебе какие-то чувства, теперь он будет долго колебаться, прежде чем рискнет признать их. Меня он тоже не любит, но и не ненавидит. Я нравлюсь ему, и сильно, но пока он только на пути к тому, чтобы осознать и принять это. Таким образом, мы с тобой примерно в одинаковом положении. И раз уж у тебя все еще остаются сомнения, прими и смирись с тем, что я не успокоюсь, пока не добьюсь его. Было бы замечательно для всех, если бы ты отступил прямо сейчас.