- Майрон?.. – ему показалось, что голос Мелькора звучит почти растерянно.

Но спустя несколько мгновений теплые руки обхватили и его спину, с благодарной и неуклюжей скованностью, а висок пощекотало чужое теплое дыхание.

Спать собирались в странной неловкости. Обычно отход ко сну напоминал Майрону странный ритуал, отлаженный до малейших мелочей: единственный из всех, в ритм которого Мелькор вписывался идеально. Но сегодня все шло не так: они сталкивались в дверях, налетали друг на друга, и когда с грехом пополам добрались до собственных спален, спустя несколько минут в дверях комнаты Майрона появился знакомый силуэт. Мелькор все еще прихрамывал на раненую ногу: он и во время праздника избегал слишком часто вставать и большую часть времени провел за разговорами с другими.

- Майрон, - голос Мелькора звучал непривычно тихо и будто смущенно.

Майа расчесывал короткие светлые волосы перед сном и обернулся на голос.

- А?

Мелькор вздохнул, поморщился, словно от лёгкой боли, и произнес самую странную просьбу из всех, какую только можно было придумать:

- Помоги мне передвинуть кровать.

Майрон изумленно моргнул, хмуря светлые брови.

«Что?»

- Ты что? Куда перетащить? Мелькор, зачем?

Мелькор неловко пожал плечами и перешагнул порог спальни Майрона, после чего тяжело сел на кровать, выпрямив ногу.

- Я слышал… - он выдохнул. – Неважно. Я хочу лечь на террасе, где стеклянный потолок, и видеть звезды.

Майрон недоуменно наморщил лоб и отложил в сторону расческу. Присел рядом с Мелькором. Что-то во всем этом шло не так.

- Ты же терпеть не можешь звезды, - тихо спросил он. – Почему?

Вала устало покачал головой и полным досады жестом убрал крупную кудрявую прядь за ухо. Он был облачен в тот же плотный и матовый темно-изумрудный шелк, что и утром. Легкий золотой свет, падавший на его лицо от ламп, делал его черты непривычно мягкими.

- Не знаю, - проворчал он. - Но я хочу.

Майрон понятия не имел, что ответить ему. И уже было собирался сказать о неразумности этого желания, но, оттягивая неприятный момент, мягко коснулся ладонью бедра Мелькора, чувствуя под чудесной зеленой тканью плотную перевязь.

- Дай-ка посмотрю твою ногу, - тихо шепнул он.

Мелькор недовольно поморщился и одернул подол ночных одежд, не глядя на Майрона.

- Не на что там смотреть. Я в порядке.

«Ему же больно. Поэтому пришел за помощью».

Майрон выдохнул и покачал головой от этого внезапного и чудовищно простого осознания. А потом раздумал упрекать Мелькора в неразумности еще раз: потому что изнутри опять толкнулось до рези теплое чувство, которое словно норовило что-то выжечь изнутри и одновременно подталкивало вперед: сделать что-нибудь, стереть эту рану. Сейчас же, сегодня. Заставить Мелькора забыть об унижении, которое сегодня случилось. Оградить его.

Поэтому он кивнул в сторону дверей.

- Хорошо. Так и быть, помогу тебе.

Промучившись с полчаса, он все же разместил одну из широких постелей со второго этажа на застекленной террасе. Прямо среди тех цветов и деревьев, которые там росли. Мелькор помогал мало: больше неловко маялся в их крошечном саду и смотрел, чтобы Майрон не снес своими передвижениями половину горшков. Двигать огромную конструкцию Мелькору с его раной он не позволил.

Закончив с кроватью, Майрон ненадолго плюхнулся на нее, глядя, как звездный свет играет на гранях стеклянного купола террасы. С неба, смешиваясь со звездами, падал тихий крупный снег. Вокруг выступали из уютного полумрака причудливые темно-зеленые силуэты, блестящие широкими листьями и ажурными ветвями, больше похожие на диковинный лес. Под стеклянным потолком змеились ползучие плющи и гирлянды, которые Майрон вешал к празднику. Если бы не стеклянный блеск потолка – можно было подумать, что спишь под открытым небом, глядя на звезды, и со всех сторон тебя окружает и защищает причудливый зеленый лес, наполненный сладковатым запахом крупных алых цветов.

