Мелькора они не нашли ни на кухне, ни в спальне на первом этаже дома.

Майрону показалось, будто Нерданэль разглядывает их дом с неподдельным изумлением, словно никогда и не думала, что те, против кого когда-то воевали Валар, способны жить, как обычные квенди. И внутри не нашлось ни чудовищных тварей вместо украшений, ни железных цепей, ни уродства. Только высокие светлые стены, разноцветные изразцы, серебристо-светлые шторы и резная деревянная мебель: сдержанная и не кичливая.

Нерданэль коснулась одного из букетов, стоящих здесь и там на шкафчиках и полках: из остролиста, еловых шишек, хвойных ветвей и красно-рыжих лент.

- Ты украсил дом, Майрон? – она улыбнулась и бережно поправила алую керамическую вазу.

- Каждый год украшаю, - он опять почувствовал себя неловко, будто бы Нерданэль увидела нечто, что не предназначалось для ее глаз. – Мелькор все равно не выносит праздника, даже получая подарки.

Они заглянули в одну из комнат, выходящую на сад, и Майрону показалось, что он увидел на веранде знакомый темный силуэт. Он жестом позвал за собой Нерданэль, которая еще не сбросила с плеч пушистую лисью накидку, всю припорошенную снегом.

- Ты даришь ему подарки? – она беззлобно засмеялась. – Это… - она запнулась на мгновение, словно не могла найти подходящих слов. – Правильно и чудесно.

- Спасибо, - тихо произнес Майрон и тут же раздраженно выдохнул.

На веранде виднелись следы босых ног, уходящие к качелям-скамейке, где открывался вид на притихший снежный сад. В нем, как у многих, стояла елка, но Майрону ежегодно казалось, что праздничности, как во всем Тирионе, в ней было мало. Алые и золотые цветы и ленты, хрустальные шишки и звезды не приносили удовольствия. Одну тоску: Майрон хотел, чтобы Мелькор хоть раз посмотрел на эту красоту без безразличия, и ежегодное наряжание дерева не превращалось в унылое мучение, которое никому не нужно и которого никто не увидит. Ведь гости к ним не приходили.

Мелькор, все еще не удосужившийся переодеться, с ногами свернулся на качелях, обхватив рукой колени, и как будто не чувствовал холода. На кованом столике рядом с валой стояла бутылка вина, а в руках он держал хрустальный бокал.

- Мелькор! – возмущенно окликнул валу Майрон.

И тут же почувствовал, как на локоть опустилась ладонь Нерданэль. Она смотрела на Мелькора очень серьезно, и Майрону показалось, что в глазах квенди он увидел… не жалость, но чувство более благородное и теплое.

Если бы Майрон понимал чуть больше, то знал бы, что это чувство называется состраданием.

- Что? – хмуро и слишком резко поинтересовался майа. – Он же…

Вместо ответа женщина приложила к губам указательный палец.

- Не кричи на него. Завари горячего чая, пожалуйста, - тихо попросила она. – Принеси теплое покрывало, - она покосилась на отчетливые следы босых ног. – И обувь. Я сама с ним поговорю.

Майрон поколебался, понимая, что почему-то опасается оставлять их наедине, но Нерданэль жестом указала ему в сторону дома.

- Иди. Пожалуйста, - мягко и очень непреклонно попросила она, и в этот раз майа не смог не послушаться.

Эльдиэ подобрала платье и опустилась на качели рядом с Мелькором.

- Здравствуй, - негромко произнесла она.

Вала даже не обернулся, глядя на тихо падающие в саду снежные хлопья.

- Ты пришла в неподходящее время, госпожа Нерданэль. Я обрадуюсь, если ты не будешь смотреть на мой неподобающий вид и вернешься домой.

Мелькор дернул плечами и почти пугливо отстранился, ошарашенно глядя на Нерданэль, когда женщина погладила его по руке тёплой ладонью и поправила ему волосы, бережно заправляя их за ухо.

- Пойдем в тепло, - говорила Нерданэль успокаивающе тихим тоном. – Ты здесь замерзнешь.

Мелькор закатил глаза вместо ответа и отпил вина из кубка.

- Я один из айнур. Мне не холодно.

Нерданэль вздохнула и так же бесцеремонно коснулась ладонью розовых от холода ступней и щиколоток, виднеющихся из-под края зеленых одежд.

