Возникла пауза. Петр Лаврентьевич смотрел на меня.

А я… вспомнил, моя радость и грусть, тебя… Улыбнувшись, я заметил, что и мои собеседники тоже улыбались. Не произнес ли я чего вслух? Инспектор по кадрам поднялся, пожал мне руку:

– Отдыхайте, дорогой наш гость. Поспите подольше, завтра будем вас знакомить с хозяйством и с простым тружеником-народом.

И, мельком глянув на Оксану, вышел. Она заметно повеселела и взяла инициативу в свои руки:

– Знаете, мы живем скромно, не часто гости к нам жалуют, да и Петр Лаврентьевич не часто балует такими подарками, – кивнула на стол, на котором, действительно были хорошие продукты.

Она, действительно, развеселилась, как и обещала днем. Щеки ее налились румянцем, глаза загорелись, она с удовольствием поглощала все что находилось на столе.

– А хотите я вам спою? – весело спрашивала она и пела.

Я приятно отметил, что все песни ее были, как и та, народные, проникновенные, с любовью к своей родине и гордостью за нее. Не то что наши современные выкидыши псевдокультуры: ”…попробуй муа муа, попробуй джага джага. Попробуй о! о! Мне это надо, надо”».

– А хотите – я вам станцую? – и стала – ах, как бесподобно! – танцевать.

Не дерганьем конечностей, обозначающим призыв созревшей самки к совокуплению, был замечателен ее танец. А – вначале медленными и плавными, идущими из глубины ее женской натуры, движениями роскошного тела, затем все ускоряющимися, как в цыганском танце, страстными порывами. И – как пик страсти влюбленных – взлет и падение, без остатка сил. Я был ей восхищен.

– Да вы, Оксана, настоящая актриса! Вам на сцене выступать.

– Я и выступаю – в нашем Доме культуры.

– А в город не пробовали, в театр пойти?

Она как-то грустно улыбнулась:

– Зачем же, мне и здесь очень хорошо.

Прозвучало не очень искренне.

– Такой заботы, которой нас окружает Вахтанг Константинович, там не найти.

У меня в престольной была пара знакомых деятелей театра, и я предложил свою помощь, но она вдруг замолчала и замкнулась. Выпив еще рюмку коньяка, вдруг сказала, что пора спать, поздно.

– Где же Алексей? – вспомнил я. Оксана как-то странно посмотрела мне прямо в глаза:

– Не придет, он в ночную смену, – и пошла стелить мне постель.

Упав в нее, я моментально заснул. И снится мне сон, что ты – рядом. Садишься на краешек кровати и гладишь мои волосы теплой ладошкой. И улыбаешься: ”Вот видишь как все просто, а ты так переживал”. Я смотрю на тебя и не верю: ”А как же наш уговор не прикасаться?” Ты смеешься: ”Так это же к тебе относится, а не ко мне!” Затем наклоняешься и нежно-нежно целуешь… Сердце мое бешено стучит, неужели это не сон? О, боже, не сон! Я чувствую тебя – твое лицо, сладость нежных губ, чудный аромат волос. И таю на глазах… Но, стоп, почему от тебя идет запах спиртного?”

– Тише, тише, дурачок! Это я, Оксана.

И она зажимает мне рот ладонью. Я ощущаю прикосновение ее горячего, наэлектризованного тела. Быстро прихожу в себя. Она шепчет мне в ухо:

– Молчи, нас прослушивают.

Молчу, пытаясь понять – что бы это значило. На всякий случай отодвигаюсь от нее. Наверное, она чувствует холод “брони” и шепчет:

– Прошу вас, не подводите меня, иначе я попаду к нему.

В голосе мольба и страх. И вслух:

– Милый, если ты хочешь, будем это делать молча.

– Объясните же – что происходит? – шепчу ей в горячее ухо.

– Не выдавайте меня! Этот Петр Лаврентьевич – ужасный человек. Я не смогу второй раз выжить в его лапах!

И затряслась от немых рыданий. Слезы ее покатились мне на рубаху. Я стал гладить ее волосы, пытаясь успокоить, а она, прижавшись лицом к моей груди, тут же уснула.

Чего нельзя было сказать обо мне. Все события сегодняшнего дня смешались в моей голове и не желали быть разложенными по полочкам. Откуда-то издалека захрипел мой друг Володя: ”Баба как баба и что ее ради радеть!.. Разницы нет никакой между Правдой и Ложью, если, конечно, и ту и другую раздеть”.

