– Разуться-то надо было?

Хирург не стал этого требовать – всё-таки простыня была одноразовая, как раз для таких случаев. Потом жестом предложил поднять кверху платье.

– Ишь ты, прям сразу? – медленно потянула она балахон с пайетками кверху, по сантиметру открывая полные целлюлитные ноги. Максим ожидал от неё каких-то вольностей, но этот пьяный флирт его изрядно разозлил.

– Нет, подождём, пока проспишься! – возмутился он. – Тебя с панкреатитом привезли, Зинаида, а без поджелудочной железы жить пока не научились!

Именно в этот момент она и запела:

– И там… Шальная… Императрица…

С каждым словом платье поднималось ещё сантиметров на десять. Голос у неё неожиданно оказался сильный, ровный. Наверное, с попаданием в ноты могли быть проблемы, но Добровольский в этом не особо разбирался. Первый раз у него на дежурстве кто-то подобным образом устраивал караоке.

– В объятьях юных кавалеров забывает обо всём!.. На, смотри, – она подтянула платье под грудь, полностью открыв колышущийся живот. – Как такому отказать? – и она подмигнула Добровольскому.

– Попрошу вести себя менее развязно, – скривившись от подобной фамильярности, сурово попросил Максим.

– Ничего не могу с собой поделать. Когда так страстно бирюзовым взглядом смотрит офицер, – допела она ещё строчку. – Тазик несите, тошнит.

Максим продублировал просьбу о тазике для санитарки, а сам принялся осматривать живот. Болело у неё в основном выше пупка по центру и слева – при пальпации в этих местах она неприкрыто охала и бурчала себе под нос всякую нецензурщину. Добровольский вынул из кармана фонендоскоп, послушал перистальтику – она не понравилась. Точнее, не она, а почти полное отсутствие.

– Стул давно был? – спросил он Зинаиду.

– Чего?

– На горшок давно ходили? – уточнил Максим.

– А хрен его знает. Давно, наверное.

– Рвота была?

– Была, – прикрыла глаза в знак согласия Зина. – Уже раз десять, наверное. Сосед потому «скорую» и вызвал – думал, отравились мы чем-то.

– Мы?

– Муж тоже блевал, – сказала Руднева. – Слушайте, а дайте телефон, а? Мой дома остался. Позвонить ему надо, ему ж в воскресенье в смену. Он экскаваторщик!

– Как-нибудь сам проснётся, – ответил он на просьбу Зинаиды. – Или по городскому потом с поста наберёте. Людмила Ивановна! – позвал он медсестру. Та моментально появилась в дверях. – Пока она здесь лежит, возьмите анализы – кровь, биохимия с глюкозой и альфа-амилазой, а потом аппарат ЭКГ сюда подкатите, хочу абдоминальную форму инфаркта исключить.

– Инфаркта? – поползли вверх не самым удачным образом нарисованные брови у Зинаиды. – Да не, ну ты чо, доктор. Какой инфаркт?

– Думаете, никто раньше до инфаркта не допивался на своих юбилеях? – Добровольского все больше бесила развязность пациентки и бесконечное «тыкание». – Попали в больницу – будем все этапы диагностики проходить, какие положено.

Он ненадолго задумался, а потом добавил для Людмилы:

– И рентген брюшной полости на предмет непрохода и свободного газа. Хоть и не очень похоже.

Людмила принялась выписывать бланки на анализы; Добровольский черканул направление на рентген, ещё раз посмотрел на Рудневу и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– В общем, вы её побыстрее в отделение переправляйте. Не затягивайте с терапевтом. Я её оперировать, конечно, не планирую, но лечить придётся интенсивно.

Когда он уходил из приёмного, Зинаиду рвало в тазик, подставленный санитаркой.

– Шальная императрица, – усмехнулся Максим в коридоре. На тот момент он ещё не представлял, какие сюрпризы она подбросит дежурному хирургу.

