- Хорошо, - ответил Ноам, насмешливо и мягко глядя ему вслед. – Никто и не ждал, что будет легко.
К счастью, последней фразы Дирн, несшийся разъяренным вихрем к выходу, уже не услышал. Впрочем, и того, что он узнал, было достаточно, чтобы навсегда распрощаться с простой и ясной прежней жизнью.
========== Глава 8. Гость ==========
Этой ночью Дирн долго не мог уснуть, да и не пытался: наворачивал круги по гостиной, раз за разом анализируя события в Сапфировом Бору. При всем желании он не мог об этом не думать: его бесконечно поражало всё, что сказал ему Ноам, но больше всего тот факт, что Благословенный, очевидно, был с ним абсолютно честен. У него просто не было причин лгать о таком, и, кроме того, повидав многое в жизни, Дирн научился выявлять фальшь даже в самой искусной лжи.
В признании Ноама, к его великому несчастью, не было даже грамма лжи; более того, была искренность до того огромная и дерзкая, что у него всё бурлило внутри при одном воспоминании. Не то чтобы он испугался, в его жизни бывали ситуации и посерьезнее, но такого рода приключений ему еще точно переживать не доводилось. Никогда еще Благословенный не признавался ему в любви, да еще и с дополнением в виде таких наглых заявлений.
Конечно, ни о какой взаимности не могло быть и речи, Дирн даже не рассматривал такую возможность. Ноам никогда не нравился ему из-за чрезмерного высокомерия и равнодушия к нуждам собственного народа, но даже если б не это, у них бы все равно ничего не получилось.
После смерти родителей Дирн утратил потребность в любви и сам ни к кому ее не испытывал. Он никогда не помышлял о женитьбе или о каких-то особо близких отношениях, он слишком привык быть один, полагаться только на себя и отвечать только за себя; тяжелое детство и юность, полная скитаний, не могли не оказать соответствующего влияния на всю его жизненную позицию, и главным его побочным выводом стало нежелание впускать кого-либо в свое сердце, привязываться к кому-либо настолько, чтобы впоследствии это могло причинить боль.
Это был подсознательный страх, страх, которого он не признавал, и, тем не менее, подчинялся ему со всем упорством. Всё, что касалось любви и сердечной привязанности, пугало его, казалось худшей опасностью из всех возможных, и потому он был в ярости от признания Ноама, ведь не приходилось сомневаться в том, что тот был серьезен относительно своего намерения начать его «добиваться».
Дирна это беспокоило не потому, что он боялся проиграть, а потому что сама ситуация была для него чуждой, она вызывала в нем инстинктивное неудовольствие и глубокую тревогу, которую он никак не мог побороть.
Но было во всем этом и кое-что странное. После разговора с Ноамом он вдруг стал по-другому смотреть на свое буйное баловство с Хрустальным Князем. Казалось бы, в этом не было никакой связи, но теперь он с настороженностью анализировал проведенные две ночи и всё больше склонялся к мысли, что уж слишком много страсти полыхало между ними, уж слишком много нежности отдавал ему этот, по сути, незнакомый мужчина, и уж слишком легко он заверил его в том, что однажды позволит себя увидеть…
В конце концов, Дирн чуть не заболел от всех этих гнетущих размышлений, но в итоге все же разработал план действий. Во-первых, он решил избегать встреч с Ноамом всеми мыслимыми и немыслимыми способами, а во-вторых, отказаться от дальнейших выездов к Хрустальному Князю. Пусть он сам получал невероятное удовольствие от этих встреч, это все же необходимо было сделать хотя бы на какое-то время. Только после принятия этих двух решений он смог наконец-то заснуть, но и во сне ему не было покоя: его преследовали странные мрачные видения, в которых яркие белые сполохи почему-то яростно сражались с пронзительными черными вихрями…
*
Утро принесло очередной удар, правда, в этот раз несколько иного рода. Дирн был еще на полпути к Алмазному Каньону, когда увидел бегущих ему навстречу ювелиров и одного Волшебного Мастера (так в Тамире называли специалистов по добыче и обработке Волшебной Пыли). Дирн сам ускорился и вскоре с изумлением услышал следующее:
- Господин Барн, Аваддон Чудовищный здесь!
- Что? – уже не в первый раз за последнее время Дирн отказывался верить в услышанное. – С какой стати ему быть здесь?
- Он желает посмотреть Каньон, - сказал один из ювелиров с откровенным беспокойством. – Хочет узнать, какие у нас есть породы. По его словам, он ищет крупные Геретские самородки, потому что у него самого есть только мелкая россыпь.
- Мы не можем с ним беседовать, - неуверенно пробормотал Волшебный Мастер. – Он всех… подавляет.
- Да уж, это он умеет, - сказал Дирн, ободряюще улыбнувшись. – Идем. Я сам ему всё покажу.
Войдя в центральный павильон, являвшийся одновременно и входом в шахты Каньона, он мгновенно увидел нежданного визитера.
Хотя Аваддон стоял в отдалении от рабочих столов и даже не смотрел в сторону ювелиров, все они сидели бледные и притихшие, словно загнанные в угол преступники, ожидающие со страхом беспощадной расправы. Стоит заметить, Дирн хорошо понимал их.
Высокий, одетый в черный боевой костюм Аваддон со своей жестокой темной славой даже на него действовал слегка пугающе. А когда он повернулся, и их взгляды встретились, Дирн и вовсе захотел притвориться простым работником, втиснуться за чей-нибудь стол и сделать вид, что происходящее не входит в сферу его компетенции. Но вместо этого он спокойно подошел к нему и, протянув руку, вежливо сказал:
- Никогда не думал, что однажды увижу вас здесь. Чем могу служить?
Пожатие Аваддона оказалось крепким, но не чересчур, тепло его руки хорошо ощущалось даже сквозь плотную кожу перчатки.
- Разве ваши слуги еще не сообщили вам?
- Крупные Геретские самородки, - кивнул Дирн, молясь о том, чтобы это и было истинной причиной его приезда сюда. – Для начала вам стоит взглянуть на них. Следуйте за мной.
Признавать это было неприятно, но он с трудом выдерживал взгляд Аваддона. Наверно, дело было в том, что он никогда раньше не видел его настолько близко и не осознавал в полной мере всей уникальности и необычности его облика. Красота Аваддона отличалась от великолепия Ноама так же, как величие гор отличается от бесконечности равнин. Оба они были незаурядно красивы, но если внешность Ноама представляла собой безупречное королевское изящество, то Аваддон был скорее князем тьмы, прекрасным и жутким в одно и то же время.
По крайней мере, Дирну очень хотелось верить, что легкая нервозность, что он сейчас испытывал, была вызвана лишь мифической внешностью его могущественного гостя. Одни только глаза его чего стоили! Издалека они всегда казались черными, но на самом деле были приправлены внушительной порцией глубокого багрянца, что одновременно и восхищало, и заставляло смотреть на него, как на самое опасное в мире существо, каким он, возможно, и являлся.
Но еще Дирну не давало покоя выражение этих устрашающих глаз. Может, ему это только мерещилось, но Аваддон смотрел на него каким-то особенным образом: не как на безликого смертного, от которого ему требовалась лишь небольшая экскурсия, а как на хорошего знакомого, в котором он был весьма заинтересован и даже испытывал явную… симпатию?
Дирн сам посмеивался над этой идеей. Он никогда не слышал о людях, к которым Аваддон Чудовищный проявлял бы благосклонность, глупо было даже предполагать нечто подобное. И он успешно очистил свой разум от нелепых мыслей, полностью сосредоточившись на предстоящем ему деле.
