Майа вздохнул, покачал головой и вернулся к трону.

– Ты точно хочешь это надеть? – он поднял двумя пальцами слегка подсохшую, но все еще мокрую подвязку. На вылизанный пол, будто вторя его вопросу, шлепнулась вязкая капля.

Мелькор выгнул точеную угольную бровь, разглядывая ленту.

– Нет, не хочу. Лангон.

Выражением лица глашатая можно было квасить грибы, и Майрон почти забыл, насколько приятно подобное зрелище.

– Да, Machanaz, – в голосе майа звучало абсолютное смирение со всем происходящим.

Мелькор вновь поцокал по подлокотнику трона железными когтями на перчатках.

– Дай мне брошь или булавку. Я знаю, что у тебя есть.

– Конечно, Machanaz, – Лангон тяжело вздохнул. – У меня есть все.

Пока Мелькор заправлял штаны обратно в сапог, Лаурундо, наконец-то подползший к трону, обиженно заверещал, встретив ступеньку, на которую не смог забраться. Майрон подпихнул его под зад мыском сапога: повыше, и дракон с кряхтением и сопением перевалился через препятствие.

Мелькор невозмутимо покосился на вывалившее язык миниатюрное чудовище.

Странно, что они втроем даже позабыли о теме разговора, полностью поглощенные зрелищем, как Лаурундо сражается со второй ступенькой и проигрывает этот ужасающий неравный бой.

Майрон приподнял густые золотистые брови.

– Вот эта сила должна стать угрозой армиям нолдор, да? – безразлично поинтересовался он, даже не глядя на Мелькора. – Покорять земли, сжигать целые города?

Мелькор тоже на него не посмотрел. Он меланхолично наблюдал за тем, как дракон пытается зацепиться когтистыми лапками за скользкий мрамор и втащить наверх длинное тело с тяжелым хвостом.

– Именно так, Майрон. Но думаю, угрожать кому-то он начнет очень нескоро.

========== II. Святая святых. ==========

Сколько Ронтавэн себя помнила, ее существование то и дело сводилось к единственной задаче: не облажаться. И именно этого ей, естественно, никогда не удавалось.

«Как меня взяли? Сдуреть можно».

В роскошных покоях Его Могущества она чувствовала себя дурочкой, которая случайно перепутала дверь: даже золотые узоры арок и витые колонны будто презрительно косились на нее.

Лангон велел явиться пораньше, и Ронтавэн прилежно выполнила просьбу высокомерного придурка: сам он, разумеется, опаздывал.

Она успела изучить каждую прожилку на кремовых плитах пола, пока беспокойно шаталась между мастерскими и малым залом для приемов.

В присутствии стражи Ронтавэн почувствовала бы себя чуточку менее идиоткой.

Майэ закусила губу до боли и покосилась на тяжелые двери в конце коридора. Резное дерево угрожающе щерилось вязью узорчатых украшений в виде змей – таких детальных, что твари выглядели живыми.

Святая святых, чтоб ей провалиться! Спальня Его Могущества! На комнату за дверьми ей удалось посмотреть всего разок, когда Лангон водил ее по покоям, показывая будущее место службы, а она глазела, разинув рот.

«Machanaz. Он же говорил, что обращаться надо так. Дура! Не повелитель, не владыка, даже не великий король, а только это слово! Или «Ваше Могущество», если, чтоб ты провалилась, тебе лично разрешат!»

Ронтавэн впилась зубами в губу так сильно, что очнулась, когда на языке стало солоно от крови. Уставилась на ажурные дырочки в бронзовой арке между спальней и мастерской. Линии и круги сплетались в многоугольники и звезды. Золото мерцало повсюду: мягкое, гладкое и вальяжное.

«Где Лангон? Где все?! А если тебе сказали прийти не сюда? Какой-нибудь черный ход? Их же три!»

Ронтавэн так и не поняла, как работает гребаное фана: ее происхождение и сущность предполагали, что тело подчиняется воле, но воли сейчас хватало только на то, чтобы фана не рассыпалось на кусочки и не блевануло от ужаса.

И почему она решила, что здесь, среди личных слуг Короля, ей самое место? Да, весь Ангбанд говорил, что здесь никогда не бывает скучно, но можно подумать, оно того стоило!

«Ты и Короля-то видела только издалека. Даже лица толком не разглядела. Дура!»