Мина рванула у Рудневой ближе к полуночи. Сначала она выдала какое-то странное падение давления – буквально на пять минут, медсестра расценила его как ортостатические явления. Добровольский пришёл, когда Зинаида уже была почти в адеквате – только крупные капли пота на лбу и небольшая бледность доселе ярко-розовых щёк слегка насторожили хирурга. Она производила впечатление человека в гипогликемическом состоянии, хотя в анализах, что пришли пару часов назад, ничего подобного не было. Альфа-амилаза – та зашкаливала однозначно, да ещё печёночные пробы вместе с билирубином подкинули Добровольскому поводов для дифференциальной диагностики. Он повнимательнее посмотрел на её склеры и решил, что одним панкреатитом тут обойтись не получится.

– Желтуха присутствует, – размышлял он. – Хотя и до цирроза к сорока годам могла допиться запросто.

Максим измерил ей давление, в очередной раз помял необъятный живот.

– На рентгене у вас все нормально, непроходимости или перфоративной язвы нет. В анализе крови немного гемоглобин снижен, но я понятия не имею, какой он у вас в принципе был, – покачал он головой, стоя над её кроватью. – Лечение вы получаете в том объёме, какой необходим.

– Нормально всё, – отозвалась Руднева. – Не дождётесь.

Но они дождались. Через примерно тридцать минут эпизод со слабостью и падением давления повторился. Добровольский по пути в хирургию позвонил Балашову и предложил присоединиться к осмотру. Едва они вошли в отделение, как из дальней палаты, где лежала Зинаида, выскочила Юля, увидела их и крикнула:

– Кровотечение!

Они ускорили шаг. В палате их ждала картина, достойная фильма ужасов – Руднева лежала на кровати вся в крови и с совершенно дикими от страха глазами. Платье, которое она категорически отказалась куда-либо отдать, было в алых пятнах с вишнёвыми сгустками. На полу возле кровати растекалась кровавая лужа.

– В реанимацию! – крикнул Балашов. – Каталку давайте сюда!

Юля уже загоняла в узкие двери каталку с педалью. Аккуратно, но быстро она подъехала к кровати и опустила уровень щита чуть ниже постели Рудневой. Зинаида, ничего не понимая, но догадываясь, что это для неё, с резвостью, которую никто не ожидал, передвинулась на каталку.

– Справитесь? – спросил Виталий и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом двинул в реанимацию – готовить кровать и монитор.

– Куда ж мы денемся, – ответил Добровольский уже пустому дверному проёму.

Кровь на полу и на платье Зинаиды была алая. Никакой «кофейной гущи». Добровольский тянул за собой каталку, а сам думал, где взять зонд Блэкмора. Сразу же в его голове выстроилась логическая схема от повышенных печёночных проб до цирроза и кровотечения из варикозно-расширенных вен пищевода.

Отец всегда говорил:

– В нашем деле девяносто девять процентов диагнозов ставятся по аналогии. И это ни для кого не секрет. Как в гараже частенько бывает – у тебя в машине что-то застучало, а сосед по гаражу говорит: «Это стойка, точно тебе говорю, у меня так было!» Вот это самое «У меня так было» – одна из самых ключевых ошибок. Да, одна и та же болезнь у разных людей чаще всего похожа. Но какая будет сопутствующая патология, как она основную болячку извратит, изменит до неузнаваемости или наоборот, за неё спрячется так, что сразу и не найдёшь, – тут-то и открывается поле для диагностики. В медицине нельзя быть заложником одной болезни, когда все симптомы, что есть у пациента, пытаются уложить в клинику какого-то одного заболевания. Помни – одно другому практически никогда не мешает.

Панкреатит заставил Добровольского сконцентрироваться на этом серьёзном заболевании и отвлёк его внимание от других возможных проблем. И хотя рвота у Рудневой уже практически исчезла, но какой-то один, самый последний раз сыграл роковую роль.

Зинаида на каталке внезапно выгнулась дугой, встав чуть ли не на мостик, резко повернула голову и с очень неприятным булькающим звуком исторгла ещё порцию крови.

– Чего это?.. – испуганно, хрипло, с ужасной одышкой, спросила она. – Это чего со мной? – Она сплюнула себе на грудь, уже особо не переживая за платье, потом вытерла ладонью окровавленный рот и закричала: – Мне нельзя! У меня дети!

«Вспомнила про детей, – думал Максим, открывая перед собой двери тамбура в реанимацию. – Не поздновато ли?»