- Эй! Да что…

Женщина молча придвинулась ближе, согревая поджатые ноги валы теплым бедром и краем накидки.

- У тебя ноги ледяные, – негромко и ласково заметила она. – Расскажи лучше, что случилось.

Мелькор фыркнул, раздраженно глядя на нее. На шее валы, над широким воротником темно-изумрудных ночных одежд, виднелись красноватые пятна: отчетливый признак хорошо скрываемого опьянения.

- Мне нечего рассказывать. Случился я.

Нерданэль глубоко вздохнула, улыбнулась уголками рта и протянула ладонь:

- Дашь мне руку? Мне будет приятно, если ты не будешь пить, пока я говорю, и послушаешь, раз тебе нечего сказать.

Мелькор с сомнением поморщился, глядя на квенди с настороженным ожиданием. Но вино все-таки оставил, двигаясь плавно-неловко, и напряженно протянул ладонь, которую Нерданэль бережно опустила на собственное колено, накрыв обеими руками, переплетая пальцы с пальцами. Мелькор успел удивиться, сколько силы оказалось в хрупких с виду руках, и тут же вспомнил, что эти руки привыкли работать с металлом и камнем больше многих.

Еще больше вала удивился, что Нерданэль вот так легко коснулась его и бесцеремонно разминала замерзшие пальцы, разгоняя кровь по жилам фана. Квенди медлила, будто бы размышляя или собирая силы.

- Послушай меня и не перебивай, если сможешь, - женщина говорила очень тихо, больше глядя на его руку, чем в глаза. – Мне нелегко говорить с тобой так, признаю это. Но я вижу отчаяние и одиночество вместо злобы и нахожу в сердце тепло, которого не ждала. Ты напоминаешь мне Морьо, когда ему было тринадцать, - она подняла взгляд и коснулась согнутым пальцем кончика его носа, улыбнувшись. Мелькор возмущенно отстранился, но смолчал, хотя дышал так, что слышно было с конца веранды, а черные глаза сверкали от ярости. - Даже скулы так же краснели, когда злился. Не злись на меня, айну. Он всегда переживал, что хуже других моих сыновей. Менее похож на отца, чем Атаринкэ, менее искусный охотник, чем Тьелко, поет не так звонко, как Кано, не так спокоен и похож на меня, как Майтимо. Другой во всем. Даже смел говорить в отчаянии, будто бы мы любим его меньше всех остальных сыновей. Ругался со мной, ругался и часто был наказан Фэанаро. Но благодаря своему сыну я знаю, что потерянным мальчикам, которые не могут отыскать собственное место, а потому тонут в злости и отчаянии, нужно немного.

Мелькор выдохнул, высвободил руку и покачал головой, упрямо глядя на Нерданэль.

- Я не твой сын. Даже не квенди, женщина, - голос Мелькора так и сочился ядом. Скулы валы и кончик носа впрямь порозовели до малинового. От холода и злости.

Нерданэль легко кивнула, глядя ему в глаза безо всякого страха, и улыбнулась чуть шире.

На мгновение в ее разуме возник образ Карнистира, с жаром доказывающего, будто если бы у него был талант, он бы уже дал о себе знать. И все, им сделанное, было ему ненавистно: ведь сын сравнивал себя с другими и находил свой талант хуже в тринадцать лет, сравнивая его с талантом Майтимо старше него на несколько десятков. А еще Нерданэль вспомнила, как ярился и злился сын, когда она пыталась его успокоить. Морьо просил оставить его в одиночестве, ругался и то и дело перечил отцу, полагая, будто тот любит и обучает его не так, как остальных, находя менее способным, чем братья.

О том, в какой ярости был муж, когда узнал о рождении первой младшей сестры, а за нею – брата, она не стала упоминать. Как и о том, что Фэанаро вообразил себе, будто бы отец его стал любить меньше своей жены и других потомков.

«В мальчишках ничего не меняется. Век от века».

Почему-то глядя на то, как злится один из айнур, называвший себя величайшим в Арде, ей становилось смешно и чуть-чуть грустно, отчего сдержать смех становилось легче.

«Неужели этого никто не увидел раньше? И ведь вылез же на мороз в одной ночной одежде и босиком, просто чтобы сидеть, мерзнуть и мешать вишневую настойку с вином. Да такого даже Морьо не делал. О, Эру».