Тьелпэ покосился на бабушку, испуганно приоткрыв рот, потом посмотрел на Мелькора, потом снова на Нерданэль, и в этот раз Мелькору показалось, что мальчишка не знает, кого боится больше. Серые глаза стали похожи на блюдца.

- Эй, - тихо окликнул он ребенка. – Не бойся. Иди сюда.

Мальчишка опасливо подошел ближе и робко коснулся маленькими пальцами крупной сильной ладони Мелькора, и тут же отнял руку.

- А это правда, что ты настоящий айну? – говорил мальчишка шепотом, словно боялся спросить что-то неподобающее.

Мелькор тихо фыркнул.

«Дети».

- Правда, - он покосился на мальчишку и бросил в большую чашу очередной очищенный апельсин. – А ты что, боишься?

Мальчишка задумчиво поглядел на него и очень серьезно нахмурился.

- Не-е, - потянул он, но взгляда не отвел и вновь перешел на шепот. – А можно потрогать?

«Чего?»

Мелькор тихо усмехнулся.

- На руки хочешь?

Щеки мальчишки вспыхнули ярким румянцем.

- Я большой для этого! – обиженно выпалил он.

«Да уж, конечно».

Тьелпэ запнулся и смутился.

- Я прошу меня простить, - до умиления заученно и серьезно произнес он. - Я видел у девчонок куклы, - он отвел глаза и тут же посмотрел обратно, пунцовый до ушей. – У них такие же дивные волосы сделаны. Дли-инные. Как у тебя, - теперь мальчишка смотрел с надеждой. – Можно?..

«Да чтоб меня. Серьезно?!»

От удивления Мелькор еще несколько мгновений смотрел на мальчишку. Ситуации нелепее он не мог припомнить за все свое существование. Он знал, что перекинутые за спинку стула волосы только что не подметают пол, к тому же собраны у висков украшениями разве что ради приличия: в остальном копна была едва расчесана, пушилась и вилась, напоминая самому Мелькору большое птичье гнездо.

- Ты хочешь потрогать мои волосы? – переспросил он.

Тьелпэ закусил губу. Зажмурился. Открыл глаза. Энергично кивнул.

Какое-то время он смотрел в глаза мальчишке, а внутри боролся здравый смысл и нежелание идти на поводу у ребенка. Победил здравый смысл, а подтолкнула его к этому Мариэль.

- Мелькор? – окликнула она его. – Тьелпэ тебе не мешает?

- Нет, - он махнул недочищенным апельсином в руках и кивнул Тьелпэ. – Ладно. Так и быть, можно.

На недолгое время в кухне воцарилась сосредоточенная тишина. Мелькор, все еще занятый проклятыми апельсинами, косо поглядывал на Майрона, который подошел и что-то сказал на ухо Нерданэль. Женщина выслушала майа со всем вниманием и серьезно кивнула.

- Конечно.

«Что «конечно»?!»

Праздничная суета определенно была лучше одиночества, но тишины захотелось слишком быстро. Смешно и думать: о каком участии в празднике могла идти речь, если у них не было ни подарков, ни связи с хозяевами дома, кроме слабого подобия дружбы? В приглашении Нерданэль Мелькор теперь чувствовал жалость, и это выглядело унизительно. Хотелось выйти куда-нибудь подальше и подумать об этом.

Он покончил с апельсинами и отставил в сторону очищенную корзину, заполненную ошметками и корками. Нерданэль улыбнулась ему через стол:

- Нужно их порезать и бросить в гвоздичную настойку. Майтимо! – квенди окликнула сына. – Покажи ему, где она, когда пойдешь помогать Морьо!

- Да, мам, - достаточно вяло откликнулся нолдо. – Обязательно.

На взгляд Нельяфинвэ, направлять Мелькора в погреб с настойками было плохой идеей, но сейчас и сегодня его никто не спрашивал.

Мелькор попытался привстать со стула и почувствовал, что волосы больно дернуло, отчего он поневоле осел обратно. Обернувшись, он понял, что неугомонного сына младшего Куруфинвэ нигде не было.

- Тьелперинквар! - Мелькор выругался, осознав, что шкодный ребенок ухитрился заплести его волосы вокруг ножки стула.

«Потрогать он хотел. Крысеныш».

Он почувствовал, как раздражение и тень обиды заполняет все внутри так сильно, что больше всего захотелось выйти прочь с этой проклятой кухни и расстаться с дурацкой идеей провести праздник здесь. Раз уж и детей хлебом не корми – дай понасмешничать.