Или попробовать хоть раз вырваться из грязи и скуки – лучшее из ее решений?

Ронтавэн не знала. Она никогда ничего не знала.

«Ну и что, если придется мыть полы? Всяко лучше, чем с шахтерами».

Иногда ей казалось, что она и появилась-то на Арде, только потому что кому-то стало скучно. И вот: здравствуйте, Ронтавэн. Которая болталась сначала в Великой Музыке, а затем в Диссонансе как дохлый слизень в соленом озере. На нее все равно никто не обращал внимания, пусть в Диссонансе оказалось страшно и весело.

Слухи доносили Ронтавэн, что некоторые девки мечтали попасть на это место, чтобы когда-нибудь оказаться в постели у того, кто им не светит, да еще и получить с этого что-нибудь.

«Ну-ну».

Как по ней, так сиськи меньше всего спасали от наказания, когда облажаешься. Даже если и были такого размера, что между ними влезет весь тронный зал. Может быть, поэтому она и решила, что лучше всего тот размер, который не оставляет сомнений, что ты девчонка, и заодно намекает, что главное достоинство – не в этом.

Ронтавэн издала дерганный смешок и тут же едва не шлепнула себя по щеке: звуки в высоком коридоре с теплым светом разносились… потрясающе.

Хоть по какому-то вопросу у нее нашлось собственное мнение.

Она вздохнула и прикрыла глаза. Покачалась с пятки на носок, пытаясь успокоиться.

«А если он сейчас выйдет из покоев и спросит, что я тут делаю и где… что-нибудь? Я же ничего не знаю!»

В подреберье противно дрожало. Черно-серая форма с золотом, пусть ужасно красивая, казалась жесткой, как доспехи. Швы подмышками туго впивались, и Ронтавэн елозила в новом дублете, как змея в старой коже.

«А ты нашла, что с шахтерским тряпьем сравнивать, да? Идиотка! С тебя же мерки сняли! Значит, так и надо!»

Майэ потерла мыском черного сапога темно-кремовую прожилку на мраморном полу.

«Зато вот что роскошно. Мягонькие, как чулки».

– Хорошо, что ты явилась вовремя, – она едва не подпрыгнула, услышав за спиной голос Лангона, и тут же развернулась на каблуках. Споткнулась, едва не запутавшись в собственных щиколотках. – Я предупреждал, что твоя работа и должность чрезвычайно важны, поскольку демонстрируют остальным возможности и широкие взгляды Его Могущества.

В ушах колотилась кровь. Рядом с Лангоном ей становилось холодно от страха: его паучьи лапки начинали цокать по спине каждый раз, когда она безуспешно пыталась вспомнить это бесцветное лицо, трупно-невыразительное, словно сливающееся с тонкой серой шерстью форменной одежды.

Ей пришло в голову, что смотреть на ее смерть Лангон может примерно так же. И на чью-либо другую – тоже.

– Угу, – неловко буркнула она, избегая взгляда глаза в глаза.

Если бы пару столетий назад ей сказали, что она окажется первой женщиной в личной прислуге Короля, Ронтавэн засмеяла бы этого умника.

…то есть, она слышала, что женщины тут были, конечно. Прачки, золотошвейки. Но вот тех, кто общался с Machanaz лично, каждый день – не было. Разве что Таска, но сумасшедшую королевскую портниху и за прислугу не считали.

Она слышала, будто Таска пыталась выпросить у Его Могущества притащить ей говорящую птицу из южных земель. Наверное, врали.

Ронтавэн видела исподлобья, как Лангон критично осмотрел ее. Едва заметно скривил губы, такие узкие, будто их не было вовсе, и стряхнул невидимую пылинку с ее плеча, заставив дрогнуть, будто это оказался ледяной палец мертвеца.

Она могла поклясться, что почувствовала холод даже сквозь одежду.

Еще одна причина, по которой Ронтавэн держалась поближе к тем, кто не пытался друг друга убить. Никогда не любила трупы.

– Не «угу», Ронтавэн, – холодно заметил он.

«Дура!»

– И не смей отвечать подобным образом, если Machanaz обратится к тебе. Речь слуг Его Могущества – образец культуры нашего государства, – она наконец-то осмелела достаточно, чтобы взглянуть на Лангона. – Тебя обучат говорить заново.