Ронтавэн почему-то только сейчас заметила, что брови на бледном лице Таски – фиолетовые, а ресницы – синие.

– Лангон… – слабо попыталась возразить она, намекая, что не поняла, что именно должна запомнить и передать, но на всякий случай мысленно повторила последнюю фразу слово в слово.

«Булавки для короны? Что? Она же сама держится, нет?»

Таска уже не смотрела на нее, вновь перемещаясь вокруг манекена и тканей по безумной траектории, сверкая лезвиями ножниц.

– Мне кажется, сейчас прекрасный момент! – увлеченно рассуждала она, похоже, больше разговаривая сама с собой. –Он раньше предпочитал более строгие оттенки, но сейчас – это просто возрождение цвета! Даже не знаю, что случилось! – Таска вынырнула из золотых драпировок, зажав в уголке рта булавку. – Ты представляешь, прошлый дублет был практически целиком из желтого шелка! Потрясающая ткань! Мы должны воспользоваться таким прекрасным временем, как ты думаешь?!А корона… о, это просто произведение искусства! Она умеет отражать любой цвет! Смотрится с чем угодно! Гениально! Представляешь?!

– Я не…

Ронтавэн издала сиплый звук горлом, поняв, что за то время, пока Таска мельтешила вокруг манекена – из складок ткани появился не только второй рукав, но и узор на нем.

Она наконец-то начала замечать, что именно делает Таска, а не терять ее в месиве узоров и шелка. Майэ ловко орудовала иглой и белой ниткой, прихватывая подол.

У Ронтавэн даже хватило духу задать вопрос.

– А вы не боитесь… – она запнулась, едва не ляпнув глупость по привычке, и принялась растягивать время. – Ну… Его?Machanaz.

Фраза закончилась неловко.

«Ответит она тебе, как же!»

Таска выглянула из-за манекена, приподняла брови и энергично пожала плечами с изумлением, будто Ронтавэн поинтересовалась, где найти хлеб.

– Милая, как же можно бояться кого-то с таким потрясающим вкусом?

«Исчерпывающий, сука, ответ!»

Майэ глубоко вздохнула, чувствуя, как предательский страх внутри начинает стискивать еще сильнее, как заползшая во внутренности змея.

«Уж лучше бы это и правда была змея!»

Таска, будто бы желая добить ее окончательно, грациозно взмахнула свободной рукой и бросила:

– Иди, дорогая! Ты очень мне помогла!

Ронтавэн поплелась к выходу из сумасшедшей комнаты, но не понимала одного.

«Чем я тебе помогла и что это было?!»

В глубине души Ронтавэн надеялась, что после визита в разноцветный мир безумия Таски что-нибудь изменится: например, Лангон решит, что ее все же не стоит пускать в спальню. Или придут стражи и подскажут что-нибудь. Даже поздороваются.

Но нет. Залитый издевательски мягким светом мраморно-золотой коридор оставался пустым и казался Ронтавэн настолько огромным, что тут, наверное, верхом ездить можно было.

«А ведь если Ему упрется – говорят, Он может. Конь же влезет».

Еще и на столике возле дверей спальни, словно виселица, красовался роскошный золотой поднос, а на нем – столько посуды, что Ронтавэн едва поняла, что это не завтрак. Два чайника, чашка, мед, сливки, варенье, салфетки, свежий хлеб, масло, свежая морошка с поленикой, вода. И, словно все остальное недостаточно напоминало поцелуй в жопу поутру, предусматривающий любые прихоти, еще и ваза с букетом свежих цветов.

Не то чтобы она была против поцелуев в королевскую жопу, потому что в крепости так поступали все, но посуда смотрелась так, что Ронтавэн мгновенно почувствовала собственные руки неуклюжими граблями. Фарфоровое черно-золотое роскошество красовалось на подносе с высокомерием наместника и элегантностью свежего пиона.

«И почему я вспомнила именно их?».

Майэ мучительно постояла перед подносом.

«А если рано? А если что-нибудь случится? А если он меня прогонит?»

И рассердилась на себя же.

«Отнеси гребаный чай! Он тебя и не заметит! Лангон же сказал, что раз поставили – неси! Когда-то же ты должна будешь это сделать, раз работаешь здесь!»

Ронтавэн глубоко выдохнула, решительно взяла тяжелый поднос и распахнула дверь в королевскую спальню.

