Поначалу Дирн смотрел совершенно бездумно, а когда вдруг осознал свою позорную деятельность, понял, что едва ли не любуется, страшно разозлился, не показав, конечно, этого внешне. Так стыдно за себя ему не было уже очень давно.

«Столько трахался, что совсем голову потерял, - подумал он с досадой, невольно отводя взгляд от Ноама. – Теперь тебя кто угодно может завести, так, что ли? Надеюсь, больше никогда не увижу его в черном».

Ноам, к счастью, все еще не смотрел на него, и Дирн воспользовался этой возможностью, чтобы окончательно взять себя в руки и вступить в решительный бой:

- Итак, говорите. Зачем вы меня пригласили?

Ноам какое-то время молчал, не прерывая трапезы, затем выдвинул встречный вопрос:

- А какие у вас есть предположения?

Дирн выпрямился, глядя на Ноама с нескрываемым недоверием:

- Я прекрасно знаю, что вы не питаете ко мне большого уважения, я этого и не прошу. Но извольте уважать хотя бы собственное время. Я пришел сюда не для того, чтобы гадать. И вам это тоже вряд ли нужно.

- Вам так неприятно мое общество? – Ноам наконец-то сложил приборы на тарелке и сосредоточил на Дирне все свое внимание. – Я вам не нравлюсь, я вижу это. Могу я узнать причину?

Дирн снова почувствовал себя озадаченным; как он ни пытался понять, позиция Ноама по-прежнему оставалась за гранью его разумения.

- Можно подумать, вас это волнует, - он не раздражался, говорил вполне искренне и спокойно, отчаянно пытаясь рассмотреть за непроницаемой маской Ноама хоть какой-то намек на его истинные мысли. – Я не тот, кому вам следует задавать такие вопросы. Какое вам дело до моего мнения?

- Может быть, очень большое, - сказал Ноам, расслабленно откидываясь на спинку стула. – Может быть, от него зависит больше, чем вы можете себе представить.

Вот тут Дирна озарило.

- Я понял, - пробормотал он, на что Ноам слегка сощурил глаза. – Я до последнего думал, что понадобился вам из-за чего-то другого, но, похоже, недооценил вашу самоуверенность.

Ноам напрягся и душой, и телом, спросил, уже готовясь решительно защищать свои намерения:

- Что вы поняли?

- Вы хотите, чтобы я передал вам все права на экспорт Радужных россыпей в Кинию, - выпалил Дирн, изо всех сил борясь с гневом. – Хотите полностью занять эту нишу. Но для этого вам нужно мое добровольное согласие. Послушайте меня, господин Ноам. Я не могу себе этого позволить. Не потому, что я жадный, хотя мне все равно, даже если вы будете считать меня таким, а потому что это наследие Маллори Барна, моего благодетеля, чье доверие я не посмею предать даже после его смерти. Сразу говорю: забудьте об этом.

К его удивлению и возмущению, Ноам только весело рассмеялся в ответ на эту тираду:

- Так вот о чем вы думали. М-да… Скверное же у вас обо мне мнение.

- Так я не прав? – Дирн снова растерялся. – Дело разве не в этом?

- Вы выдвинули предположение, но я ведь его не подтвердил.

Дирн не мог с этим поспорить, но и сожалеть о поспешности не собирался.

- Тогда что вам от меня нужно, скажете вы, наконец?

- Я люблю вас, - выдал Ноам совершенно спокойно, хотя сердце его в этот момент готово было проломить грудную клетку.

Дирн всегда раздражался, сталкиваясь с непонятливыми людьми, переспрашивающими то, что и так было очевидно, но сейчас сам сделал то же самое, хотя прекрасно всё услышал:

- Что-что?

- Я люблю вас, - повторил Ноам невозмутимо. – Всей своей сущностью, душой и сердцем.

Несколько секунд Дирн понятия не имел, как на это реагировать, а затем дикое напряжение и смутный страх вызвали в нем неожиданную реакцию: он громко рассмеялся. И смеялся не меньше минуты, прежде чем смог, наконец, остановиться и шокировано произнести:

- У вас оригинальное чувство юмора.

- Это была не шутка, - каменная серьезность Ноама быстро стерла с его лица остатки смеха и заставила внутренне оцепенеть. – Я уже много лет глубоко и непреодолимо люблю вас. Всё это время я молчал лишь потому, что не привык делать то, чего на самом деле желаю. Но больше не имею сил скрывать это.

Дирна словно поразило чарами неподвижности и безмолвия. То, что сейчас происходило, казалось ему дичайшим сном, самым жутким и безумным из всех, что он когда-либо видел.

- Я не верю, - удалось ему наконец произнести запинающимся голосом. – Это не может быть правдой.

- Почему?

- Да потому что это чушь! Вы же презираете меня. Вы всегда всячески старались задеть меня!

- Потому что хотел так привлечь твое внимание, - со вздохом сказал Ноам. – Тогда я не находил в себе смелости признаться, но и не хотел быть для тебя пустым местом. Всё лучше равнодушия.

Дирн заметил своевольный переход с «вы» на «ты» и почувствовал еще большую ярость. Как будто признавшись, Ноам счел, что теперь имеет на него какое-то право…

- А три с половиной года назад? У вас уже были чувства ко мне?

- Да.

- И хорошо же вы обошлись со мной, когда я подал прошение о Красной Бумаге. Вы его проигнорировали! Чушь это всё!

- А ты все еще об этом помнишь? – Ноам мимолетно улыбнулся. – Да, это был глупый поступок. Но я по своей наивности надеялся, что вместо того чтобы обращаться к другим, ты попробуешь попросить меня лично.

Дирн встал. У него больше не было сомнений, и это делало его дальнейшее присутствие здесь невыносимым.

- Дирн, - Ноам встал вслед за ним, но благоразумно остался стоять на другом конце стола. – Не беги от меня. Это тебе не поможет.

- Не смейте так обращаться ко мне!

- Скажи мне правду: есть ли у меня шанс на взаимность?

- Нет! – выдохнул Дирн в беспомощной ярости. – Никакого шанса!

- Ты ничего обо мне не знаешь, но отвечаешь так резко, - Ноам снова едва заметно улыбнулся. – Даже это в тебе прекрасно.

- Вы не в своем уме!

- Возможно. Но вот что я тебе скажу. Мне уже неважно, что ты обо мне думаешь. Я буду добиваться тебя. Так или иначе, в конце концов, ты будешь моим. И ты будешь счастлив со мной, я тебе обещаю.

Безграничная уверенность, прозвучавшая в этот момент в его голосе, холодное спокойствие, написанное на лице – всё это вызвало в душе Дирна леденящий ужас и одновременно усилило его и без того немалую злость.

- Я ни за что не поддамся! – сказал он прямо-таки с бешеной решимостью, направляясь мимо Ноама к двери. – Благословенный вы или Дремлющий, я вам не уступлю.