Затем вдруг возникла картинка: заходит участковый, с ночной, а я тут с его женой разлеживаюсь! Мигом соскочил с кровати, куда идти – к ним в спальню, что ли? Лег на пол, взяв подушку. Стало спокойнее. Вдруг вспомнил “инспектора”: «Давай-ка, золотой мой, – дела не ждут». И поспешное удаление Алексея. Стало нехорошо от мысли, что все это подстроено. Но – зачем? По крайней мере ясно, что надо уходить из этих мест. Что я тут забыл? Тем, что меня интересует здесь и не пахнет. А непростой человек этот “инспектор по кадрам”, с виду – крыса канцелярская, а вот видишь – как его боятся, сам участковый как по команде слушается. И что-то явно недоговаривает, надо с ним откровенно поговорить… не успев закончить мысль, я заснул.

Рано утром я вскочил – Оксана еще спала. Я вышел из дома, надеясь побродить по пустынной деревне. Не тут-то было. Улица наполнялась выходившими из домов мужчинами и женщинами – и молодыми и старыми – с тяпками, граблями и лопатами. Вчера днем как будто вымершая, сейчас она становилась оживленной и шумной. Иные приветствовали друг друга, иные переговаривались, иные весело смеялись. Все говорило о том, что настроение толпы было бодрое, рабочее. Люди двигались туда, откуда мы приехали в дом участкового – в центр. Там уже собралось довольно много народу, невдалеке стояла колонна грузовиков с открытыми бортами. Играла гармонь, пели залихватские песни, веселые частушки. Без похабщины и мата, как у нас. К толпе подошел инспектор по кадрам. Одет он был простецки – резиновые сапоги, рабочие брюки, ветровка, без очков.

– Лаврентьич, – закричали сразу из нескольких мест, – бери лопату и с нами, нечего штаны протирать в конторе!

Толпа весело захохотала.

– Куда же я без моих бумажек, золотые мои! – также весело отвечал он, – не дотяну до вечера, помру ведь! – смех еще больше.

Тут к нему подошла молодая ядреная девка:

– Не хочешь с нами ехать – давай танцевать!

Круг разомкнулся, и они вдвоем, под гармонь стали отплясывать так, что остальные захлопали в ладоши.

Мне тоже было весело все это наблюдать. Особенно когда после танца толпа не отпускала бедного Лаврентьича, как он ни просил. Его окружили молодые горластые труженицы и наперебой стали предлагать свои руки и сердца.

– Хватит холостяком жить, Лаврентьич! Смотри – какие красавицы вокруг – выбирай любую.

Тот потел, краснел, видимо стесняясь, что еще больше усиливало веселье. Вдруг он заметил меня и закричал:

– Ну-ка разойдись! Глядите, какого жениха я вам нашел!

Все замолкло, все уставились на мою персону, как будто я был инопланетянин. Теперь настала моя очередь смущаться. Выручил инспектор, подойдя и пожав мне руку, сказал:

– Это – наш дорогой гость, он – оттуда, – показал в сторону пальцем, – но не такой как те – он путешественник, ученый.

Толпа одобрительно загудела. Ко мне приблизилась та, которая плясала, наверное, самая озорная:

– А ученые – любят? – громко пропела она.

…Скажи на милость: что мне было ей ответить? Как рассказать про мои к тебе чувства?.. Кто мне поверит? Верит ли мне вообще хоть кто-нибудь?!…

Я молчал, краснея, вызвав новый приступ веселья. Настороженность прошла, видимо, они поняли, что я не чужой. Много любопытных глаз, стали подходить ближе, когда Петр Лаврентьевич скомандовал:

– А ну разойдись, рабочий народ! Товарищ ученый выступит в Доме культуры и все вам расскажет, а сейчас у него важные дела.

Его быстро послушались (надо же – какой!), вновь затеяли играть на гармони и петь, а мы шли уже вдвоем. Настроение у него было приподнятое:

– Вот оно – счастье, – говорил он вдохновлено, – видеть и чувствовать как сбываются великие планы Вахтанга Константиновича: создать в нашем загнивающем мире, – он вопросительно взглянул на меня, я не имел ничего против, – островок честного труда и душевного благополучия.