Ее мгновенно окутали разноцветные лучи света, что лились через балконный витраж, и душистый аромат благовоний в приятно прохладном воздухе.

Шелковые одеяла на огромной резной кровати пошевелились. А из-под них выбрался и сел такой мужчина, что она едва не выронила поднос.

«…кажется, вот почему сюда не брали женщин. Ох-хо. Дура! Подбери слюни! Он же убьет тебя и прямо тут скормит волкам!»

Полуобнаженному произведению искусства, на которое она сейчас смотрела, точно не было нужды представляться: все говорило само за себя. И мраморная кожа, и тело бога, филигранно сочетающее мощь и изящество, и черное, как уголь, облако вьющихся волос.

Ронтавэн бы стошнило от поэзии, которая рождалась в ее голове прямо сейчас, но ничего другого на ум не шло.

«Вот о чем должен был предупреждать Лангон! Что пялиться нельзя, а есть, на что!»

Она поспешила склонить голову, пока Machanaz не увидел, как она смотрит.

А после все случилось за считанные мгновения, но Ронтавэн показалось, что прошло по меньшей мере полчаса.

Омерзительно неловкие полчаса.

Она даже не успела как следует насладиться зрелищем перед собой,когда замерла в ужасе и почувствовала, что в который раз за утро в животе смерзается липкий ком тошноты, глаза снова выпучиваются, а губы растягиваются в гримасе предчувствия катастрофы.

«Твою мать!»

Ронтавэн против воли уставилась на постель, как всегда бывало, когда появлялось нечто одновременно прекрасное и отвратительное, потому что среди откинутых одеял обнаружилось второе тело.

И это тело было совершенно точно обнаженным, потому что она видела узловатый от мышц бок, переходящий в роскошное бедро и живот.

Мужское бедро. И мужской живот.

Она не стала развивать мысль, почему Machanaz раздет, когда рядом с ним валяется в постели настолько неожиданный для Ронтавэн мужик.

– Тебя стучаться не научили? – Голос оказался низкий, резкий, чистый и очень злой.

Король скрестил руки на груди и посмотрел так, что Ронтавэн захотелось развоплотиться и умереть.

От страха.

Черные глаза, бездонные, как самые глубокие озера, по-змеиному уставились на нее.

«Но если меня вырвет на этот чайник, лучше точно не станет, правда?»

– Что там? – второй мужчина в постели пошевелился, приподнимаясь на локтях, и Ронтавэн почувствовала, как хрипит вместо того, чтобы сделать вид, что ничего не происходит.

Потому что, в отличие от Его Могущества, Тар-Майрона она знала в лицо. Эту каменно-угрюмую рожу в копне золотых волос она бы и в кошмаре не перепутала!

«Да вы издеваетесь?! Он?! Здесь?! Вот здесь?!»

Она больше не могла ни смотреть на это, ни думать об этом, поэтому не нашла ничего лучше, чем плотно зажмуриться и глубоко вздохнуть.

«Я ничего не вижу. Я ничего не вижу. Все в порядке».

И потребовала от пересохшего горла издавать хоть какие-то звуки.

«Говори так, словно это нормально! Нормально!»

– Я… – она заставила себя улыбнуться, так и стоя с закрытыми глазами, как идиотка, и запищала, как птенец. – Доброе утро, Machanaz. Хотите, я принесу вторую чашку?

Ей подумалось, что все осталось бы в порядке: она даже услышала шорох ткани и смешок Тар-Майрона, пока пятилась к двери, неловко ощупывая на каждом шаге пространство за спиной, чтобы не врезаться во что-нибудь.

– Ронтавэн! – от крика Лангона все внутри оледенело, а дальше время ускорилось, и все полетело коту под хвост.

Лангон влетел в королевскую спальню, оборвался на полуслове и издал звук, какой бывает, когда в безвоздушную скальную полость наконец-то попадает воздух.

И, как будто этого было недостаточно, придурок по инерции врезался в нее, подтолкнул, а Ронтавэн с ужасом почувствовала, как, несмотря на все ее попытки удержать черно-золотое роскошество в равновесии, поднос в руках кренится, посуда опасно дребезжит, и…

– Лангон, ты сука! – она даже не поняла, что взвизгнула это вслух.