- Что он натворил? – Мариэль тут же поднялась, отыскивая взглядом сына. Как в щеки эльдиэ бросилась краска неловкости и раздражения, не укрылось ни от кого. – Тьелпэ! – сурово окликнула она мальчишку, который как испарился.

- Он мог натворить все, что угодно, - Тьелкормо методично начинял мясо специями. – Я же говорил!

- Он запутал мои волосы, - тихо прошипел Мелькор, отталкивая от себя проклятые апельсины. – Вокруг стула!

- Тьелпэ! – на этот раз в голосе матери мальчишки звучала уже неподдельная ярость. Мариэль сурово огляделась. – Куда ты делся?! Иди сюда! Сейчас же!

- О, Эру, - Нерданэль закатила глаза к потолку, накрыла гигантский пирог белым полотном и отнесла на полку отдыхать. – Прости его, - она обернулась к Мелькору с улыбкой, полной безупречного материнского терпения. – Сладкого ему сегодня больше не достанется.

Майрон хмуро сполоснул руки, подошел к Мелькору и опустился на колено. Он попытался обернуться к майа, но Майрон грубовато развернул его голову, заставляя сидеть на месте.

- Сиди спокойно, - проворчал он. – Или уже подбери их.

- Я хотел, если ты помнишь, - огрызнулся вала. – Но ты же не дал мне этого сделать!

- Да ну? – потянул Майрон за его спиной. – Сиди и режь свои апельсины!

- Ай! Не дергай!

- Мальчики, вам дать ленту? – голос Нерданэль прозвучал с обеспокоенной заботой.

От осознания, что все смотрят на них, Мелькор чувствовал себя глупо и униженно. А когда Нерданэль выудила откуда-то золотую ленту и протянула ее Майрону, а Майрон принялся заплетать ему дважды подобранную косу, чтобы волосы доставали хотя бы до середины спины, вала окончательно почувствовал себя, как ребенок.

- Я схожу за подарками, - тихо произнес Майрон почти ему на ухо. – Это невежливо. Нужно подарить хоть что-нибудь приятное.

«То есть, ты собираешься бросить меня в одиночестве?»

- Конечно, - ядовито фыркнул он. – Конечно, Майрон.

- Мэлко, - тихо и устало потянул майа.

«Это хлопотно» , - бросил Майрон ему через осанвэ и неожиданно мягко коснулся ладонью шеи у основания, словно бы невзначай слегка разминая ее. – «Я справлюсь быстро. Обещай мне не лезть в неприятности, не киснуть и не пить. Я вернусь через пару часов. Ты и не заметишь».

Мелькор недовольно дернул плечом, сбрасывая руку Майрона.

«Не обещаю», - даже мысль прозвучала угрюмо. – «Иди за своими подарками».

Последние штрихи добавились подаркам быстрее, чем рассчитывал Фэанаро. Крошечные самоцветы, вставленные в предназначенные им гнезда, отполированные последний раз крупные рубины и бриллианты, вычищенная после резьбы крошка на изысканном хрустале – доделаны были все нужные и ненужные мелочи.

Чем дальше тянулось время, тем тягостнее становилось предчувствие, что когда-нибудь трогательное угрюмое единение отца и сына закончится. Осознавая, что заняться больше нечем, кроме как бесцельно сидеть на месте, Фэанаро, скрепя сердце, решил приступить к тому, что отделяло его и Куруфинвэ-младшего от необходимости вернуться к женам и увидеть поблизости от них тех, кого оба видеть не желали.

Никакое прощение Валар не могло убедить Фэанаро в том, что Мелькор больше не нес угрозы каждому живущему в Амане, и его радовало знание, что некоторые из Валар разделяли подобную мысль. Бдительность Тулкаса Астальдо и великого Оромэ точно не могло усмирить никакое лживое покаяние.

«А прочим еще придется вспомнить наши подозрения и мысли. Горем обернется их слепое доверие к падшему».

С этими размышлениями Фэанаро прошел к хрустальному, похожему на опаловый лед, ларцу, где сегодня хранились Сильмариллы. Самоцветы вынесли из сокровищницы в мастерскую. Каждый праздник он надевал эти камни, оправляя их причудливыми украшениями, и в этот раз своей очереди ждал венец, похожий на вязь восьмиконечных звезд и эмалированных можжевеловых ветвей.

Сын мрачно раскладывал по местам инструменты. Вот уже второй раз выравнивая каждый из них по несуществующей границе.