Майрон любовался недолго и уже собирался уйти и предоставить Мелькору возможность выспаться, когда вала, вместо того, чтобы лечь, как будто в нерешительности опустился на кровать, забрался на нее с ногами и придвинулся ближе, оглядываясь по сторонам. По напряженной позе и крепко сжатым губам Майрон прекрасно видел, что Мелькору было неуютно.

«Да что ж с тобой такое-то».

- Мэлко? - тихо позвал валу Майрон, положив руку ему на локоть. – Ты что?

Мелькор чуть поморщился, словно что-то причиняло ему неудобство или боль.

- Не знаю.

Майрон вздохнул и уселся рядом с ним, вытянув ноги на постели, а потом прочел в глазах Мелькора то же самое понимание, которое грызло самого Майрона весь вечер: в воздухе душно и плотно висела какая-то нелепая и неуместная, странная близость. Почти неестественная. Но в ней чудилось столько тепла и покоя, что Майрон не верил даже собственному чутью.

Майрон до сих пор чувствовал, что от Мелькора чуть-чуть пахло вишней. И хвоей. И морозом. Он сонно моргал, поправлял волосы и больше не внушал ни капли ужаса перед величием, зато казался простым, родным и пугающе уязвимым.

«Сделай уже что-нибудь».

Мелькор бросил на него короткий взгляд, и Майрону показалось, что в нем странным образом смешались обида, холодность, разочарование и капелька надежды.

В его памяти почему-то пожала плечами Нерданэль.

«Он замерз, но никогда бы не признался в этом. А еще не признался бы в том, насколько ему нужно, чтобы его хоть кто-нибудь обнял».

Но объятия уже были. И объятий почему-то оказалось мало. Если бы Майрона спросили, почему он потом сделал то, что сделал - он бы не смог ответить. Просто знал, что так было правильно. Каждое следующее прикосновение он позволял себе лишь потому, что Мелькор почему-то не сопротивлялся, не выказывал отвращения, не пытался прогнать его и говорил этим больше всяких слов.

События, занявшие во времени доли секунд, казались такими яркими, словно выжигались в памяти и тянулись минутами. Вот пальцы, будто чужие, пробежали по темно-изумрудному шелку ночной одежды – от плеч к груди. Вот ладони, чувствуя теплый и жесткий бок, скользнули между локтем и телом, плотно обнимая Мелькора со спины за талию. Вот качнулись чужие крупные кудри, горьковато пахнущие травами, и Мелькор подался вперед, прижимаясь грудью к груди ближе и крепче, и вот видно, как высвечивают звезды тень от ресниц, как блестят черные, будто и без зрачков, глаза. Как глубока и темна тень на щеке от острой скулы. Майрон чувствовал, как пальцы Мелькора неловко пробегаются по его спине – щекотно, вдоль позвоночника, а ладони накрывают лопатки.

А вот сначала неловко столкнулись лбы, и теплом чувствуется чужое дыхание. И немыслимое, робкое, бережное прикосновение губ к губам, сухим и теплым. Ресницы чуть-чуть задевали друг друга. Носы смешно и неловко мешали.

Майрон тихо и ошеломленно выдохнул, когда короткий бережный поцелуй разорвался, а Мелькор молча уткнулся ему в плечо, как будто разом вверив всю усталость.

Чуть-чуть ущипнула разве что мысль, брошенная сквозь осанвэ.

«Если ты скажешь сейчас хоть слово по поводу этого, я тебя уничтожу».

Майрон тихо усмехнулся Мелькору в висок и прижал его к себе крепче, зажмурив глаза. Он сам не верил в то, что случилось за эти жалкие минуты.

«Не скажу. Ничего не скажу».

Объятия разомкнулись сами собой, когда на них сверху упало что-то легкое, жесткое и пряно пахнущее.

- Эй! – Майрон протестующе зашарил по подушкам и одеялу в поисках настырного растения. Первым его нашел Мелькор: бледную угловатую веточку со снежно-белыми ягодами.

Вала изумленно проморгался, а потом начал смеяться в голос, и Майрону показалось, что смех звучал нервно, а щеки Мелькора в полумраке опять начинают краснеть.

- Майрон, это проклятая омела.

Он почувствовал, как лицо стремительно пунцовеет, и даже потер его руками.

«О, Эру. Омела!»